Новое время

Имя Евсея Перченкова должно быть хорошо знакомо тем, кто интересуется архитектурой санаториев, домов отдыха и горнолыжных баз или знаком с деятельностью «ЦНИИЭП курортных зданий и туристских комплексов». Но немногие знают о теоретических заметках мастера. Мы публикуем фрагмент небольшого эссе Евсея Вульфовича о влиянии наследия прошлого на свободу творческого самовыражения в разные исторические периоды.  

Всякое время (как эпоха) окрашено «своим цветом», своим отношением к действительности. Однако, время не стоит на месте. Оно от жизни также требует своего развития во многих сферах — в производстве, в общественных отношениях, в культуре — главным образом в искусстве — во всех видах: в изобразительном искусстве (живопись, скульптура), в архитектуре, музыке, кино, дизайне и других видах.

Потребность в поиске иной формы выражения действительности накапливается постепенно — особенно обострённо это происходит при смене социального устройства общества — при революционных преобразованиях, когда, как правило под новыми лозунгами, определяется иная стилистика, иной язык, иное соотношение форм поведения, зачастую вступающих в противоречие с существующими, устоявшимися во времени представлениями.

Под влиянием Великой Французской революции Париж в ХIХ веке недаром стал центром мировой художественной культуры. Именно там в 60-е годы ХIХ века возник импрессионизм — художественное направление в искусстве, когда впервые работа на пленере способствовала выработке колористической реформы — разложению сложных тонов на чистые цвета солнечного спектра, движению к быстроте взгляда, передаче изменчивости световоздушной среды.

А в России после революции, в 20-х годах, в живописи значительное место занимает объединение художников «Бубновый валет» — последний всплеск свободного искусства, после чего на 70 лет воцарилась мракобесная эпоха социализма, насильственно проводившая в искусстве художественно ложные принципы «соцреализма» — искусно созданное рабство, при котором нельзя было сделать шага в сторону от идеологической линии партии. Человек постоянно должен был жить омытым светлыми лучами восходящего солнца. При этом железный занавес лишал возможности анализа, познания, выработки какой-либо собственной позиции.

Надо заметить, что ещё к концу ХIХ века в России общий уровень художественной изобразительной культуры значительно снизился. Некоторые объясняют это упадком религиозного самосознания населения. Это видно хотя бы на примере качества изготовления икон, массовый спрос на которые привёл к их промышленному производству «на поток». Художественный смысл Большой иконы исчез, что не могло не отразиться на уровне культуры широких масс населения.

В это время Европу и Америку захватил новый стиль «ар-нуво», который в Россию пришёл под названием «модерн». Причём, под влияние этого широкого направления попали практически все виды искусств — от архитектуры и живописи до книжной графики и промышленного дизайна. В основу стиля «модерн» был положен принцип полного отказа от применения в архитектуре форм и мотивов предшествующих эпох — главным образом с использованием ордерной системы и других мотивов архитектуры прошлого. Вместо этого получили распространение стилизованные текучие формы растительного мира, что перешло в виде орнамента буквально не все сферы искусства и жизни.

Известно, что именно архитектура наиболее ярко отражает социальный строй времени. Конец ХIХ — начало ХХ веков в России ознаменовались распространением эклектики в архитектуре, когда фрагменты и детали как форма одного стиля механически переносились на архитектуру другого стиля. Так возникли ложно-русский (Политехнический музей, ГУМ), ложно-готический (центральный магазин «Мюр и Мюрелиз»), ложно-классический (музей на Волхонке), ложно-мавританский (особняк Морозова) стили.

После переворота в 1917 году в России художественная интеллигенция, искренно поверив в возможность обновления всей жизни, бросилась ниспровергать прошлое, для чего, казалось, были необходимы новые формы выражения в искусстве, в культуре, в поведении («пощёчина общественному вкусу»). В поиске новой выразительности возникает стиль «конструктивизм» в архитектуре. В своё время архитектор Моисей Яковлевич Гинзбург в книге «Стиль и эпоха» показал, как закономерность развития стиля в виде смены трёх возрастных фаз его жизни в искусстве заключает в себе обоснование конструктивизма в качестве «молодости» нового стиля в архитектуре: «Молодость» стиля — конструктивна, «Зрелость» — гармонична, «Старость» — декоративна. Свежие идеи связи конструкции с функцией, материалом, соответствующая объёмно-пространственная пластика получили признание, в том числе и в западных странах. Однако, экономическое положение России того времени — техническое оснащение, отсутствие необходимых стройматериалов не дали возможности воплотить эти проекты в натуре и, более того, дискредитировали само направление.

Если раньше широкие массы населения жили все в относительной нужде, то ближе к концу ХХ века, с появлением свободы торговли, с возможностью деятельности в банковской сфере, многое изменилось. Новоявленные дельцы, как правило выходцы из тех же широких масс, быстро освоились, разбогатели и образовали свой класс «неприкасаемых». Отсюда расслоение общества на богатых и бедных. Как выяснилось, именно богатые обрели власть. Появилось иное отношение к деньгам: деньги — это роскошь и власть.

Владельцы магазинов, корпораций, банков в условиях появившейся свободы и конкуренции на выживание стремились показать себя любыми способами, в том числе и с привлечением рекламы. Архитектура представлялась наиболее эффективным средством рекламы, когда форма становится определяющим компонентом, как можно более эффектно обращающая на себя внимание, полностью подавляя, игнорируя другие составляющие — функцию и конструкцию. Обогатившиеся предприниматели и банкиры выступают заказчиками при проектировании и строительстве своих новых зданий.

Взаимоотношения людей строятся на денежной основе: если за деньги нельзя что-либо сделать, то за большие деньги можно. Культ денег определяет стиль времени. 

Время входит в эпоху постмодерна — нарушается сложившееся представление о системе ценностей, когда стилистика произведения допускает соединение в одном организме заведомо не сопоставимых приёмов и материалов. И это сразу отражается на искусстве и в первую очередь на художественной выразительности архитектуры — нарушается тектоника — гармоничное соотношение функции, конструкции, формы. Именно это выражает московская архитектура так называемого «Лужковского стиля» — архитектура, лишённая цельности с набором разнообразных дисгармоничных форм и приёмов, становится тем самым аморальным и антихудожественным явлением.

В 80–90-е годы, после падения тоталитарного режима, человек обрёл свободу. Но со свободой надо было ещё справиться. И это оказалось сложнее, чем предполагалось. Реакция на свободу самовыражения проявлялась по-разному. Как всегда в подобных случаях — начинается с отрицания прошлого, возведение нового.

На концерте в Доме Союза Композиторов пианист Любимов вышел в костюме петуха с накладными крыльями на руках, в шапке в виде пёстрой петушиной головы к раскрытому роялю, палкой с крючком стал щипать расположенные внутри струны, издавая соответствующие звуки, при этом не прикасаясь к клавишам. Зал взревел от восторга. Присутствующий на концерте композитор Анатолий Александров с печалью сказал: «Что же он с собой делает! Он же гениальный пианист!». (Пример «хэппенинга».)

Писатель Владимир Сорокин, долгое время работавший в советский период в различных издательствах и, казалось бы, основательно познавший изнанку литературного мира, с высоты того времени вспоминает, как он в своём творчестве не мог следовать казённому языку («новоязу» по Орвелу). При этом он должен был избрать крайние меры — разрубить прошлое, «применив топор» (по его словам). Этим топором для него явилась ненормативная лексика в структуре произведения. Это был протест, вызов на борьбу с советским новоязом. Но нашлись «деятели от искусства», которые, не поняв сути, стали безмерно злоупотреблять этим методом, применять его для лёгкости восприятия, в угоду вкусу широкого читателя — «людей с улицы» (что у некоторых ассоциируется с понятием «народ»).

Реакция на свободу самовыражения проявлялась по-разному. В изобразительном искусстве сама «плоскость станковой картины» постепенно вытесняется инсталляцией, — объёмно-пространственным нагромождением хаотичных форм, а иногда и с участием живых персонажей. Воцаряются «хеппенинг», «артефакт», «перформанс», концептуальное искусство, когда исчезают не только форма, но и само содержание.

Резко освобождаться от пагубного наследия прошлого, очевидно, нельзя. Надо постепенно выдавливать из себя раба. Недаром Моисей в течение сорока лет водил свой народ, спасаясь от Египетского рабства. Столько времени понадобилось для полной смены поколения. И только после этого психологически свободные люди могли войти в «землю обетованную».

Возвращаясь из «истории» в «новое время», в ХХI век, надо отметить, что вместе со временем изменилось государственное устройство, обновилась социальная структура общества: признание частной собственности, рыночная экономика, свобода передвижения, возможность предпринимательства выдвинули в первые ряды ловких энергичных людей, за плечами которых не было традиционного навыка, необходимого образования и, главное, — внутренней культуры, соответствующей новому статусу деятельности.

Если в 60–80-е годы, во времена «застоя», нивелировка массового сознания людей усугублялась сплошным строительством однотипных «хрущёвок», то в ХХI веке современное состояние общества (в Москве и крупных городах) таково, что оно всеми силами рвётся к дорогостоящей земле ближе к центру. Надо менять нравственную основу такого общества, где во главе лежат деньги, да к тому же деньги моментального обогащения. А для такого «переустройства» надо иметь время, притом время значительное. В Москве высокие многоэтажные протяжённые жилые дома требуют значительного пространства между ними, что входит в противоречие при соотношении масштаба такого пространства к человеку. Исчезли былые «дворы» при каждом доме последнее, что связывало человека со своим домом и с окружающими людьми. Человек стал одиноким в большом муравейнике. И это, также как с «хрущебами», ведёт к организации общества, «где все люди думают одинаково» — достойное продолжение казалось бы ушедшей эпохи социализма.

Если в ХIХ веке эклектика воспринималась как упадок в архитектуре, то «Постмодерн» в современной Москве указывает на закат архитектуры как искусства. Но остаётся надежда лишь на то, что общество вновь обретёт культуру, архитектор займёт соответствующее ему достойное место, появятся просвещённые заказчики, и архитектура возродится как большое искусство.

Статья из этого издания:
Купить
  • Поделиться ссылкой:
  • Подписаться на рассылку
    о новостях и событиях: