«Соцреализм — это отдельная вкусная тема»

• Текст:
  7 мая 2020
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Елена Багина

Добрый день. Действительно, об организационной системе архитектуры того времени мало что известно. Об этом молчали, как о чем-то, что не представляет никакой ценности и интереса. Скорее всего, была некая официальная иерархия и параллельно негласная иерархия. Представляется (домыслы, конечно) маловероятным, что Щусев мог что-то диктовать Жолтовскому. Вот нагадить, наверное, мог. В 1949 году Жолтовского начали травить за космополитизм, изгнали из его мастерской. Владимирова и Барща, так сказать, не спросивши мастера или ... с молчаливого его согласия. Диссертация, о которой вы написали, не прикрепилась.

Ощепкова я смотрела. Статью в «Зодчих Москвы» тоже. Хан для меня представляет интерес только публикациями графических материалов. Спасибо за все. Если что найду по оргсистеме – буду пересылать. 

Дмитрий Хмельницкий 

Елена, добрый день! Жолтовский сам по себе у меня особого интереса не вызывает, но его имя связано с кучей тайн и загадок истории советской архитектуры. Так что, если попытаться раскопать историю его жизни и творчества, то удастся проявить много чего в самой истории. 

Я, например, практически уверен, что победа в конкурсе на Дворец Советов была обещана Жолтовскому заранее, и его нелепый проект второго тура, ставший главным победителем, сделан если не в соавторстве со Сталиным, то, по крайней мере, в качестве ответа на поставленные им задачи.
Еще одну загадку я попытался обозначить в случайной статье «Загадки ДнепроГЭСа» на archi.ru

А когда начал читать свежевышедшую книжку Хан-Магомедова про Жолтовского, то совсем озверел от недобросовестности. Не то чтобы он сознательно врал, просто игнорирует самые важные вопросы, а получается, что врет. Кстати, самая таинственная и самая зловещая страница деятельности Жолтовского (и Щусева) – это, по-моему, их председательство в комиссии Моспроекта, которая в 1932–33 годах занималась утверждением и переутверждением самых важных советских проектов. Об этой комиссии вообще почти ничего не известно. Практически их руками была уничтожена современная архитектура в СССР. Понятно, что по принуждению, но тем не менее. 

<…>

Всего самого доброго.

P.S. Еще бы попытаться выяснить, была ли у Жолтовского в Италии связь с Иофаном... Тот вернулся из Италии в 1924 году, причем был тамошним коммунистом.

Елена Багина

Хана читать бесполезно, у него на сегодняшний день можно смотреть только картинки, подписи под ними и даты. Хан обходит все острые углы, и тексты его поэтому беззубы, а картинки хороши. Слава Богу, что он их собрал в одно место и не нужно тратить времени на их поиски.
Архитектурные объекты у Хана находятся как будто в безвоздушном пространстве, а биографии выглядят так гладко, как будто страна не переживала никаких трагедий, и как будто люди, о которых пишет Хан... тоже жили в ином измерении, где все чинно и благостно.
По тому, что я на сегодняшний день знаю, победа в конкурсе на Дворец Советов не могла быть обещана Жолтовскому. Скорее уж Щусеву. Он был ближе к власти в ту пору. 

Вообще история темная. Известно, что Жолтовский игнорировал указания Сталина, и Дворец Советов в его проекте был распластанным – не спорил с Кремлем, который оставался доминантным. 

Сейчас я ищу крохи информации о Жолтовском и его деятельности в воспоминаниях современников, иногда попадается кое-что интересное.
Пока источником информации служит интернет. Сегодня вот читала о Жолтовском и Габричевском у Михаила Ардова. 

Дмитрий Хмельницкий

Хану нельзя верить, он дает ложную картину, но благодаря деталям можно кое-что прояснить. Щусев был, видимо, ближе к Сталину в 1929–31 годах благодаря работе над мавзолеем. Но во втором конкурсе не участвовал! А судя по эскизам еще осенью 1931 года (за полгода до решения жюри!) начал работать над эклектическим проектом третьего тура. 

То есть, группа приближенных к Политбюро архитекторов заранее знала, что второй конкурс ничем не кончится. И участвовали в нем, видимо, из осведомленных, только те, кому велели. Тот же Жолтовский (который, кажется, по доброй воле вообще ни в каких конкурсах не участвовал). Но это все догадки и предположения. 

Мы абсолютно ничего не знаем о том, как складывалась реальная архитектурная иерархия того времени. Кто от кого зависел, и кто на кого работал. 

Есть книжка Ощепкова «Жолтовский» (1955).
В книге «Зодчие Москвы» (1988) есть статья о Жолтовском, сугубо официальная. 

В пятитомнике «МАрхИ» есть много отрывочных и очень интересных воспоминаний. Я потом возьмусь их извлекать и сортировать. 

Елена Багина

Добрый день, еще раз. Сижу, ищу в интернете все, что можно о Жолтовском. Попутно попадается то, что может заинтересовать вас. Посылаю пару статей. О проектировании метрополитена – воспоминания участников проектов станций. 

Что касается травли Жолтовского – мне кажется, это был общий стиль той эпохи. Межличностные трения выливались в организацию травли. Даже из истории моей семьи – по взлетам и падениям моего деда (из тюрьмы на пост ректора института, с поста ректора института на заведование кафедрой, то доктор наук, то безродный космополит и вейсманист-морганист, и степени доктора наук как ни бывало) можно судить о том, что регулярная травля была в порядке вещей. 

Дмитрий Хмельницкий

Да, конечно, постоянная травля и угроза травли были нормой. 

Но всегда требовалась санкция вышестоящих. Жолтовский, Щусев (который в 1938 году потерял мастерскую и чуть не был арестован), Алабян, который попал под космополитическую раздачу, ректор Академии архитектуры Александров, который умер в Воркуте, ученый секретарь Академии Людвиг, который отсидел лет 18, все они принадлежали к тому иерархическому уровню, где разрешения на репрессии давал лично Сталин. И далеко не все попадали под удар. Но за этим всегда стояли конкретные причины, которые страшно интересны, но пока неизвестны. Собственно, история советской архитектуры в первую очередь из таких событий и состоит. А не из эволюции фасадного декора :)))

Дмитрий Хмельницкий

Здравствуйте. 

За что травили Жолтовского – это тоже загадка. Космополитизм – это предлог. Реально был какой-то конфликт, вероятно с Кагановичем или с кем-то из московского руководства. Как было написано, Жолтовский во время войны сделал чуть ли не 18 вариантов перестройки здания Моссовета, а в конечном итоге проект получил и завершил Чечулин, тогда главный московский архитектор. Потом началась дружная и плохо объяснимая травля Жолтовского, дескать, квартиры у него плохие в доме на Смоленской площади, кажется, а потом внезапное помилование от Сталина – Сталинская премия второй степени за этот же дом (в деталях не уверен, память плохая) в 1949 как раз году. Кстати, со Щусевым и всеми прочими те же истории. Необъяснимые травли, необъяснимые прощения. 

Елена Багина

<…> Насчет эволюции фасадного декора – понятно, что исследовать эту эволюцию – безопасно, безобидно, эстетично, как бабочек ловить, если не вдаваться в сопредельные сферы, которые менее безобидны.

Дмитрий Хмельницкий

<…> Есть одна диссертация о Жолтовском, ее посылаю. 

В немецкой книжке Барбары Крайз «Бруно Таут. Московские письма» есть любопытные отрывки. Я их потом тоже извлеку. 

Пока, кажется, все. 

Дмитрий Хмельницкий

Похоже на правду, я это уже встречал. Былинкин был профессором МАрхИ.

В книжке «Зодчий Сталин» (М. : Новое литературное обозрение, 2007 – прим. ред.) у меня была небольшая глава про травлю Жолтовского.

Посылаю.
Спасибо! 

Елена Багина

Возможно, это байка, но... может быть, и правда.
Находила вчера свидетельства о том, что Щусев крайне не любил Жолтовского. 

Елена Багина

Спасибо. Прочитала диссертацию Фирсовой. Дама собрала много интересного материала, но ничего нового не написала. А факты интересные. 

Жалко Дом на Моховой. Какой идиот его решил достроить? Пообрывать бы руки и открутить голову.

Дмитрий Хмельницкий

Lena,
ja sejcas bez interneta, otvecu pozze.
Sozrealizm – eto otdelnaja vkusnaja tema.

Елена Багина

Дмитрий, спасибо. Главу о Жолтовском прочитала. И откуда в те годы в людях было столько дерьма – или страх так довлеет, что оно лезет наружу.

Когда я училась в аспирантуре в МАрхИ, Былинкин приходил на кафедру Советской архитектуры. Собственно, тогда это была единственная кафедра (при Олеге Александровиче Швидковском), которая занималась теорией. Потом ее после смерти Швидковского возглавил Змеул, и все вольности кончились. Осенью 1986 года Змеул сказал, что все мы тут распустились, и заставил всех аспирантов сдавать зачет по соцреализму. Помню, как мы мучились. А Былинкин посмеивался и говорил, что уметь надо говорить гладко, чтобы комар носа не подточил, и они со Змеулом хитро переглядывались. Я тогда получила четверку и была счастлива, поскольку, что такое метод соцреализма в архитектуре (и не только) я так и не поняла – просто выучила нужную формулировку наизусть. Змеул правил недолго. Он умер в начале 90-х, объевшись гамбургерами из Макдональдса. Символично, не правда ли?

Елена Багина

Дмитрий, добрый день. Нашла интересное письмо Кагановича. Посылаю.

Дмитрий Хмельницкий

Ага, спасибо.

Кажется, оно было опубликовано в мемуарах Кагановича вместе с еще несколькими письмами дочери об архитектуре. Но не уверен. Майя Каганович была архитектором, кажется, училась вместе с моим отцом в конце 40-х в МАрхИ. 

О выборе места для ДС есть хорошая статья Хан-Магомедова, советских еще, кажется времен. Каганович или врет, или путает многое по старости. 

А соцреализм – особая песня. Это, на мой взгляд, чисто мошенническая выдумка Сталина. Чтобы всех собрать под одной цензурной крышей и в одной организации, нужно было придумать некую обязательную для всех, но не поддающуюся обсуждению «речевку». Собственного постоянного смысла это слово не имеет, содержания тоже. 

Соцреализм (в архитектуре, живописи, литературе и т. д.) – это то, что в данный момент по каким-то причинам устраивает начальство и, следовательно, проходимо цензурно. Критерии непрерывно менялись, поэтому под понятие «соцреализм» в разное время подпадало все что угодно. 

Но какой же гадостью вас пичкали, уму непостижимо!

Елена Багина

Дмитрий, мне кажется, что о той эпохе вы знаете все или почти все.

Моя аспирантка, которая так и не дописала работу, попробовала выстроить композиционную логику в цепочке детские сады – школы – институты – университеты в архитектуре 30–50-х годов. Получалось достаточно занятно. Этакое воспитание архитектурой – шаг за шагом. Прослеживались единые принципы построения композиции: человек взрослел – и композиция зданий тоже усложнялась. Детсады, как правило, если они располагались в специальных зданиях, а не в первых этажах домов, были либо прямоугольны в плане, либо П-образны. Школы, как правило, имели П-образный план и большую этажность, институты часто строились Н-образно и т.п. Причем в детсадах было наименьшее количество декора, в школах больше. Институты имели уже пышный декор, статуи на фасадах и т.п. Но все планы были строго симметричны. 

К сожалению, работа эта так и не была закончена. Наверное, о воспитании архитектурой много писалось в ту пору. Нужно посмотреть. 

Дмитрий Хмельниций

<…> Нет, не все конечно, но стараюсь целенаправленно собирать всю информацию, какую могу. Поэтому довольно ясно вижу провалы и лакуны, и в собственных представлениях об эпохе, и вообще. Это просто поразительно, насколько история советской архитектуры не существует как наука. То есть, как ясное и достаточно исчерпывающее представление о предмете. 

Я начал заниматься историей архитектуры систематически после 45 лет и на собственный лад, защитился в 50, приходится наверстывать.

Что до детсадов и школ, то тут, по-моему, иная научная проблема. Совершенно не изучена типология советской архитектуры – что, в каком виде, в каких количествах и для кого строилось. 

Скажем, детских садов и сельских школ 30–40-х годов я просто не помню. И вообще всяких учреждений, рассчитанных на население – магазины, рестораны, развлекательное что-то. Не говоря уже о массовом квартирном жилье. Бани, разве что, и то редко. И театры в качестве места проведения партийных съездов и конференций. Все, что числится под категорией сталинской архитектуры, это строения для высшего слоя, 2–3% населения.

А со школами, это интересно. Я всегда удивлялся, почему в 30-е годы, при полной нищете и отсутствии любого социального строительства в цивилизованном виде, строились обильно монументальные школы, в каждом городском районе или городке. Хотя все равно в недостаточном количестве, если исходить из потребности в школьных зданиях.

Недавно вышли в Москве исключительно интересные мемуары Николая Александровича Троицкого «Ты, мое столетье...» (М. : Русаки, 2006 – прим. ред.). Он окончил Вхутемас в 30-е годы, был ученым секретарем МАО, потом помощником Ученого секретаря Академии архитектуры, арестован вместе со всей верхушкой Академии в 1938-м, пытан, освобожден, воевал, плен, власовская армия, редактор журнала РОА, после войны возглавил власовское движение, основатель Института изучения СССР в Мюнхене, автор одной из первых книг о советских концлагерях... Жив до сих пор, в США, 106 лет... 

Так он описывает эпизод, как его начальник, ученый секретарь Академии Людвиг получил секретный приказ из Политбюро организовать в СССР проектирование школ, но так, чтобы их можно было использовать под госпитали. Провели секретное совещание и выполнили приказ. 

Вот и разгадка. Готовились к нападению на Европу и проектировали не школы, как таковые (на них Сталину было плевать), а госпитали на случай мировой войны.

Поэтому все советские школы того времени такие одинаковые по схеме. Госпитали ведь функционально сложнее и жестче школьных зданий, хотя и похожи по структуре. 

И таких загадок – полно. 

Я сейчас вожусь с жильем, но по идее надо то же самое проделать со всей советской типологией. 

Вообще заниматься можно чем угодно, куда ни ткни – палец проваливается, сверху иллюзия чего-то известного, а за этим пустота. 

В этом есть свое преимущество – научный приоритет обеспечен. Просто поднимай с земли сенсации, отряхивай и публикуй! 

Елена Багина

Добрый день, Дмитрий.
Кое-что нашла интересное, как мне кажется. 

Дмитрий Хмельницкий

Ага, спасибо.
А откуда текст «Как руководить Жолтовским»?

Чечулинскую жалобу я читал, когда писал про него сочинение года три назад. Тоже загадочная, но при этом совершенно отвратительная фигура. 

Елена Багина

Это из книги воспоминаний Чечулина.
Фамилия у него тоже не из лучших. Что-то умел и наверху оказался не случайно. 

Дмитрий Хмельницкий

Цитату я узнал, но думал, что весь текст чей-то.

Чечулин наверху оказался совсем не случайно. Он выкормыш Щусева и очень характерный сталинский выдвиженец. В сборнике «Сталинский ампир» по конференции, которая года три назад в НИИТАГе проходила, есть мой доклад о ранних годах Чечулина (вторая часть так и не опубликована). Было страшно интересно распутывать его карьеру, чистый триллер.

Я думаю, с Жолтовским будет не менее интересно. Да и со всеми прочими «сталинскими зодчими» тоже. У них у всех иррациональные карьеры. 

А главная «железная маска» сталинской архитектуры – Виктор Веснин (Александр тоже, но он явно был на вторых ролях). 

Совершенно таинственные фигуры. Вроде всемирные знаменитости, а чем они в жизни занимались, кем командовали, что проектировали после 1932 года (да и до – тоже), каким образом сделали фантастические карьеры – вообще почти ничего неизвестно. А Виктор, был, видимо, едва ли не самым титулованным сталинским архитектором. 

Елена Багина

С Жолтовским все немного чище, чем с Чечулиным. Была завязка триллера, когда он к Ленину с письмом Луначарского явился, но потом испугался, наверное, и сделал все возможное, чтобы уехать в Италию. Интересно вышло с женами Жолтовского. Первая – Амалия Константиновна Смаровская стала его женой в 1900 году. Затем он женился на Екатерине Рябушинской, потом была какая-то промежуточная женитьба, затем Ольга Федоровна Аренская. Прямо «синяя борода». На Аренской он женился в 1927 году – ему было уже 60.

Забавно еще то, что Жолтовский говорил, будто его отец умер, когда ему было 3 года. Но вот я нахожу, что у нашего мэтра была сестра Мария и брат Вацлав, намного младше его. Вряд ли Жолтовский поддерживал с ними отношения. Скорее всего, Мария оказалась в Польше,
выйдя замуж за поляка. На мистификацию Жолтовского поддалась и Фирсова. У нее сказано, что отец Жолтовского умер, и мальчик его практически не помнил. Еще по поводу национальности – находила в статьях, что Жолтовский родился в еврейской семье. Сам он подчеркивал, что он белорус, а польские источники однозначно относят его к польскому шляхетскому роду. Опасно было иметь происхождение из польской шляхты в СССР и родственников за границей. Но по этому поводу тучи над Жолтовским не сгущались. Не может быть, чтобы благоволение Ленина было охранной грамотой. Что-то другое сдерживало ретивость НКВД по отношению к Жолтовскому.  

Дмитрий Хмельницкий

Чечулин, был фигурой во всех отношениях грязной, но и с Жолтовским нечисто.

Самая темная страница – это когда он возглавлял вместе со Щусевым комиссию Моспроекта. То есть, был назначен Сталиным главным архитектурным цензором страны и лично уничтожал современную архитектуру. 

Насколько я понял, все его жилые дома – это НКВД. То есть у него были некие интимные связи с партийно-политической верхушкой всегда. И, возможно, не через самого Сталина, а через кого-то еще – Менжинский, Ягода? Или все-таки Сталин?

Я практически уверен, что первая премия в конкурсе на ДС ему была обещана заранее (и Иофану тоже, возможно независимо друг от друга).

Еще вопрос – что означает его титул – «академик Жолтовский»? Какая академия имеется в виду? Точно не Академия Архитектуры, ее тогда не существовало. У Фирсовой, которую только начал медленно читать, сказано, что он уехал в Италию действительным членом РАХН, а после возвращения был сделан членом-корреспондентом – ???? Вообще, текст Фирсовой мне очень не нравится. Во-первых, пользоваться словами типа «зодчий», «мастер» в научном тексте – запрещенный прием. Во-вторых, она аккуратно обходит все то, что действительно следовало бы исследовать. Типично советский способ изготовления науки. 

Елена Багина

Согласна, что и с Жолтовским нечисто. Насчет домов НКВД – скорее всего, это ведомство было на особом «довольствии» и много строило для своих сотрудников. Только в Екатеринбурге я знаю два «Городка чекистов». Один построен Антоновым как своеобразный вариант квартирного дома без кухонь. Заселение там было покомнатно-посемейное и семейное. Во дворе столовая, в квартире ниша – доготовочная. Второй комплекс более поздний, уже с кухнями. 

О Фирсовой. С одной стороны, работа добротная. С другой стороны, недобросовестная. Самое забавное это таблица с основными событиями по годам. Такой текст мог появиться и в советское время. Все острые углы старательно обходятся. Но это ведь не научный поиск. Это написание диссертации ради диссертации. Похоже, она старательно смотрит на планы, фасады, разрезы, парадные перспективы с грозовыми облаками ... и за ними не видит ни проблем, ни конфликтов, ни реальных людей с их страхами, сомнениями и пр. Итак, ни истории, ни теории. 

Дмитрий Хмельницкий

НКВД, конечно, строило для себя много и отдельно. Но Жолтовский строил дома для самых высших сановников, а это предполагало личные связи наверху. 

Вот загадка – кто должен был жить (и жил) в доме на Моховой? Ягода с коллегами?

Если да, то он и непосредственный заказчик. На этот счет я никогда никаких упоминаний не видел. Хотя обычно ведомственная принадлежность самых роскошных домов не скрывается – типа «Дом Наркомфина», «Дом Совнаркома». 

Елена Багина

«Это офисное здание строилось в 1932–1934 годах по образцу знаменитого дворца Капитана в Виченце (арх. Андреа Палладио). Автор архитектор Жолтовский считал, что строит жилой дом, но его неожиданно отдали американскому посольству, а потом «Интуристу». Историки и архитекторы традиционно считают Дом на Моховой «последним гвоздем в гроб конструктивизма»: после этого, мол, в СССР разлюбили модернистскую архитектуру и полюбили классику. Красиво сказано, но на Сталина, судя по имеющимся документам, дом особого впечатления не произвел. Его много раз реконструировали, в результате от Жолтовского осталась только фасадная стенка». Цитата из некоего Сергея Никитина. 

Елена Багина

Я встречала упоминание, что в этом доме жили чиновники американского посольства. 

Дмитрий Хмельницкий

Ага, спасибо, это важно. 

Книгу Афанасьева о Щусеве я не знаю, это что-то новое? У меня есть только книжка Корнфельда (1955). На моей памяти там был «Интурист». Но «Интурист» – это некое ответвление НКВД, поскольку контроль за интуристами целиком был в ведении ОГПУ-НКВД. Логично предположить, что ведомственная принадлежность дома не менялась с самого начала. Если дом отдавали американцам, то, скорее всего, тоже от НКВД, поскольку прослушка – это их дело.
С другой стороны официально в МИДе (под дипломатическим прикрытием) служили (и служат) множество гэбэшников и гэрэушников. Так что это ничему не противоречит.

Дмитрий Хмельницкий

Нашел в библиотеке аж две книги Афанасьева о Щусеве, 1954 и 1978 годов.
Странно, что пропустил раньше, спасибо за наводку. 

Елена Багина

Елена Лебедева. «Голубые города» / Православие.Ru 

26 авг 2005 <...> Его первым произведением стал элитный жилой Дом на Моховой, 6, построенный И. Жолтовским в 1934 году для партийной номенклатуры на месте ...  

Елена Багина

Дмитрий, добрый день. Прошу прощения за град писем. Позвонила сейчас Татьяне Раздольской, своей давней приятельнице. Она много лет работала в фототеке Музея архитектуры, а потом в Инспекции по охране памятников в отделе Советской архитектуры. Татьяна говорит, что Дом на Моховой строился изначально для работников МИДа и что материалы по этому поводу есть в книге К.Н. Афанасьева о Щусеве. Сегодня она все это еще раз проверит. 

Елена Багина

Это было в 1986 году в июне или июле. Кирилл Николаевич Афанасьев рецензировал мою диссертацию и долго не мог понять, о чем там и зачем вообще исследовать категории, понятия, профессиональное сознание и пр. Встретиться в МАрхИ не получалось и он пригласил прийти к нему домой, но «только попозже, часам к 11», поскольку у него бессоница и он лучше соображает ночью, да и вообще предпочитает ночью работать.

Мы пришли к нему вдвоем с Олегом Явейном. Старик вспоминал всю ночь. Олег вел беседу, а я записывала, поскольку от магнитофона К.Н. отказался наотрез. Жил он в ту пору уже один, в доме, который сам проектировал и строил, когда ему было лет 25, жил на первом этаже. Окна кабинета смотрели на Пятницкую.

В МАрхИ он появлялся в страшно мятом, но чистом костюме. Смеялся и говорил, что постирал костюм в стиральной машине, а отгладить сам не смог. Брюки после стирки были ему коротки. Но ходил он в этом костюме с редким достоинством.

В ту ночь К.Н. рассказывал много о Бурове, Синявском, Жолтовском, Щусеве.

Дмитрий Хмельницкий

Это страшно интересно, буду благодарен. 

По публикациям советского времени Афанасьев на меня в свое время впечатления не произвел (по ним вообще нельзя судить о людях), но в пятитомнике МАрхИ его тексты, кажутся очень симпатичными. А взаимоотношения между архитекторами – это была практически запретная тема раньше. <…> 

Елена Багина

<…> Взаимоотношения между архитекторами в любые времена не безоблачны. В более или менее «человечьи» времена – конкуренция не грозит жизни и здоровью. Во времена «зверские» – конкурентов убирают физически. 

Прочитала ваш текст о Чечулине. Читается как детектив. Почему-то возникла параллель Чечулин – Каганович. Судьбы во многом схожи. 

И еще – сегодня, когда постмодернизм разъел как кислотой все представления и нормы о прекрасном, о возможном, о должном, многие не понимают разницы между проектами Щусева, Жолтовского и Чечулина. В литературе разница между Пастернаком и Дудиным очевидна.
В архитектуре, когда сегодня возможно все, и нет никаких табу, понять прелесть палладианства – удел избранных. Кто сегодня тратит месяц, чтобы нарисовать карниз. 

Дмитрий Хмельницкий

Добрый день!

<…> Спасибо за отзыв о Чечулине. Могу вторую, неопубликованную часть прислать.

Фирсову читать физически не могу. Собачий вздор, такое впечатление, что ни одной осмысленной фразы. Перепевы советских мифов. К науке это, по-моему, и близко отношения не имеет. Во взаимоотношениях архитекторов важны, на мой взгляд, не только личные, сколько служебные взаимоотношения. Кто кем и чем командовал, кто где работал и в качестве кого. А то по совлитературе такое впечатление, что это все были свободные творцы, выбиравшие себе заказы. А там было все жестко. И положение в иерархии зависело от служебного положения. В этом смысле книжка Казуся – потрясающе интересная. <…> 

Елена Багина

Еще раз, добрый день.

Вторая часть о Чечулине – было бы совсем неплохо. Фирсову можно читать только с точки зрения «рыбалки». Пару-тройку фактов у нее выудить можно. Например, то, что Жолтовский купил лес в Новгородской губернии, чтобы осуществить свою мечту – купить виллу Ротонду. Или то, что у него было 4 жены и.т.п.

С точки зрения науки – ноль. Ни проблемы, ни новизны. 

Сегодня пришла мне книга Хан-Магомедова. Я думала, будет роскошный альбом с картинками, красиво изданный. А книга с плохим дизайном, написана в спешке. Опять же, повод для ловли «карасей». Если бы еще и Казуся текст прочитать... Пришлите, пожалуйста. А раппапортовские тексты читаете иногда в его блоге «Башня и лабиринт»? 

Дмитрий Хмельницкий

Да, кое-какие документы у Фирсовой интересные – все. Причем она сама явно не понимает их смысла.

Фразы типа – «После войны давление государственной идеологии на архитектуру стало более жестким и откровенным. Деятельность архитекторов направлялась по единственно верному пути, резко ограничивая разнообразие индивидуального творчества» – вызывают у меня приступ ярости. А до войны было иначе? 

Впрочем, это вранье, видимо, от Хана тянется... <…>

Рапортовские тексты я читать не могу. Понимаю, что это очень умно и изобретательно, может быть и верно, но у меня голова так устроена, что не может... 

Он пытался меня втянуть в дискуссии, но у меня не получается, увы. 

Дмитрий Хмельницкий

Ага. «Парадоксы Жолтовского» – это правильно.

Я планирую послать доклад о Жолтовском на конференцию о тоталитарной архитектуре в Петербурге летом, просто обозначить загадки. К сожалению, я отрезан от российских архивов, поэтому больше ничего сделать не могу, только анализировать уже опубликованное. А вам и карты в руки. 

Меня заинтересовала история с павильоном на Миланской выставке 1925 г. Если выяснить кто, через кого и каким образом заказывал это Жолтовскому в Италии, может проясниться многое в его дальнейшей судьбе. Мне, как ни странно, до Италии при случае проще добраться, чем до России. Но надо знать, где и что искать... 

Что бросается в глаза – у Жолтовского никогда не было первостепенных ключевых правительственных заказов в отличие от Иофана и Щусева. Разве что, Дом на Моховой, но и с ним непонятки. Значит, его покровители сидели, скорее всего, не на самом верху. Очень может быть, что именно в НКВД. И у Сталина он на приеме похоже никогда не был. Военпроект – это чье подчинение, интересно? 

Елена Багина

Раппапортовские тексты требуют некоторого первоначального «преодоления». Потом читаешь их уже легко.

После того, как я начиталась много чего о Жолтовском впору писать текст «Парадоксы Жолтовского». Самое занимательное – то, что писал Раппапорт о Ладовском, во многом относится (конечно, не напрямую) к Жолтовскому. Что записи учеников Ладовского, что записи учеников Жолтовского никак не отражают сути и кажутся примитивными. Не в силу примитивности записывающих, а в силу того, что собственно обучение было не вербальным. В обучении присутствовало гипнотическое обаяние великих личностей – жест, взгляд, улыбка, костюм, манера держаться. Учило все. 

«Веселый циник Щусев» – это сказано замечательно. Жолтовский же, наверное, хотел бы быть циником, но не совсем получалось. «Рыцарем без страха и упрека» тоже не вышло. Страх был и отравлял жизнь старику. Зачем было, если бы не боялся, представляться белорусским сиротой.

Сидел ночами под портретом Палладио (подлинным, ХVII века) в резном старинном кресле, перебирал фотографии и эскизы, чертил и боялся предутреннего стука в дверь.

По воспоминаниям, он был крайне острожным, никогда ни с кем не высказывал своего мнения ни о ком и ни о чем, кроме архитектуры, не сплетничал. 

Елена Багина

Добрый день, Дмитрий. Гений ли Чернихов – не знаю. Может быть, если бы ему дали возможность, был бы предтечей Захи Хадид. 

Но то, что Жолтовский величайший мастер и эстет – это точно. У н???, его, как у Флобера, промахов нет. Щусев как-то сказал, что если бы нужно было копать колодец, то он копал бы по наитию и, возможно, воды бы там и не оказалось, а Жолтовский копал бы только в том месте, где точно есть вода.

Читаю сейчас Хана. Книжка издана крайне неряшливо, в спешке, с поганым дизайном. Но в ней опубликованы воспоминания современников и статья Габричевского 40-х годов. Пожалуй, это единственная статья, которая отражает взгляды Жолтовского, потому что писалась вместе с Жолтовским. Сам он писать, мне кажется, был не силен. 

Дмитрий Хмельницкий

Елена, добрый день!

<…> Насчет Чернихова – нет, он не предтеча Захи Хадид, он, я думаю, вариант Ладовского, только более талантливый, яркий и работоспособный. 

<…> Добыл все книжки, что было не просто, и был потрясен. Человек в полном одиночестве, ни с кем не кооперируясь, нигде не участвуя, сделал серию учебников по композиции современной архитектуры, которыми можно пользоваться сейчас. Все его картинки – это иллюстрации к учебникам. У него было жесткое конструктивное мышление и одновременно невероятно, нечеловечески развитое пространственное воображение. И безупречный вкус. И он умудрился сохранить себя и находить ниши для полноценных занятий в самые жуткие годы, когда все остальные давно забыли, кем они были раньше. Даже его экзотические шрифты 40-х годов – это тоже полноценные архитектурные композиции. 

И при этом он фактически не исследован и неизвестен. Он единственный известный мне советский архитектор, чью деятельность в 30–40–50-е годы действительно можно назвать творчеством. 

По сравнению с ним, творчество Жолтовского – это скорее исторический курьез. Мне кажется, что из трех «великих советских академиков» – Жолтовского, Щусева, Фомина, – как раз Жолтовский наименее способный. И, что еще хуже, меньше всего имеющий отношение к архитектуре как таковой. Искусство проектирования палладианских фасадов – это все-таки, нечто, скажем так, ограниченно осмысленное. Требующее, конечно, мастерства, но это такое специфическое мастерство, типа вырезания по рисовому зерну. Архитектура в те времена решала совсем другие задачи, думать над которыми после 1932 года было напрочь запрещено. 

Думаю, что именно поэтому Жолтовский и был назначен в какой-то момент главным советским эстетом. Тут профессиональная осмысленность была недопустима. 

Но это долгий разговор.

Что меня удивило, так то, как он плохо рисовал. Слабо и неуверенно. Может от этого и попытка опереться на некие «объективные ценности» – готовые композиции, заранее вычисляемые пропорциональные отношения... Просто рукой и головой у него не получалось. 

У Хана есть эпизод, как Ж. получив задание на холодильник, всю ночь листал книги по истории архитектуры, искал на какой прототип-образец опереться. Это типичный метод работы слабого студента. Думаю, что человек с такой методикой проектирования и такими приоритетами только при Сталине мог стать крупным авторитетом.

Но давайте мы продолжим этот разговор позже, когда материал накопится и будет кое-что написано и обдумано. 

Елена Багина

<…> Стала смотреть по поводу выставки в Милане в 1925 году. Ничего не нашла пока. Похоже, эта выставка была условным предлогом для Жолтовского, чтобы уехать за рубеж. Этакая мистификация. Насчет архивов – мышей архивных хватает. Да вот беда, что анализировать ничего не могут. Так что пусть мыши носят по крошке информацию. Главное – это анализ. Поэтому сейчас не так важно, отрезан ты от архивов или нет. Информация есть – целостной концепции пока ни у кого не случилось. 

Дмитрий Хмельницкий

Лена, добрый день!

Скажите, как бы вы сформулировали причины популярности Жолтовского в 30–50-е годы и причины почтения к нему и его учению в профессиональной среде по сию пору?

Вообще, Чернихов и Жолтовский – это такие антиподы, что, может быть, имеет смысл об этом и написать. Сразу все станет более выпукло.  

Елена Багина

Добрый день, Дмитрий. Попыталась сформулировать причины популярности Жолтовского. Может быть, чуть сумбурно. Но это пока то, что пришло в голову:

Харизма и необыкновенная энергия. Практически со всеми сколько-нибудь значимыми архитекторами Жолтовский беседовал лично. Приглашал на свои семинары-беседы и т.п.

Постоянная преподавательская деятельность. 

Жолтовский был профессионалом. Он действительно любил палладианскую архитектуру, понимал и чувствовал ее грамматику. Как результат – постройки Жолтовского не блистали острой новизной, но были безукоризненны с точки зрения хорошего вкуса и были продуманы до мелочей. Прелесть этих построек архитектурное сообщество понимало и ценило. Ведь всем лидерам ОСА и АСНОВА довелось учиться в дореволюционных учебных заведениях. Отличить плохое от хорошего они могли, но профессионалами стать не успели. Осмыслить же новое, создаваемое на глазах, они не успели и профессионализмом ни конструктивизм, ни рационализм не страдал.

Жолтовский был островом старой аристократической культуры в океане «пролеткульта». Профессионал среди дилетантов, пусть талантливых, смелых и т.п.

Осторожность и изворотливость: никогда и ни с кем не обсуждал деяния властей, исчезновение друзей. Письма в защиту деятелей культуры, оказавшихся в ссылке, тюрьмах и лагерях подписывал только после Щусева. 

Занимал множество руководящих должностей, не появляясь там каждый день, но следя за тем, чтобы руководимые им организации работали в рамках его представлений («Если ты жолтовец, значит ты хороший человек» – слова из студенческой песенки 50-х годов.)

Как это ни странно, но популярности Жолтовского способствовали и сами власти. Ненавидя аристократов, они подсознательно тянулись к роскоши. Жолтовский был для них носителем знаний о мире, который они разрушили, но не победили. Рабы остались рабами и мечтали о барских дворцах.

 Других архитекторов, столь активно пропагандирующих свою эстетическую позицию и охотно идущих на контакт с властью, не было. Шехтель умер в 1926 году по одним сведениям, от рака желудка, по другим от слипания пищевода после нескольких лет голода. Кекушева, по непроверенным данным, застрелили на улице в 1919 году. Лидваль эмигрировал в Швецию и там оказался невостребованным. Иванов-Шиц своей ярко выраженной архитектурной теории не имел. Да и фигура была не того масштаба (умер Иванов-Шиц в 1937 году в 72 года).

Парадокс состоял в том, что ни теории, ни методологии обучения у Жолтовского на поверку не было. Все, кто беседовал с ним часами, ничего особенного не могли вспомнить, кроме банальностей типа: вот цветок, он растет по своим законам, вот дерево; его пропорции облегчаются кверху. Да, показывал фотографии, и рисунки, привезенные из Италии.

Статья Габричевского 40-х годов наиболее полно отражает взгляды Жолтовского. Главное в ней – «он делал все осмысленно, точно, выверено. Нет, не Моцарт, скорее Сальери. Но Моцартов истребили или не дали им развиться.

 Вряд ли кто-то из власть предержащих мог отличить ренессансную постройку от русского ампира. Но строить так же, как строил царь или условный «барин» – это психологическая сатисфакция. И если нельзя для себя так строить по идеологическим соображениям, то строить общественные здания, метрополитен и т.п. наподобие дворцов. (Хозяин один и ему все доступно, хотя мебель с инвентарными номерами и не прислуга, а обслуга и пр.) 

Дмитрий Хмельницкий

Все что касается его личных качеств – да, согласен, играло роль. 

Но, по-моему, главная причина была в том, что:

а) Жолтовский был внезапно назначен Сталиным на роль «лавного эстета» СССР в 1932 году. То есть – из грязи в князи. 

б) Его учение, презираемое в архитектурной среде до 1931 года, не имело альтернативы после весны 1932 года. Все остальное теоретизирование было запрещено безоговорочно. 

в) «Соцреализма», объявленного «руководящим методом всего» реально не существовало в природе. Это была подстава. Словосочетание придуманное, чтобы им размахивать и заставлять всех на него молиться. В реальности начальству требовались только богато украшенные фасады, что полностью соответствовало тому, чем занимался Жолтовский. Поэтому способы украшения фасадов ордером разрешено было обсуждать вслух. Точнее, приказано. 

г) Работа с мастерской Жолтовского была некоторой гарантией безопасности – и жизни, и благополучия. 

д) Учение Жолтовского хотя бы внешне было похоже на нечто ценное и почти настоящее. Поклоняться Палладио было не очень стыдно, даже запретив себе думать о серьезных вещах. Хорошая мина при плохой игре. 

Как-то так. 

Елена Багина

<…> Вероятно, у вас есть свои соображения по поводу популярности Жолтовского. Интересно, совпадут ли наши мысли об этом? Для меня поначалу Жолтовский был малопривлекательным персонажем. Сейчас могу сказать, прочитав о нем достаточно, что это была трагическая фигура. Он не мог не видеть, что творилось вокруг и сколько в жизни было уродливого и страшного. Он создал для себя подобие монастыря с иконой – портретом Палладио. Он окружил себя предметами, которые были для него значимыми – резное ренессансное кресло, хорошая живопись на стенах, бесчисленное количество старинных часов, бюро красного дерева. Кстати, кабинет у него располагался в бывшей домовой церкви, и бюро красного дерева с мраморными колонками стояло как раз на возвышении на месте бывшего алтаря. Жена-пианистка играла ему Баха. Подняв глаза к потолку, он видел старинную гризайль.

Елена Багина

Дмитрий, я поняла, что привлекает и смущает меня в ваших текстах. Еще раз повторюсь, что читаются они как детективы. Отношения Заказчик – Архитектор, Архитектор – Государство – это важно. Организационная структура внутри профессии много значит. Это нужно помнить и знать. Но выпадают или уходят в тень другие аспекты. И вот, как в детективе – преступник изобличен. У ангелочка рожки проклюнулись на кудрявой головке. А за скобками осталось много существенного. Как то: художественные качества построек, личные пристрастия, личные трагедии. В этом плане мне нравятся рассказы покойного Вульфа. Казалось бы, говорит о незначащих бытовых деталях, а за ними встает объемная картина эпохи. Это есть и в парфеновских фильмах и книжках, где явная смесь «бульдогов и носорогов» наблюдается.

И еще – постройки. Архитектурный результат грязной, страшной, трагической эпохи вызывает уважение. И монстры этой эпохи – московские высотки уже вросли в городскую ткань. Без них нет Москвы. И их утрата будет восприниматься с грустью и сожалением.

Строили их грамотные люди. А может, что прошло, то стало мило... И смешные накладные фасады ХIХ века тоже стали нам симпатичными.

С ордером сейчас пытаются играть, но получается, как кувалдой по клавишам органа. Грубо и не профессионально. А в архитектуре все же важен художественный результат. Если этот результат сразу не имел широкого социального резонанса, то он будет его иметь в дальнейшем. 

Дмитрий Хмельницкий

Елена, думаю, вы не совсем правильно воспринимаете мои тексты. «Изобличение преступников» дело интересное, но не главное. Моя задача – понять, как было на самом деле. А задачей той истории архитектуры, которой нас учили, было как раз запутать и смазать ситуацию.

Художественный результат меня очень даже интересует, надеюсь в «Архитектуре Сталина» это видно. Но оценка художественного результата зависит от множества аспектов, в том числе от психологии автора, его положения в системе, его отношения к своей работе, задач, которые он перед собой ставит, или кто-то перед ним ставит. И очень важно эти задачи различать. 

Если мы имеем дело с подцензурным творчеством, то делать вид, что на самом деле человек творит свободно и рассматривать результат этой работы как то, чего автор действительно хотел добиться, – нельзя. Это оскорбительно в первую очередь для автора. Думаю, что многие из них надеялись, что потомки поймут их положение. 

А вот выяснить в какой степени в результате работы переплелись собственные творческие потуги автора и цензурные установки – очень важно. 

Иначе – несправедливо. Иначе можно придти к выводу, что, скажем, Веснины и Гинзбург и многие другие, просто взяли и деградировали по непонятной причине. С ума сошли.

Чечулин в данном случае плохой пример, потому что он бездарный и беспринципный. 

А Жолтовский – отличный. При всем моем отсутствии симпатии к стилизациям как таковым, некие способности у него были. И убеждения – тем более. 

И если в его убеждения, о которых довольно хорошо известно, не укладываются его собственные ключевые вещи (тот же Дворец Советов всех стадий на обоих конкурсах) то надо искать – почему? Кто на него давил, каким образом и с каким результатом? 

Если он вдруг проектирует в 1925 году в Милане павильон в древнерусском стиле (что его убеждениям противоречит), то нельзя просто принять это к сведению. Нужно задать вопрос: а с какой стати?

И выяснить кто, при каких обстоятельствах, ему этот проект заказал и какие условия ставил?

Можно легко предположить, что приезд Ж. в Москву и возвышение его к 1932 году до первого советского архитектора как-то с этим таинственным заказчиком связано.

И нужно хотя бы найти этот проект, Хан умудрился его не опубликовать.

И если вдруг, доселе презираемый архитектурной общественностью Ж., внезапно коронуется за более чем странный проект Дворца Советов; и сразу становится автором самого известного и немыслимого
дорогого дома в центре Москвы (на Моховой), то прежде чем обсуждать его художественные достоинства, нужно сначала выяснить, кто и зачем ему этот дом (как и раньше Дворец) заказал, как выглядело техническое задание, кто его утверждал, были ли варианты и пр., и пр. Только тогда можно сказать, что в этой архитектуре от Жолтовского, а что от обстоятельств. И только после этого переходить к художественному анализу. Может оказаться, что Ж. вызвал на Лубянку какой-нибудь Ягода и сказал: «хочу роскошный дом с очень большими колоннами». Ж. ночь рылся в книжках (как это было с холодильником), потом принес несколько картинок, начальник ткнул в одну пальцем, и поехало. Причем этот вариант мне представляется наиболее вероятным – исходя из тогдашних реалий. 

Кстати, сейчас пришло в голову, а не связано ли изменение функции Дома на Моховой с тем, что в середине 30-х пошло под нож руководство НКВД, которое, вероятнее всего, там жило? В любом случае, публиковать что-либо о Доме на Моховой, не указав, кто, при каких обстоятельств и для кого его заказывал – научное преступление. Иначе, может оказаться, что все придуманное про Жолтовского на основе рассматривания картинок окажется, если не враньем, то фантазиями. И к самому Жолтовскому имеет так же мало отношения, как какие-нибудь романы Эренбурга конца 30-х годов к тому Эренбургу, который написал «Хулио Хуренито». Как совершенно очевидно, что проекты Весниных и Гинзбурга середины и конца 30-х не имеют отношения к заслуженно прославившимся десятилетием раньше архитекторам Весниным и Гинзбургу. Это, по-моему, и есть нормальная методика исследований. А кто там «преступник», а кто нет – дело десятое. В западной истории архитектуры все вопросы, связанные с обстоятельствами проектирования – не вопросы. Они, как правило, хорошо известны, и любой художественный анализ строится, в том числе, и на их основе. 

В истории советской архитектуры обстоятельства проектирования – главная тайна. Туда раньше соваться было запрещено. А сегодня не суются по привычке. Но, не выяснив этого, бессмысленно рассуждать о художественных вопросах. Можно здорово вляпаться. Как собственно и происходит со всеми, кто продолжает действовать по советским методикам. Начиная с Хан-Магомедова. <…>

Ваш Д.

Елена Багина

Дмитрий, ВАШИ ТЕКСТЫ Я ЧИТАЮ С УДОВОЛЬСТВИЕМ. Они мне просто нравятся. Как сооружение появилось на свет и что влияло на его появление – научно важно. А о художественном результате, я говорю вот в каком плане: Я имею в виду тот художественный результат, который проявился уже после того, как все сражения отгремели и прошло лет 60–80 с момента постройки, когда нет уже ни заказчиков, ни архитекторов, ни строителей. Стоят и ветшают их здания и сооружения. Прошлая жизнь из них ушла. Потомки (даже с архитектурным образованием) едва ли помнят, кто их некогда строил, и не понимают, с чем дело имеют. У новых ценителей (или варваров) сегодня нет критериев, и они никогда не оценят ни тонкостей Жолтовского, ни новаторства Власова, ни бездарности Чечулина. Или Чечулин им покажется «прикольнее». И одной из задач, которая встает перед теми, кто занимается историей и теорией архитектуры обязательно будет понимание и оценка художественных качеств сооружения. 

Дом на Моховой, при каких бы условиях он ни был построен, достоин поддержания и реставрации. Но теперь от него осталось только три стены. А внутри – гипсокартоновый бред. Как это могло случиться? Голосовский клуб на Лесной в жалком состоянии. Он тоже достоин того, чтобы к нему бережно относились. Нельзя сравнивать разновременные и разностилевые постройки. Собака не лучше и не хуже кошки. В нашем случае собака – ранние постройки Весниных, Голосова, а кошка – постройки Жолтовского и иже с ним. Как там у Мао – пусть расцветают все цветы.

Но цветы вянут. 

• Фото:© Михаил Розанов