«Для архитекторов деревья — это скорее эстетический объект»

• Текст:Ульяна Яковлева
  17 марта 2023
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Как ты помнишь, в 2010-е урбанизм начал проникать в российскую действительность и как лексема, и как явление: появились специализированные порталы, переводы научных трудов, междисциплинарные исследования и т. п. Всем вмиг стало интересно, как на самом деле живут города и как этой жизнью можно управлять. По-твоему, как повлияла эта урбанистическая волна на российские реалии?

— В последние годы повестка становится шире. Мы уже говорим не только о велодорожках, благоустройстве и креативных кластерах в заводах XIX века. Мечты о красивых общественных пространствах и партиципации становятся реальностью. Радует, что появляются заказы на зелёные каркасы, пространственные стратегии городов, объемные пространственные регламенты, программы сжатия арктических городов. В таких проектах собираются по-настоящему междисциплинарные команды: экологи, экономисты, ландшафтные архитекторы и ГИС-аналитики. В России много работы для городского планировщика, поэтому здесь так любят работать иностранцы. Появляются общественные городские движения, вроде «Парков и скверов Екатеринбурга» или «Деревьев Петербурга». Без подобных низовых инициатив невозможно продвижение вперед в работе с качеством жизни и ценностями в городах. 

Мне нравится, что тема города проникает в умы политиков, и урбанисты находят, кому адресовать свой профессиональный запрос. 

В Петербурге независимые депутаты муниципалитетов открыты к диалогу с активистами и сообществом городских планировщиков, они приходят на городские дискуссии, лекции, общаются и сами организуют события, формирующие сообщества. Например, во Владимирском округе Петербурга пытаются делать упор на качество озеленения — взяли садовника, в ходе инициативы «Общественное пространство вместо парковки» устроили вечеринку на территории паркинга, с жителями ведется обсуждение будущего местной исторической конюшни и гаражей. У одного из депутатов помощник — архитектор, которая уже много лет работает с НКО, сообществами и городскими событиями. Моя коллега-городской планировщик на протяжении года еженедельно общалась с муниципальными депутатами округа и пыталась пробивать темы для дискуссий: стратегии развития района, местные базы ГИС-данных, которые впоследствии могут стать базой для анализа и оценки проблем района. В итоге округ собирает базу ГИС-данных: проводит инвентаризацию территорий зелёных насаждений и деревьев. Это самый воодушевляющий процесс в муниципальной политике, что сейчас происходит в Петербурге. 

Однако такие проекты — ещё довольно редкое явление для России. Для нас все еще важнее дизайн-код, чем качественные ПЗЗ (ПЗЗ — правила землепользования и застройки — прим. ред.), допустимый уровень шума/загрязнения воздуха или равенство горожан в доступности к качественной городской инфраструктуре. Урбанистика в России, которая становится реальностью, это федеральные проекты, созданные в Москве крупными госкомпаниям вроде ВЭБ.РФ, ДОМ.РФ, или национальные проекты по типу «Формирования комфортной городской среды» или закона о «всероссийской реновации» жилья. Эти проекты сосредоточены на количестве квадратных метров или красивых общественных пространствах, там отсутствует социальная повестка, доступность к базовой инфраструктуре, категории здоровья или счастья горожан. Но ведь у нас очень много проблем, помимо эстетических. Они касаются состояния инфраструктур и законодательства, процессов управления и стратегического планирования города. Во многих городах-миллионниках до сих пор есть районы без канализации, и люди ходят в туалет на улице. Основные двигатели городского развития сейчас это главные архитекторы городов, но прежде всего их волнует эстетика городской среды. Мне хотелось бы, чтобы голоса архитекторов были разбавлены голосами других специалистов и это тоже становилось бы графой в бюджетных статьях и изменении законодательства. Ну и без развития местной политики, общественных движений и демократических инструментов реализация запроса горожан на качественную среду маловозможна.

Например, чтобы сделать хорошую аналитику перед любым стратегическим проектом, необходимы качественные базы ГИС-данных, собираемые муниципалитетами. Социальный и возрастной состав, смертность и травмы в ДТП на дорогах с геолокацией, зоны подтопления, фактическое функциональное использование территории, количество деревьев, оцифрованные генеральные планы и ПЗЗ и т.д. Часто этой информации нет в доступе, и заказчикам не приходит в голову, что именно на собранных данных основана работа городских планировщиков.  

Опять же важно понимать, что в некоторых городах до сих пор нет доступа к базовым вещам. И это большая проблема. У нас не решены вопросы с качеством питьевой воды из-под крана, теплопотерь в советских домах, износом жилого фонда и инженерных коммуникаций.

В регионах много частного сектора без канализации, где-то водоснабжения нет вовсе — как, например, в районе Архирейка в Уфе. В этом городе в принципе много трущобных районов с аварийным жильем, расположенных на склонах, хотя Уфа не бедствует. Это происходит из-за ошибок в документах планирования, в которых эти районы годами рисуют под снос, но не сносят, не решая проблемы с инженерными сетями, фактически оставляя их деградировать и не давая им обновляться. Все это результат отсутствия здравых стратегий. При этом города гонятся за федеральной повесткой и федеральными деньгами на комфортную среду (модными общественными пространствами) или реновацию. Например, Южно-Сахалинск делал конкурс на реновацию нескольких микрорайонов в центре, чтобы получить деньги федералов, хотя в городе много пустырей, аварийных районов. Представляю, что подобные действия вызывают большое недоумение у тех, кто живет в лачуге с выгребной ямой. 

Район Архирейка в Уфе

— В последнее время тебя особенно интересует тема городского биоразнообразия. Насколько это актуальная, изученная и применимая к нашим реалиям тема? 

— Биоразнообразие — это устойчивый зелёный каркас, от которого зависит здоровье горожан. Забавно, если посмотреть на федеральный нацпроект «Здоровье», то там будет только про спорт и больницы. Ни на федеральном, ни на локальном уровнях нет понимания относительно того, что городская среда влияет на состояние здоровья горожан. В этих проектах вы не найдете пунктов о снижении уровня автомобилизации, предложений о решении проблем шумового загрязнения. Пока я участвовала в проекте зелёных лабораторий MLA+ и подготовке зелёной инфраструктуры Воронежа, мы перелопатили много научной литературы и пообщались с активистами и экологами. 

Что такое биоразнообразие в городе? В Петербурге, например, очень любят массово высаживать скромное количество видов деревьев, выбор которых обоснован эстетическими характеристикам. Поэтому чаще всего можно видеть ряды лип или канадского клёна. Что мы получаем в итоге? Массовую аллергию и риск потерять половину деревьев в случае болезни одного вида. Так, из-за голландской болезни в городе были уничтожены целые бульвары вязов. Что касается аллергии, то если в городе два или три вида лидирующих деревьев, косится трава и вместо неё сажается два или три вида газонной травы, возрастает нагрузка пыльцы одного вида на аллергика. 

Через города-миллионники часто проходят крупные миграции птиц. В Петербурге это Балтийский миграционный путь. Такие экосистемы, как плавни, приморские болота в Петергофе и под Сестрорецком, становятся точками остановки и гнездования этих птиц. От их сохранности и нетронутости зависят экосистемы всего континента. Именно поэтому я так не люблю проект газпромовской башни. Она находится на Балтийском перелетном пути, и птицы часто разбиваются о такие стеклянные небоскребы, потому что они не способны отразить стеклянные поверхности. Если бы у города в стратегии социально-экономического и пространственного развития стояли цели устойчивого развития, если бы власть у этих стратегий была выше, чем власть одной федеральной ресурсной корпорации, такие проекты бы не допускались до реализации. 

Работа внутри команды зелёных лабораторий MLA+ 

— Всегда ли здоровый зеленый каркас — это естественный каркас?

— Я уверена, что развитие зеленого каркаса созависимо с уровнем ментального и физического благополучия горожан. Самые грандиозные зеленые коридоры и парки создавались в Советском союзе как раз с целью аэрации воздуха, увеличения рекреации для пролетариев, занятых на заводах. Взять тот же минский водный диаметр — это зеленые коридоры вдоль двух минских речек, которые были специально созданы для выноса заводских выхлопов за пределы города. 

Сейчас в связи с глобальными изменениями климата перед городами стоят новые задачи, например, охлаждение города во время аномальной жары или снижение последствий от резких наводнений и ураганов. В разных регионах свои вызовы. КБ Стрелка разработала для города Тулуна Иркутской области проект зеленого каркаса из-за известного случая катастрофического паводка, разрушившего почти половину поселения. Проект появился как ответ на риск повторного подтопления. Париж после аномальной жары 2003 года, унесшей жизни 4 000 человек, взял курс на развитие зеленого города, способного снижать температуру среды на 2-4 °C.

В городе уже не будет естественного зеленого каркаса, есть только тот, что создается человеком. Зеленую инфраструктуру нужно планировать так же, как и транспортную, опираясь на ГИС-данные, исследования и расчеты. 

Кроме того, существует понятие экосистемных услуг (о чем я говорила ранее). К их числу относятся: снижение природных рисков, жары или затоплений, снижение агрессивного влияния самой городской среды. Экосистемные услуги — это прямой или косвенный вклад экосистемы в создание жизни для человека и его здоровья. Они делятся на три типа: регулирующие (микроклимат, шум, чистота воздуха, подтопления после дождей и таяния снега), обеспечивающие (питание) и культурные (идентичность региона). 

Иллюстрация: инстраграм-канал brat.smotri.derevo, в рамках зелёных лабораторий MLA+

— Знаешь, я нередко встречала в сети инфоповоды, связанные с проектами благоустройства среды и зеленым массивом. Жители очень резко реагируют на инициативу спила старых деревьев. Но насколько я понимаю, часто это необходимая мера, поскольку деревья могут быть больными и заразными для своих «соседей», или же корни настолько разрастаются, что мешают остальным деревьям и кустарникам нормально развиваться. На месте старого озеленения появляется новое — чаще всего ощутимо более молодое. Этим молодым деревьям понадобятся десятилетия для того, чтобы разрастись до привычной зеленой массы. Как тогда быть? Существуют ли какие-то современные альтернативные решения, которые бы позволили сократить это время ожидания?

— На самом деле часто в этом нет необходимости, а массовый спил происходит из-за желания проектировщиков реализовать свою умозрительную идею благоустройства. Люди демонстрируют четкий запрос на природу в городе, который архитекторы и власть не слышат, потому что сами не понимают ее реальной ценности. Для архитекторов деревья — это скорее эстетический объект. Они не понимают их экологического смысла. Мы уже говорили, что деревья оказывают экосистеме услуги. Чтобы дерево максимально выполняло эти функции, оно должно быть крупным, это важно. Чем крупнее дерево, тем больше тень от него, тем больше впитается воды во время дождя и не будет затоплена улица, тем больше оно переработает загрязняющих веществ. Чтобы выросло крупное дерево, нужны десятки лет. Соответственно, это актив, который нарабатывается годами. В Казани для максимального сохранения деревьев искривляют дорожки в новых общественных пространствах, делают демпинговые настилы. Альтернативное решение больным деревьям — это забота о существующих. Но вместо этого в России не вовремя убирают больные деревья, закатывают их в асфальт, кронируют. Все это происходит из-за плохих технических регламентов благоустройства или отсутствия законопроектов о защите зеленых насаждений. Другая важная проблема — это нехватка специалистов-садовников. Со времен Советского союза штат сотрудников, ухаживающих и отслеживающих состояние деревьев и кустарников, в Петербурге сократился в десятки раз. 

Иллюстрация создана по результатам зелёных лабораторий MLA+

Для того чтобы не допускать ошибок, мало думать на уровне локальных дворов и общественных пространств, необходимо понимать ценность зеленого пространства в контексте района и целого города.

— Я долго задавалась вопросом, почему мне так некомфортно в Петербурге вне зависимости от сезона. И уже в зрелом возрасте поняла, что причиной тому является очень фрагментарное, практически отсутствующее озеленение центра города. Скажи, возможно ли изменить эту ситуацию в лучшую сторону, учитывая традиции, заложенные исторической застройкой? И известны ли тебе подобные успешные кейсы, реализованные за рубежом? 

— Возможно, но для этого нужно сместить фокус и бюджеты с автомобильного транспорта на здоровье и счастье горожан. И нет никакого противоречия с исторической традицией. Например, Невский проспект раньше был с деревьями, но сейчас там восемь полос автомобильного движения. Многие набережные были исторически зелеными. У общественного движения «Деревья Петербурга» и его лидера Марии Тиники есть любимая рубрика «было-стало». У них можно найти массу исторических фото и гравюр, где видно, что в XIX и XX веках многие улицы выглядели по-другому. 

Дореволюционный Петербург. Источник: feldgrau.info

Город идет на поводу транспортных планировщиков и автомобилистов, которым важно быстрее проехать город, и это главная причина, почему последние 30 лет уничтожались деревья во многих российских городах. Несмотря на плотную историческую застройку, место для озеленения можно найти за счет снижения количества автомобильных полос и парковки, за счет вертикального озеленения, брандмауэров, озеленения площадей, парковок, островков безопасности. Амстердам тоже имеет плотную историческую застройку, но тем не менее это город тихих исторических зеленых улиц. Там действуют скоростные и другие ограничения для автомобилей, но одновременно созданы условия для велосипедистов, курсирует качественный общественный транспорт. Для Амстердама в какой-то момент стало важно развивать зелёный и пешеходный город, потому что стало понятно, что именно на этом базируется счастье и здоровье горожан. Поэтому они выигрывают в борьбе за людей. Многих привлекает именно качество жизни и среды, хотя в целом мне не нравится тема конкуренции городов за человеческий капитал.  

— Как ты считаешь, каким должен быть регламент по работе с зелеными насаждениями?

— Я думаю, тут работа распределяется на несколько уровней. Но, скорее всего, мало кто сейчас сможет сказать, как точно нужно сделать, чтобы сработало. Известны лишь направления для экспериментов.

На политическом уровне необходимо задаться вопросами: в каком городе мы хотим жить? Каких горожан хотим видеть? Это точка, в которой выбираются векторы развития. Например, для Воронежа девелоперская компания ВДК заказала у нас проект, делала пресс-конференции на промежуточных этапах исследования и проектирования. Она заявила городу о важности таких инициатив для успешности и благополучия горожан и города в целом. Она чувствует, что квадратные метры вряд ли будут удерживать горожан в городе и недвижимость в хорошей цене. Без таких общественных движений, как «Зеленое кольцо Калининграда», «Парки и скверы Екатеринбурга», «Деревья Петербурга», невозможно громко заявить о запросе на природу в городе, без участия в политике города, без депутатов, которые готовы защищать интересы горожан. 

Без работы экспертов и медийных высказываний не повлиять на региональных и федеральных чиновников. 

На стратегическом уровне сначала необходимо понять вызовы, которые стоят перед городом. Например, для Петербурга это затопление улиц после ливней, первое место в рейтинге психически больных, количество больных раком. Позже стратегией социально-экономического развития становится повышение числа здоровых людей или комфорт пешеходов. Отчасти озеленение — это инструмент работы с такими проблемами. После постановки целей необходимо собирать базы данных, делать мониторинг и инвентаризацию зеленых насаждений, заказывать исследование и стратегию зеленой инфраструктуры.

Законодательный уровень предполагает работу с регламентами и охранными статусами. Негативные процессы с зелеными территориями или самими зелеными насаждениями, которые мы видим, есть результат законотворчества. Статус в ПЗЗ, охранный статус зеленых насаждений, регламент ухода или уборки территории — все это влияет на качество и количество зелени. Без изменения законов ничего не сдвинется с места. 

И, наконец, управленческий уровень. Бестолковая вырубка и обрезка деревьев, сбор листвы или кошение газонов до уровня земли есть результат отсутствия профессионалов, которые понимают, как работают экосистемы. В Петербурге всего в одном округе есть садовник, который следит за качеством зеленых насаждений — это Владимирский округ. Он знает, что нужно разным растениям для здорового существования, что сажать, когда подкармливать, что должны делать дворники. Только благодаря появлению этого профессионала в округе пересматривается регламенты благоустройства и появляются нормальные газоны, а не голая земля. Без специалистов вряд ли можно говорить о качестве зеленых насаждений и их устойчивости. 

Неизвестный художник. невский проспект. Вид с Полицейского (Зеленого) моста. Третья четверть XVIII века

И. Иванов. С акварели В. Садовникова. Панорама Невского проспекта. 1830

— Что, по-твоему, из года в год упускают архитекторы, исследовательские группы, планировщики в формировании своего отношения к горожанам?

— Несмотря на разного рода заблуждения, которыми часто руководствуются архитекторы, в работе они упускают защиту собственных же интересов. Архитекторы перерабатывают, у них низкая зарплата. Заказчик считает, что редактура проектов должна быть бесплатной, что качество исходных данных для проектирования — это ответственность городского планировщика. Я считаю, что просто необходимо обсуждать условия труда в медийном поле. Невозможно сделать крутое исследование за копейки и без качественных баз данных. 

— Иногда планировщики и даже сами горожане оправдывают невозможность обустройства того или иного пространства опасением, что его разрушат вандалы или оккупируют маргинальные элементы. Я знаю, что тебя раздражает, когда социологи говорят о неких маргинальных группах населения.

— Не совсем так. Архитекторы и власть порой высказываются о людях как о маргиналах, если в новом общественном пространстве появляются проблемы с вандализмом или когда возникает желание акцентировать внимание на значительных социальных сдвигах. Мне это не нравится. Получается, происходит маргинализация обычных горожан. 

Довольно забавно наблюдать за тем, как, например, казанские власть и архитекторы отзываются о программе «Формирование комфортной городской среды». Часто можно услышать, что до реализации этих проектов районы были похожи на гетто, а красивые общественные пространства изменили людей, жители стали красиво одеваться и лучше себя вести. Вряд ли это работает именно так, все же у преступности много других факторов, например, зарплаты и уровень безработицы. Не нужно преувеличивать значение архитектуры, не все в мире зависит от того, насколько она стильная и наполненная смыслом. 

Мне не нравится посыл, будто бы архитектура должна кого-то воспитывать. Единственное, что может действительно изменить положение дел, так это диалог, вовлечение жителей в проекты и в принятие решений.

Мне бы хотелось, чтобы горожане не маргинализировали сами себя, отказывая себе в скамейках или столиках в городских парках из-за боязни бомжей, алкоголиков или воришек городской мебели. Надо понимать, что проблема бомжей и алкоголиков решается другими способами.