Под мрамором этой Мадонны — Лувр

• Текст:Марина Бушуева, Настя Ерахтина
  22 ноября 2017
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Какие музеи — европейские и российские — для вас интересны, как для профессионала и как для посетителя?

— Как посетитель я ничего не могу сказать о музеях России — ведь я здесь впервые. Однако я поддерживаю постоянную связь с Эрмитажем и Пушкинским музеем. Не так уж оригинально, не правда ли? (смеется) Как профессионал… Я заведовал отделами изобразительного искусства, декоративно-прикладного искусства и потому меня интересуют соответствующие музеи.

Личный интерес конечно же связан с рабочим. В музее, где есть экспозиции, целиком посвященные естественной истории, истории техники, невозможно не заинтересоваться промышленностью. Так что у меня сформировалось особенное отношение к музеям, представляющим историю промышленности.

— Получается ли у вас наслаждаться музейными экспозициями, изучая их с позиций посетителя, способны ли вы отказаться от профессиональной оптики?

— К сожалению, стоит признать, что профессиональный взгляд в моем случае сильнее взгляда посетителя. Прежде чем осмотреть экспонат, я обращаю внимание на его расположение, на этикетки и информацию на них. Но удовольствие от посещения музеев я все же получаю.

— Какие методы экспонирования вы использовали в Лувре-Ланс? Это был историко-хронологический принцип или же тематический?

— О, это зависело от многого. Основная экспозиция Лувра-Ланс построена на хронологическом принципе, Галерея Времени (La Galerie du temps) — это один очень большой зал — предполагает тематическую сборку объектов.

Лувр-Ланс © Iwan Baan

В Национальном музее Шотландии, где я работаю сейчас, мы разрабатываем разные решения для разных департаментов. Это можно назвать концептуальным подходом. Экспонаты трех галерей (всего их четыре) расположены в хронологическом порядке, однако предполагают тематическое деление внутри одного периода. Каждая галерея представляет свой период: первая — до 1850 года, вторая — от 1850 до 1950-го., третья посвящена современности — после 1950 года... Четвертая галерея посвящена моде и дизайну, в ней работает обратная схема — экспонаты поделены на крупные тематические группы, однако внутри этих групп они расположены хронологически.

— Какова цель художественного музея сегодня? Это — институт, имеющий экспертный и образовательный статус, что отсылает нас к классической концепции музея, сформированной в эпоху Просвещения? Есть ли у современного музея гедонистические функции и как вводятся в его работу партиципаторные практики? Используются ли на практике другие «идеальные типы» музея, такие, как гедонистический или партиципаторный?

— Музей всегда выполнял и дидактическую, и гедонистическую функции, обе эти функции остаются за ним до сих пор. Однако я замечаю, как растут ожидания по отношению к музею со стороны общества. Если раньше музеи представляли из себя изолированное пространство, предполагающее уединенное размышление, пространство, куда от общества можно было сбежать, то сейчас музеи меняются в соответствии с социальным запросом.

От музея по-прежнему ждут образовательной работы, но вместе с тем предполагается [вероятно, этого ждут от национального или единственного в регионе музея], что этот институт займет центральное место в жизни города, забирая на себя часть ответственности за его благосостояние и экономику. Считается, например, что музей способен привлечь в город широкий поток туристов, желающих взглянуть на уникальные коллекции экспонатов.

В таких условиях меняются схемы взаимодействия музея и аудитории, музея и территории, на которой он расположен. В Национальном музее Шотландии и в Лувре-Ланс цифровая коммуникация с посетителями становится все важнее.

Мы стараемся включить посетителей в работу над определением того, что такое современный музей. Это тренд последних 10-15 лет, а потому мы снова и снова ищем способы организации диалога между музеем и посетителем.

— Можно узнать примеры конкретных практик, позволяющих музею переопределить место и назначение вместе со своими посетителями?

— Существует много разных практик, часть из них находится на стадии разработки или доработки. Например, в музее Глазго люди самых разных возрастов, профессий и статусов вовлечены в обсуждение истории отдельных экспонатов, в частности, тех, что пока не выставляются и находятся в фондах хранения. Подобное обсуждение позволяет как музейным работникам, так и руководству музея принимать решения о том, что стоило бы включить в экспозицию.

В Лансе мы сотрудничали со школами, учениками школ. На один вечер они становились музейными экскурсоводами. Юные работники музея могли проводить экскурсию не только для своих родителей, но и для любых других посетителей. Это помогло включить детей в обсуждение значимости произведений искусства и их истории.

— Какое значение для региона имеет открытие филиала такого супермузея, как Лувр? Как проходила подготовка? И повлияло ли это на развитие региона?

— Подготовка к открытию сопровождалась широкой сетью мероприятий, большая часть из них — работа с жителями города. Одной из задач для нас стало привлечение туристов, для которых Ланс казался непривычным направлением. Нужно было обратиться к владельцам отелей и ресторанов, простым горожанам с рассказом и объяснением — в городе вскоре появится множество гостей из разных городов и стран, им может понадобиться ваша помощь!

Сейчас количество посетителей Лувра-Ланс достигает 400-500 тыс. человек в год, около половины приезжают из других департаментов. Примерно четверть всех посещающих музей — жители Ланса. И это для нас — большой успех. Некоторое время назад было гораздо проще привлечь туристов из других регионов, чем горожан: последние просто не знали, как это — ходить в музей.

Филиал Лувра в Лансе находится на месте угольной шахты, комплекс промышленных зданий снесен 80-е годы. Идея открытия Лувра в этом городе была связана с попыткой определить настоящее постиндустриального города, используя для этого ресурсы культуры.

Когда угольная шахта закрылась, город лишился рабочих мест. Представление о нем стало резко ухудшаться. И, конечно, открытие музея не способствовало созданию тысяч рабочих мест, но повлияло на восприятие города. Люди с большей охотой начали переезжать в регион, селиться в самом Лансе. До открытия музея никто не хотел задерживаться там — экономика города была нестабильной, а зарплаты низкими. Открытие филиала Лувра и сопутствующие ему события способствовали постепенному изменению образа города и переориентации городской экономики — приток туристов обеспечил и приток финансов в регион.

— Мы немного обсудили особенности региональной аудитории. Как вы исследуете свою аудиторию и, например, тех, кто в музеи не ходит в принципе?

— Это действительно сложный вопрос. Легко изучать тех, кто ходит к вам, и гораздо сложнее анализировать тех, кто к вам не приходит вовсе. В Лансе мы старались находить места, где можно было бы встретиться с такими людьми. Мы приезжали в торговые центры, выходили на спортивные мероприятия с какими-то экспонатами из музея — в общем, взаимодействовали с людьми. 

Это основной вопрос маркетинга: всегда легко понять, почему ваш продукт покупают, но сложно понять, почему его не покупают — ведь вы не можете связаться с теми, кто этого не делает! Я убежден, что мы должны знакомиться с людьми, притягивать их к себе, использовать наступательную тактику, даже если сейчас мы ничего о них не знаем.

— Удалось ли вам посетить основную площадку 4-й индустриальной биеннале современного искусства? Каково ваше профессиональное мнение о ней?

— Это — мощная выставка. Мне, в принципе, понравилось все, но в большей степени — работы резидентов. Особенность биеннале заключается в том, что она действительно индустриальная, искусство здесь пропитано промышленным духом. И тот факт, что биеннале проводится на территории бывшего завода, усиливает этот эффект. То, как интерьер здания пересоздали для экспонирования произведений современного искусства — очень интересно. Они хорошо сочетаются. А исследовательский проект добавляет экспозиции дополнительную глубину.

— Ставится ли в Шотландии вопрос о переосмыслении индустриального прошлого? Можно ли назвать это государственным вектором переориентации экономики с промышленности на культуру и искусство?

— Да, в Шотландии стоит вопрос о деиндустриализации. Здесь есть крупные промышленные города, такие как Глазго, которым необходимо поработать над новыми путями развития экономики и культуры. Или Абердин — нефтяная столица Шотландии. Нефть падает в цене, поэтому важно переосмыслить экономическую деятельность города и региона в целом.

Экономика Шотландии использует преимущества островного расположения: лучше всего развиваются такие отрасли, как нефтедобыча и генерация электроэнергии из природных источников, не менее значимые отрасли: туризм, креативные индустрии (в том числе разработка видеоигр, IT-сфера). Музеи чрезвычайно важны для экономики страны, особенно в постиндустриальных городах. 

Государство занято развитием музейных институций в Глазго, в Данди. Это — город, где не было своих музеев, сейчас там открыли филиал музея Виктории и Альберта. Так как музеи являются одним из источников дохода Шотландии, разумеется, все объекты культурно-исторического наследия играют значительную роль в экономической политике. 

Что касается Лувра, то, да, музей в Париже — это государственное учреждение, однако филиал в Лансе финансируется местными властями. Решение о его открытии было принято до финансового кризиса 2008 года. Сейчас местным властям было бы гораздо сложнее взять на себя такую финансовую нагрузку. В целом, политика во Франции не смещается радикально, но больше внимания уделяется культуре: поддержке музеев, музыки, кино, созданию видеоигр.

— Какие формы взаимодействия с государством для вас являются наиболее предпочтительными? Допустим, в США нет единого министерства культуры, а в России деятельность музеев подчинена власти — если не государственной, то областной или муниципальной.

— К сожалению, я не могу прокомментировать ситуацию в России. Но мне удалось поработать во Франции, где в ходу государственное регулирование музейной деятельности.

И в Шотландии музеи подчинены правительству. Но при музеях, как правило, существует попечительский совет, который состоит не из политиков. Мы находимся в некотором отдалении от государства. Я считаю, что это верное решение, ведь с одной стороны, музей действует в интересах общества — хорошо, что государство заинтересовано в общественном благе. С другой стороны, есть люди со стороны, которые напоминают о том, что же есть это общественное благо, и не позволяют государству делать все, что ему заблагорассудиться.

О филиале Лувра в Лансе... У нас был управляющий совет, который состоял из политиков. У них есть своя повестка, которая отличается от решения задач, напрямую связанных с искусством, что усложняет развитие чисто музейных проектов. Нам необходимо было укладываться в рамки более широкого и более обобщенного плана, а переизбыток контроля несколько мешал делу.

— Насколько статус директора зависит от особенностей финансирования? И что является основной задачей директора музея: решение административных вопросов или кураторская и научная деятельность?

— Безусловно, когда музей финансируется государством, директору приходится брать на себя больше административных обязанностей и меньше заниматься кураторской, научной работой, сбором средств. Я считаю, что директор должен как можно меньше заниматься административной работой, ведь основное предназначение музея — не административное. Сбор средств и деятельность в публичном пространстве — очень важная часть работы хорошего директора музея. Музеи сегодня все больше интегрируются в жизнь города, и директор должен выстраивать систему взаимоотношений с обществом. В том случае, когда музей работает в режиме самоокупаемости, у директора должно быть очень точное видение того, чем является музей, и как он должен развиваться дальше. Когда музей зависит от государства, директор имеет опосредованное отношение к таким стратегиям, ведь они разрабатываются на более высоких уровнях.

• Фото:Сергей Потеряев
• При поддержке:УФ ГЦСИ