Ландшафт — это текст культуры

Только ли достопримечательности характеризуют культуру? Фотограф Максим Шер считает, что осмыслить характер и быт общества можно через обыденный городской ландшафт. Его проект «Русский палимпсест» состоит из множества фотографий, и большинство кадров многие наверняка уже видели в родном городе. Задачей питерского фотографа было зафиксировать типичное, узнаваемое в жилой среде постсоветского пространства, создать некий каталог архетипов. В интервью для TATLIN Максим Шер рассказал, как он выбирал города для съемки, почему жители не играют никакой роли в создании городских территорий и почему «Палимпсест» именно «русский», хотя снимался в разных странах.

Вашему проекту «Русский палимпсест» шесть лет. Насколько сложно находиться внутри проекта столь продолжительное время? Чем больше вы фиксируете, тем больше замечаете изменений в городском ландшафте?

— Если честно, я бы и дальше продолжал снимать, но все-таки решил остановиться — снято много и для представления проекта в виде финального продукта — выставки и книги — достаточно. Конечно, ты становишься наблюдателем изменений, их частью. Но моя задача не состояла в отслеживании перемен. Я хотел сделать каталог без начала и без конца, набор картинок, на которых были бы зафиксированы типичные места, существующие где угодно. 

Обыденность абсолютно одинакова во всех городах. Есть, конечно, некая разница, но она минимальна. 

Суть проекта была в том, чтобы собрать все самое типичное. «А, я это где-то видел», — такую реакцию я хотел вызвать. Люди, бывает, даже спорят, где это снято. Мой подход был беспорядочным, я не ставил перед собой цель фиксировать изменения конкретного города.

Тогда расскажите о географии проекта. Есть ли какая-то концепция в выборе городов?

— Поначалу я не особо планировал, просто ездил как бог на душу положит. Гулял, снимал, что видел. Но потом, когда проект начал обретать форму, когда набралось какое-то количество изображений и они стали повторяться, собираться в архетипы, то я решил более осмысленно подходить к выбору мест для съемки. Искал сначала на Яндекс-панорамах или на Google Street View города и места в них, где есть максимально выразительные своей типичностью места, и составлял план, который потом «выполнял».

Палимпсест, по сути, это слой информации, нанесенный поверх стертого предыдущего. То есть в вашем проекте можно проследить наслоение культур с помощью архитектуры повседневности. Насколько людям интересно наблюдать обыденность? Может ли зритель, видевший эти постройки до проекта, считать трансформацию, которую вы зафиксировали?

— По-разному. Я не открываю ничего нового. Мой проект — это просто систематизация, подбор архетипов. Но я вижу в этих образах некую ценность. Ландшафт — это текст культуры. Когда повседневность, на которую обычно не обращают внимания, зафиксирована на фото — она осознана — языком фотографии я осмысляю среду своего обитания. Сейчас в интернете куча фотографий любого города — набери и смотри. Люди и сами фотографируют на смартфоны, видят все своими глазами. Когда ты сфотографировал, то уже осознал. Но чтобы на что-то обратить внимание, надо иметь «насмотренность».

Насколько в вашем проекте важен человек на фотографии, а не за ее пределами?

— Это серьезный момент в проекте. Он распадается на два аспекта. Первый — чисто технический. Любую местность с людьми сложнее снять, потому что они все время двигаются и нужно ждать, пока они встанут, как тебе бы хотелось. Второй аспект — идеологический. У меня сложился свой взгляд на наш ландшафт — ведь автором пространства, в котором мы обитаем, является не народ, а государство. 

Волгоград, 25 декабря 2014 г., 48°43′16″N, 44°31′40″E

Оно создает под себя городские территории, а люди в нем — пассивные реципиенты-наблюдатели, фигурки на макете, которые по сути не играют никакой роли, поэтому на моих картинках людей почти нет. Нынешний ландшафт – это продукт власти. Это тоже один из подспудных смыслов проекта.

Но, скажите, отражают ли зафиксированные вами ландшафты нашу реальность и людей в ней? Ведь нынешнее городское пространство это дикое сочетание вымирающего и отреставрированного советского, монстров «нулевых» и многоэтажных кварталов с торговыми центрами.

— Я считаю да, отражают, иначе бы они не возникали. Ландшафт — это продукт и отражение экономики страны, ее социального и политического устройства. Мой «Палимпсест», соответственно, — попытка его зафиксировать и осмыслить.

Вы делали снимки не только в России, но и в Монголии, Украине, Казахстане, Таджикистане. Почему тогда проект называется «Русский палимпсест»?

— О, это интересный вопрос. Недавно у нас с коллегами была дискуссия по этому поводу. Когда немецкий фонд Генриха Белля согласился финансировать издание книги, их тоже немного смутило, что проект называется «Русский палимпсест», хотя в нем есть фотографии, сделанные не только в России, но и на Украине, и в Казахстане, и даже в Монголии. Еще раньше так же отреагировала Кейт Буш, которая курировала групповую выставку в Лондоне, где был представлен проект, а сейчас пишет текст к книге. В русском языке есть различие между словами и понятиями «русский» и «российский», в английском такого различия нет — и то, и другое Russian. 

Так вот, «русское» — это все, что связано с культурой в широком смысле и с языком. «Российское», как правило, связано с государством. 

Так или иначе, почти все постсоветское пространство сформировано в русской культуре, поэтому мой проект и был назван соответствующим образом. Я «выхожу» из нынешних политических границ Российской Федерации, потому что вижу, что (пост)советский ландшафт создавался по одним и тем же принципам, и все изменения, что происходили за последние годы после распада СССР, были примерно одинаковы. Поэтому для меня это некая культурная общность пространства, политические границы не играют никакой роли. 

  • Поделиться ссылкой:
  • Подписаться на рассылку
    о новостях и событиях: