Охота на призраков

• Текст:Вячеслав Глазычев
  12 июля 2019
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Я долго не мог решить, какое же из «призрачных» поселений выбрать для рисунка, и остановился на этом не потому, что круглые «краали» Апулии интереснее других, а потому, что на мелком рисунке их вовсе невозможно показать.

Это не самое большое из здешних селений, и число кольцевых рвов вокруг собрания хижин здесь невелико — бывало и значительно больше. Но это наиболее характерный из поселков апулийских скотоводов. Таких было более 200.

Мы стоим на склоне горы Гаргано, на том самом месте, откуда Спартак глядел на римские когорты. Отсюда плоская равнина Тавольере, однообразие которой нарушено лишь пологими холмами, тянется далеко до самого берега Адриатического моря. Этот берег, открытый холодным ветрам, совсем не похож на противоположный, где Югославия и Греция: нет вечнозеленых кустарников — песчаный пляж, дюны. Зато ветер приносит с собой дождь, и с горы стекает множество ручьев. Воды здесь всегда было много, даже слишком много, и кольцевые канавы вокруг селений это не оборонительные рвы, а древнейшая мелиорация: и поле, и луг были делом человеческих рук. Апулийцы были прежде всего скотоводами, но они сеяли хлеб, собирали плоды и орехи на склонах, охотились — соседей у них еще не было, и хозяйство должно было оставаться универсальным.

На «сапоге» Аппенинского полуострова легко отыскать «шпору». Если карта достаточно подробна, то можно разглядеть, что «шпора» образована горой Гаргано, а под ней, к югу, виднеется зеленое пятнышко равнины. Это Тавольере — название говорит само за себя: табула — табличка, доска. Небольшая равнина, плоская как Стол.

В самом конце второй мировой войны английский археолог Джон Брэдфорд, служивший тогда в британских ВВС, просматривая аэроснимки Тавольере, обнаружил, что равнина вся покрыта слабовыраженными, но четкими рисунками. Представьте себе, что вы с небольшой высоты бросили на воду горсть мелких камешков и тут же нажали на спуск фотоаппарата. Получится узор, составленный множеством кружочков: одни поменьше, другие побольше, то рядом, то на расстоянии один от другого, а некоторые наложатся. Именно так выглядит Тавольере с воздуха в конце жаркого лета. На земле не удается разглядеть ничего примечательного. Почему?

Тавольере — любопытная равнина. Довольно тонкий слой почвы лежит здесь на известняковой плите. Значит, любая ямка, любая канавка, врезавшаяся в известняк и заполнившаяся со временем перегноем, соберет больше влаги, чем земля в нескольких сантиметрах от ее края. Следовательно, травы растут здесь выше и гуще и остаются зелеными тогда, когда совсем рядом все уже побурело, посерело, пожелтело. Звучит обыденно, но для археологии началась новая эпоха. Один из коллег Брэдфорда даже не удержался от того, чтобы отразить свой восторг стихотворением:

Взгляд изощрен. Внимательный и зоркий, он различит в скрещении полос увядших трав и в пятнах на пригорке дорогу, перекресток, склеп иль мост...

Поэзия немощна, но восторг понятен: в результате упорной работы на Тавольере удалось выявить не только следы римских ферм и дорог, но каждую ямку, вырытую еще при императоре Нероне под каждую виноградную лозу. И точность при этом поразительная — ошибка не превышает несколько сантиметров (воз­душной разведкой удалось потом выявить тысячи этрусских могильников, совершенно неразличимых на поверхности земли). А кружочки?

Кружочки оказались непростыми. Вот характерный рисунок: несколько концентрических кругов или овалов диаметром в сотню или несколько сот метров, это бывшие рвы шириной от 4 до 8 м. Но это не оборонительные рвы, они совсем неглубокие и на их краю не было никогда оборонительных стен, разве только легкий плетень. Внутри можно заметить незамкнутые кружочки поменьше: в 10, 20, 30 м диаметром. И еще можно разглядеть, что большие круговые канавы прерваны в одном месте и воронкой отогнуты внутрь, образуя отчетливые входы. Что это все значит? Аэросъемка ответить на такой вопрос бессильна, нужны были раскопки. А раскопки показали, что где-то около 2300 до н. э. в то время, когда великие пирамиды уже стояли в Гизе во всей красе, здесь, в итальянской провинции Апулия, началось преобразование природы. Нет, в этих словах нет ни малейшего преувеличения — земледельцы (найдены серпы из обсидиана, добытого из местных италийских источников) и скотоводы начали войну с болотами, которая завершается в Италии только в наши дни. Прекрасная Италия открыток с лазурным небом отведывала жизнь у страшных малярийных болот добрых 4000 лет, и начали эту борьбу колонисты на Тавольере. Ее продолжали этруски. Когда легионы Цезаря уходили в Галлию, они уже в одном дне пути от Рима пересекали границу возделанной земли, отбитой у болот. Пятна плодородных полей медленно расширялись, сливались, но и тогда, когда юный Микеланджело учился ваянию во Флоренции, в нескольких десятках километров от прекрасного города начинались болота, в которых — бывало — тонули целые армии. Прекрасная земля Италии — дело человеческих рук, и первый шаг в будущее был сделан на Тавольере.

Колонисты выбирали плоские приборки, чуть возвышавшиеся над болотом, и прежде всего обводили пригорок рвом, в который стекала лишняя влага. Одного рва было мало — добавляли еще один, два... в одном месте их даже восемь! Когда земля истощалась, они переходили чуть дальше и начинали все сначала, их потомки иногда возвращались на прежнее место, иной раз смещали рисунок кругов на сотню метров...

На карту жирными стрелами нанесены основные пути движения земледельцев-колонистов с VII по III тысячелетия до н.э. Пунктирные стрелы указывают основные пути другого переселения - скотоводом предуралья и Алтая, оставивших в почве Европы и Передней Азии десятки тысяч изящных по форме боевых топориков

Но где же архитектура? Нет, ничего похожего на Кирокитию или Хасилар здесь не найдешь — в одном-единственном месте удалось найти кусок-другой высушенной на солнце глины с оттисками плетня на поверхности. Значит, жили в легеньких хижинах, ле­пили и обжигали весьма изящную посуду в неглубоких открытых очагах. Нет, нового в архитектуре жилища нам здесь не найти.

Но на Тавольере видно другое — рождение архитектуры ландшафта. Здесь был начат процесс медленного, упорного преобразования природы всей Европы, исключая высокие горы.

Колонисты на Тавольере не просто делали хозяйственную посуду, они работали над ее формой, а потом и рисунком, значит, они придавали значение форме. Они не просто проводили рвы, но при- придавали им форму концентрических кругов — значит, они при­давали значение пространственной форме. Они не устраивали вход где попало, а ориентировали все входы на восток или запад, т. е. на восходящее или заходящее солнце. Значит, они связывали форму своего поселения с формой мироздания. Да, их хижины были примитивны, но примитивными людьми они не были.

Я дважды употребил слово «колонисты», но ведь колонисты прежде, чем прийти на новое место, откуда-то вышли, забрав с собой минимум добра, но все знания, которыми овладели на родине. А где их родина? Точно мы не знаем, но если взглянуть на карту Европы, помещенную рядом, то увидим, что Италия оказывается как раз посредине между двумя широкими стрелами, указывающими направление двух волн земледельческой колонизации Европы.

Одна ведет из Малой Азии на Балканы и оттуда на северо-запад по Дунаю и Рейну, с ответвлениями по пути к Днестру и Висле. С ней мы еще встретимся позже. Другая, начавшись в Нижнем Египте задолго до того, как первый фараон объединил страну (с ним мы тоже еще встретимся), прокатилась, вдоль побережья се­верной Африки и откуда-то из Туниса или Алжира одним броском преодолела море и начала подниматься вверх по долине Роны — к Англии. Скорее всего, колонисты Тавольере принадлежали все же к этой второй волне, задевшей по дороге Сицилию.

Море есть море, а переселение это переселение на бревне его не осуществишь. Ручаться трудно, но весьма вероятно, что западная ветвь колонизации Европы это медленное движение флота, состоявшего из прадавних предков «Ра» и «Тигриса» — тех папирусных судов, на которых Тур Хейердал совершил свои экспериментальные плавания. Эта догадка не висит в воздухе, у нее немало косвенных подтверждений. На самых давних черепках, найденных в Египте, видны папирусные корабли месопотамского типа. Такие же корабли вырезаны на ручке кинжала (лезвие — из обсидиана, а ручка — из слоновой кости), которым владел один из предков первого фараона. Тростниковые лодки по сей день делают на острове Сардиния, -а он на пути наших героев; еще 20 лет назад их вязали в Марокко, а Марокко — страна, у кото­рой наша стрела повернула на север.

Фестивальный центр Уиндмилл-хилл в Южной Англии. Диаметр большого круга, составленного валом и разом с многочисленными разрывами, около 300 м (1). Животноводы, построившие Уиндмилл-хилл в начале III тыс. до н. э. привезли с континента умение выделывать простую керамическую посуду (2)

Доплыв до места назначения, колонисты должны были забыть этот вид кораблестроения (на севере не было подходящего материала) — и со временем изобрели новый...

Зачем нам это отступление? Затем, что люди, умевшие плести корзины и цыновки, ковры и плетни, были способны на большее, чем хижины из обмазанных глиной плетней, но почти все их силы на новом месте поглощала борьба с природой. Затем, что иначе нам было бы непонятно, почему эти люди, которые на Тавольере довольствовались простейшими хижинами, оказались в других усло­виях способны на .фантастическую изобретательность: о ней разговор еще впереди.

Но сначала еще одно, до недавнего времени незамеченное изо­бретение, которое нужно расшифровать, чтобы как следует оценить.

В Англии есть место под названием Уиндмилл Хилл. Из названия следует, что тут стояла когда-то ветряная мельница, а ветряные мельницы, где попало не ставили: пологий холм господствует над всей округой. В двадцатые годы холм раскопали, и обнажилась сложная система валов и рвов, на первый взгляд очень похожая на овалы Тавольере. Но сходство формы не всегда означает сходство содержимого. Маленькие круги на рисунке (между центральным и вторым кольцами) не относятся к теме — это курганы, насыпанные совсем другим народом несколькими веками позже. Важна другая деталь: круги, образованные рвами и валами по их краю, не, сплошные, а пунктирные, разорванные в десятках мест. Это не осушительные канавы, здесь и тогда, 5000 лет назад, было умеренно сухо. Это, тем более, не оборонительная преграда — слишком много «ворот». Уиндмилл-Хилл это и не погребальное сооружение и, как выяснилось в ходе тщательнейших исследова­ний, даже и не постоянное поселение.

Назначение Уиндмилл-Хилла удалось выяснить до конца только после того, как обследовали всю округу и нашли несколько десятков гораздо меньших (здесь большой круг имеет около 300 м в диаметре) поселений со следами длительного пребывания. Теперь можно считать доказанным, что Уиндмилл Хилл это своего рода фестивальный центр для множества деревушек, населенных древними скотоводами. Нет, они не кочевники. Живя по деревням, первые колонисты на английской земле перегоняли стада с места на место, но к зиме им было необходимо забить «лишний» скот, для которого не хватило бы корма. И тогда они со всех сторон стекались к Уиндмилл Хиллу, где устраивался праздник с неведомыми нам религиозными церемониями. Люди и животные сходились по утоптанным поколениями полевым дорогам к десяткам «ворот» и, вполне возможно, толпа расслаивалась: женщины и дети оставались в пределах внешнего круга, мужчины проходили в средний, а в центре священнодействовали жрецы или старейшины, игравшие роль жрецов.

Животноводы Уиндмилл-Хилла пользовались простой и удобной керамической посудой, точно такой же, как на месте будущих Франции и Швейцарии. Они были первоклассными шахтерами, прорубавшими толщу плотного мела вниз, а потом прокладывав­шими горизонтальные галереи, чтобы выбирать необходимый кремень. Об этой неолитической индустрии писал незадолго до гибели Помпеи великий историк Плиний: «Мел они добывают из шахт, сверху расширяющихся книзу, достигающих порой ста футов в глубину». Но он писал о британцах, достававших уже не кремень, а сам по себе мел — они использовали его для того, чтобы сделать плодороднее чрезмерно кислые почвы, орудуя бронзовой киркой. У уиндмиллхильцев металла еще не было, но всаженный в крепкую палку рог оленя был, оказывается, вполне пригодным к делу инструментом.

Этот роговой инструмент назван здесь не случайно: он служит лишним подтверждением тому, что потомки переселенцев из Африки, пятнадцать поколений ранее ступившие на землю острова, мирно смешались с давно обосновавшимися там охотниками на оленей и переняли у них и инструменты, и умение добывать кремень из-под толщи мела.

Но особенно интересно нам то, что хотя скотоводы Уиндмилл Хилла жили в ничем не примечательных хижинах, они являются создателями, может быть, самой первой в -мире групповой системы расселения. Эта система — прообраз нашей, современной: деревни и поселки, от которых дороги сходятся к единому торговому, и культурному, и производственному центру. Здесь нет города, и это не градостроительство, но это его основа — организованная и очень устойчивая система расселения (сегодняшние ан­глийские фермы и деревни стоят на тех же местах, что и 5000 лет назад). В «доисторической» Англии тоже умели изобретать.

Но самое неожиданное открытие было сделано не здесь, а в 1000 км севернее. Севернее английских равнин и гор Шотландии— на Оркнейских островах.

Помог шторм. Штормы обрушиваются на западный берег главного из Оркнейских островов с таким постоянством, что к ним привыкли и немногочисленные люди, и немногочисленные овцы. Но декабрьский шторм 1925 г. удивил даже привычных оркнейцев. Он натворил немало бед, но как бы в благодарность за долготерпение... сделал открытие — ив переносном, и в прямом смысле. Ветер нередко засыпает селения, но на этот раз, сорвав многометровую толщу песка, он открыл его. Судя по тому, как много сохранилось в толще дюны, такой же удар ветра засыпал Скара Бра — так называется место — много веков назад. Когда именно, сначала никто не мог назвать, назывались разные даты, и только в 1937 г., когда неподалеку обнаружили еще одно селение, где среди прочего нашлись черепки, уже хорошо известные ученым по иным местам, стало ясно: в Скара Бра жили никак не позже 1800 г. до н. э.

Семиквартирный дом-поселок Скара Бра на крупнейшем из Оркнейских островов. На рисунке можно разглядеть каменную мебель округлых комнат и хозяйственные помещения в массивных стенах. Благодаря находкам керамики удалось установить, что Скара Бра был обитаем не позднее 1800 г. до н. э.

Любопытно, что Скара Бра представляет собой как бы дважды закопанное селеньице. Когда археологи появились на месте, из земли, кое-где на два с лишним метра, торчали каменные стены. Сразу стало ясно, что это плотная группа из семи домов, сгруп­пировавшихся по обе стороны узкого, извилистого прохода. Дальше начались сюрпризы. Когда выбирали песок внутри домов, показались какие-то ниши правильной формы. Когда же пытались очистить наружные стены, обнаружилось, что они доверху были прикрыты грудой окаменевшего мусора. Расчистка же центрального коридора показала, что и он был перекрыт каменными плитами, поверх которых тоже был насыпан мусор.

Стало понятно, что построив дома, обитатели Скара Бра старались получше защититься от лютых зимних ветров и постепенно засыпали наружные стены кучами мусора. Кучи росли, их верх достиг уровня крыш, и тогда жители Скара Бра накрыли центральный проулочек плитами и вновь продолжали насыпать мусор, пока все вместе не стало снаружи напоминать холмик. Лишь дым, выходивший из семи отверстий, защищенных плитами, поставленными на ребро (настоящие камины), мог выдать наличие жилья внутри. Потолки домов были по всей видимости сооружены из китовых ребер — на Оркнеях никогда не было деревьев, но самое интересное для исследователей началось, когда они добрались до пола. Дело в том, что в отличие от всех других поселений (разве что следует добавить Помпею, Геркуланум и Теру — город на острове Санторин, тоже засыпанный вулканическим пеплом) здесь не только сохранились дома на всю высоту, но полностью сохранилась обстановка — по той простой причине, что все, решительно все было сделано из камня.

На Оркнеях не было дерева, но был сланец, довольно легко раскалывающимся на плиты желаемой толщины, и вот в Скара Бра все, что в других местах делали из досок, Соорудили из камней. Тени прошлого здесь не расплывчаты, как в других местах. Они настолько четки, что мы с полной уверенностью можем восстановить минувшее. Итак, подходя с юга (конечно же, вход следовало сделать на юг, чтобы внутрь не врывался полярный ветер), мы увидели бы только низкий курган. Однако тропа подвела бы нас на мощеный дворик, с которого сквозь узкую дверь мы бы проникли вглубь.

Войдя — согнувшись, ибо коридор низковат, — в любую из тесных дверей, открытых в коридор, мы оказались бы в комнатке площадью 12—15 м², освещенной через отверстие наверху и отсвет очага в центре. Слева и справа оказались бы каменные ящики, размер которых весьма знаком: ящик побольше около 90 см шириной и почти 2 м длиной. Это кровати и довольно мягкие, так как каменный ящик был наполнен уложенными стопкой шкурами. Над кроватями в стене — ниши, полочки, куда так удобно положить книгу, если бы книги уже были написаны. Впрочем, написаны они уже были, но слишком далеко отсюда — в Двуречье, в Египте...

Против входа, за очагом стоял бы (он и сейчас стоит) «буфет», из двух полок, опирающихся на столбики. На полках заметны легкие потертости — сюда ставили глиняную посуду. В самом полу, тоже, естественно, из плоских камней, были выложены ящики, тщательно обмазанные глиной внутри. Один по крайней мере служил для хранения воды, в другом, возможно, хранились стебли и семена трав, сушеные ягоды и прочие припасы.

Кроме входной двери, из комнаты вели еще две узкие дверки: одна — в кладовую, устроенную в толще стены; другая — в туалет, на что вне всякого сомнения указывает выведенная наружу «труба», тоже, разумеется, сложенная из плоских камней, обмазанных глиной.

Короче говоря, перед нами настоящий многоквартирный дом коридорного типа. Этого никто не ожидал. В самом деле, ну чем Скара Бра так уж разительно отличается от маленькой полярной станции наших дней? Отсутствием радио — все остальное вполне сопоставимо. Да, кстати, жители минипоселка ценили покой своих однокомнатных квартир не меньше, чем мы. В каменных «косяках» дверей, выводивших в коридор, есть характерные углубления, не оставляющие никаких сомнений: одна деревянная вещь здесь все же была. Ее можно было соорудить только из драгоценных древесных стволов, иногда выбрасываемых прибоем на плоский берег. Эта вещь — дверь, закрывавшаяся на засов.