Невыученные уроки

• Текст:Никита Токарев
  1 сентября 2020
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Занимаясь уже больше 15 лет преподаванием, логично спросить себя, чему я сам учился и чему научился. Тем более что почти ничего из вещей само собой разумеющихся сегодня в моем образовании не было. Не было компьютера (о ужас!), интернета (сам пишу и не верю), ни одного рендера или модели, ни Archdaily, ни Инстаграма, мы ничего не знали про 3D-печать да и просто копировальная машина была чудом. А было много вещей, которые потом никогда и нигде не повторялись. Поэтому про отмывки, про альбомы ордеров и бороду Сократа, наверное, не стоит, они остались в прошлом. И про Ушаца и про пирожковую на Рождественке в жанре «а помнишь?» тоже оставим для встреч выпускников.

Образование, как известно, то, что остается, когда мы забудем все, чему нас учили  [I]. Я это понимаю так, что остается только то, чему учился сам. Пытаясь докопаться до истока моего сегодняшнего отношения к нашему ремеслу, нахожу яркую точку, запомнившееся хотя не до конца осознанное впечатление, и на нем останавливаюсь. Часто воспоминания мы правим в угоду дню сегодняшнему, конечно, никаких таких слов и мыслей, которые выходят сейчас, у меня тогда не было. Поэтому пусть остаются просто разрозненными случаями из жизни, кадрами из недосмотренного до конца фильма. <...>

Ленинград

В Петербург, который назывался тогда по-другому, я попал в 7-м или 8-м классе школы, летом на пару недель. До того я видел Москву и Ригу, но архитектуру как-то не очень отделял от просто пейзажа вокруг. В Москве нелегко догадаться, что город кто-то нарочно проектирует, отдельные дома да, пожалуй. Но и дома не связывались с людьми, которые их придумывают. Детство лет до десяти я провел в пятиэтажке и был уверен, что ее, как и другие дома вокруг, построили строители, взяли кирпичи и сложили, делов-то. Почти так оно и было на самом деле. В Ленинграде оказалось, что все это немыслимое великолепие колонн, арок, мостов и парков подвластно воображению и воле людей, и люди эти — архитекторы и иногда цари. Плюс к тому самые первые сугубо архитектурные слова «барокко», «классицизм», «ампир». Конечно, и в мыслях не было, что можно самому такое придумать, но очень захотелось иметь к увиденной неземной красоте отношение. Архитектуру искренне считаю чудом.

Книги

Заметив, что меня, что называется, проняло, матушка взялась покупать книги. Книга, как известно, — лучший подарок. Иностранных книг не было, на всю Москву один букинистический на улице Качалова с зарубежной литературой. Советские книги 70–80-х были скучные и попадались редко. Поэтому в доме появились благородные академические издания 30 и 40-х годов: Альберти, Палладио, Шуази, Виолле ле Дюк, Аркин с Бруновым. Их нам приносил некто Василий Федорович, знаток книжных развалов, как правило под вечер, немного таинственно. Книжки я усердно читал, мало что понимая. О чем и зачем писал Шуази вот только сейчас доходит. Но с тех пор знаю, что архитектура — это еще и слово. Нередко предпочитаю текст картинке. Поспорить с силой мысли может только непосредственное впечатление. Картинка — посредник, причем часто недобросовестный.

Architecture d'aujourd'hui

«Архитектуру СССР» мы тоже конечно выписали, для порядка. Из иностранных журналов доступна хоть и не без труда была по подписке Architecture d'aujourd'hui. Но в каком виде! Это была сброшюрованная ксерокопия. Ужасное качество печати превращало фотографии в настоящие ребусы. Приходилось изрядно напрягать воображение, чтобы догадаться, на что похожи все эти здания. Зато чертежи и тексты читались отлично. Французский я в школе знал прилично, читать статьи мог довольно свободно. Чертежу доверия больше чем перспективе или фотографии. Чертеж, особенно рабочий, беспристрастен, ему никого не нужно соблазнять и увлекать.

Выпуск журнала Architecture d'aujourd'hui за октябрь 1990 года

Офорт

Несколько лет занимался в офортной студии МАрхИ у Леонида Зорина. Дело было в Рождественском монастыре, в сводчатых палатах с маленькими окошками. Рисовал я всегда посредственно и в художники не стремился. Но последовательная, планомерная, кропотливая работа над офортной доской, когда результат, который задумал в первом наброске, виден через много дней, только после многократного травления, пробной печати, снова травления, сродни проявлению идеи, образа в архитектурном проекте через множество итераций. Разные состояния одной и той же доски, как здание в разную погоду, в разные сезоны. У архитектуры, мне кажется, больше общего с тяжеловатым и многодельным офортом, чем с традиционной акварелью «с небесами» или с лихим наброском углем. Одно, конечно, не отменяет другого, дело личного темперамента и вкуса. Проект и вовсе подчас растет из эскиза на салфетке. Но построенное здание — для меня как офортная доска Пиранези, продранная резцом почти до дыр.

Память

Чтобы попасть в «Архкласс» (Мастерская экспериментального учебного проектирования МАрхИ в 1990–2012 годы под руководством В. Раннева и Е. Асса) надо было сделать что-то вроде клаузуры. Но не вычертить за час привычный «теневой навес», а нарисовать по памяти знакомое место в Москве. Мне досталась площадь Дзержинского, теперь Лубянская (или опять Дзержинского?). Дело оказалось трудным, хотя по дороге в институт и обратно я бывал на ней почти ежедневно. По памяти я до тех пор рисовал только картинки к экзамену по истории архитектуры, то есть прилежно припоминал страницы в учебнике. А тут быстро минут за 15 нужно выдать образ места, узнаваемый и в то же время без подробностей, которых не помнишь или не успеваешь изобразить. Воспоминание, вот примерно то, что остается нам от архитектуры, ощущение, свет и тень, масштаб, ритм. Узнаешь место легко, а припоминается с трудом. Не очень люблю фотографировать, смотреть на жизнь через объектив, лучше сделать хоть маленькую, но свою картинку.

Big picture

В американской практике есть такое понятие «большая картинка», обозначает изображение, дающее общее представление о проекте. Чаще всего под ним понимают перспективу или «птичку». 

Проект жилого дома на Трубной улице, автор — Д. Лоренц, 1991

Однажды, курсе на 3-м, мой доб­рый друг Даниил Лоренц сделал проект, состоявший из одной гигантской аксонометрии на весть подрамник. На ней в сложном переплетении были все планы, и фрагмент фасада, и разрез. Этот рукотворный шедевр отчасти повторял компьютерную подачу, которую мы тогда в начале 90-х видели только в журналах. Но было в его аксонометрии и другое важное свойство: целостное видение здания. Изображение не похоже на реальность, но дает представление и о внешнем виде, и об интерьере. Чаще всего свой проект мы видим по частям, с помощью вечной троицы «план, фасад, разрез», и мыслим так же, чертежом. Я с интересом слежу за развитием BIM-технологий, возможно, мы свидетели завершения пятисотлетней эпохи проекционного черчения и связанного с ней плоскостного мышления.

Узкая полоска света

Задание «Граница Европы и Азии» в «Архклассе». Выдумываем разные чудеса, по большей части литературные, стараясь отразить величие момента. Наш друг Андрей Кошелев сделал, на мой взгляд, гениальный проект: тоннель, с зенитным фонарем поперек потолка как раз в месте географической границы. На большой скорости мелькнет на секунду солнечный свет в машине, миновали границу. Этот проект для меня остается образцом точности и экономии выразительных средств. 

Проект «Граница», автор — А. Кошелев, 1990

Название стало нарицательным, в «Словаре Архкласса»  [II] есть статья, привожу ее полностью: «УЗКАЯ ПОЛОСКА СВЕТА 

Тонкая деталь в архитектуре, дающая нечаянную радость зрителю. Фиксация мимолетного пространственного переживания, едва намеченного в проекте, но артикулированного в натуре. Явление У.П.С. было впервые отмечено «Архклассом» в 1990 г. в Швейцарии. Сейчас стало известно, что У.П.С. встречаются и в других странах. В России У.П.С. редки». 

Уже не помню, какую полоску нашли мы в Швейцарии, но проект Андрея точно под это определение подходит.

Макет

Первый большой макет удалось сделать, «рабствуя» на дипломе у Федора Кудрявцева. Думал, помогу пару дней, а проработал недели две, все зимние каникулы. Бальзы не было, зато были в изобилии в «Детском мире» деревянные линейки, изготовленные в городе Можге. Если зашкурить деления и цифры, выходило не хуже чем из бальзы. 

Проект научно-исследовательского центра, автор — Н. Токарев, 1992

Архитектура была не моя, поэтому я смог сосредоточиться на ее интерпретации и на самом изделии, на поиске материалов (в ход пошла пищевая жесть, алюминиевые трубки, газета и многое другое), обкатке технологий. Рендер никогда не заменит макета, хороший макет — произведение искусства, в нем есть обобщение (например, через материал или другой условный прием), выявляющее суть архитектуры. Конечно, есть рендеры выдающегося графического качества, но в них как правило много неархитектурных элементов, фон или стаффаж из живописи XIX века, бабочка на переднем плане. Мне это кажется не совсем честным по отношению к зрителю приемом, сводящим архитектуру к нейтральному фону для колоритной сцены. В жизни, впрочем, все так оно и есть. «Хорошая архитектура должна быть несколько скучна», — говорил Фомин  [III]. С бабочками соперничать не может.

Остоженка

На практику перед дипломом в 1993 году я попал в архитектурное бюро «Остоженка», одно из первых частных бюро в Москве, и задержался там на семь с лишним лет. История бюро и городского района, давшего ему имя, достойна отдельного рассказа, она не раз описана. Один из множества уроков, что я усвоил в этом удивительном коллективе, был урок внимания к месту, жизни города, который нас окружает. Я знал Остоженку, все ее 48 гектаров, лучше, чем любой другой район Москвы, включая местность, в которой живу. Знал и по чертежам и картам, по описаниям и исследованиям, по разговорам с жителями и в натуре, обойдя с коллегами, наверное, каждый двор, делал выставки и участвовал в публикациях. Я не сторонник «средовой», как бы незаметной архитектуры. Уважение к предкам состоит не в том, чтобы быть на них похожими. Но genius loci, о котором мы много говорили в бюро, не пустой звук, если понимать под ним погружение в реальность места с его запахами, звуками, людьми, климатом и ландшафтом. Как мы отреагируем на открывшуюся нам картину — дело каждого автора и каждого проекта. Любопытство к жизни, к ее материальной стороне, важное профессиональное качество архитектора. В МАРШ мы требуем от студентов не только обойти, описать и обмерить выбранное для проекта место, но покопать, полизать и понюхать, прежде чем браться за эскизы.

Об Остоженке пишу в прошедшем времени, всего за 15-20 лет район неузнаваемо изменился. Та Остоженка, которую мы видели как будущее, стала вдруг прошлым. Не стану оценивать, что лучше, романтическая руина начала 90-х или «золотая миля» 2000-х, но скорость и глубина свершившихся перемен в городской среде, как далеки они от самых смелых прогнозов — тоже урок. Гений места уступил духу времени.

Деталь

Проектирую в «Остоженке» лестницу для офисного здания. «Давай проверим в масштабе 1:1», — предлагает коллега. Режем кальку, клеим большой лист, вешаем на стену, примерно на уровне человека. В маленькой комнате ограждение выглядит огромным, сразу можно оценить сечения элементов, видна избыточность конструкции. Редко удавалось в офисе сделать шаблон 1:1, места мало, зато на стройке гораздо удобнее. Из фанеры, ДСП или гипсокартона, или просто нарисовать на стене.

Разрез

На первых курсах разрезы у меня, как правило, получались маленькие и сбоку, так просто, чтобы было. План большой, фасад с отмывкой — само собой, а разрез — как получится. 

Проект научно-исследовательского центра, автор — Н. Токарев, 1992

В «Архклассе» неожиданно для себя получаю пять разных разрезов на одном несложном плане. Отметил. Мы не птицы, ходим по земле, живем на плане. Но видим именно разрезы. Изучая чужой проект, глаз тянется прежде всего к разрезу. Работу тоже стараюсь начать с разреза. Получается не всегда.

Отсутствие

Поездка в Швейцарию с «Архклассом» в 1990 году, все в легком тумане сплошного восторга. Для меня, как и для многих моих друзей, это первый выезд за границу СССР. Первое архитектурное путешествие. Чудеса подстерегали нас на каждом шагу, многие, вроде стеклянной автобусной остановки стали обыденностью, что-то, как дом Вебер, построенный Ле Корбюзье в Цюрихе, так и остались загадкой.

Публичный бассейн в Беллинцоне (Швейцария), автор — Аурелио Гальфетти

К одному эпизоду возвращаюсь часто. Бассейн в городе Беллинцона, в Тичино, автор Аурелио Гальфетти, построен в конце 60-х. Несколько открытых бассейнов в роще, все служебные помещения (раздевалки, администрация и пр.) спрятаны под мост, по которому над территорией бассейна можно пройти на соседнюю улицу, ближе к горам. Прошли по мосту: ну вот вам Гальфетти, пошли дальше. Стойте, друзья, а что смотреть-то, фасад и прочее, что фотографировать? Непонятно, так и ушел без слайдов, и не расскажешь толком. В архитектуре часто пустота важнее всего. Что на остальных слайдах из той поездки, сейчас не всегда упомню, зачем снимал, не объясню, а что на этих, отсутствующих — знаю точно.

Соседство

Я так и не выучил, где кончается современная архитектура и начинается историческая. То поражаюсь актуальности палаццо Руччелаи с его нарисованным фасадом, ну вот как будто вчера сделано, то думаю «Сен-Шапель покруче будет, чем Институт Арабского мира». Все, что еще стоит, и есть современная архитектура, потому что находится здесь и сейчас, в одном физическом пространстве с нами. Что упало, то, увы, пропало, стало историей.

С «Архклассом» в пригороде Цюриха. Белая модернистская вилла, полчаса оживленного разговора с пожилым джентльменом. Альфред Рот, младший коллега Ле Корбюзье, вел надзор в поселке Вайсенхоф, маэстро мотаться из Парижа было недосуг, спроектировал интерьер и мебель в домах Ле Корбюзье. На стене шарж Ле Корбюзье: юный Рот, в очках, волосы ежиком, объясняет проект. Вот Рот, старый, вот Ле Корбюзье, черно-белая фотография из учебника, вот Евгений Асс, на днях рассказывал о своих встречах с Мельниковым, вот я, такой обалдевший, тоже немного современник, в год смерти мастера мне было пять лет, ездили на Арбат по каким-то врачебным делам, мог встретить его на улице. С большим вниманием читаю биографии архитекторов, рассматриваю фотографии не только построек.

Шутка

Отчаявшись что-то объяснить студенту, Евгений Викторович Асс говорит: «Я вам расскажу анекдот, детский, а вы уж делайте выводы». И рассказывает: «Знаете, зачем у слона хвост? Чтобы не кончался вдруг». Не все можно и нужно объяснять, без анекдотов в образовании никак.

Почему уроки невыученные? Учу до сих пор.

^{[i] Авторство этой мысли приписывают Джорджу Галифаксу (XVII век), Б. Ф. Скиннеру (ХХ век), а также Эйнштейну, Максу Планку и Френсису Бэкону. В связи с неустановленным отцовством, будем считать ее достоянием человечества}

^{[ii] TATLIN MONO № 5/23/90 2010}

^{[iii] По воспоминаниям Л. Полякова в книге С. О. Хана-Магомедова «Иван Фомин»}

• Фото и иллюстрации:предоставлены Никитой Токаревым