«Креативные индустрии можно поселить на один завод»

• Текст:Ульяна Яковлева
  16 февраля 2017
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Антон, насколько мне известно, в рамках ШГА 2.0 вы будете выступать с лекцией «Архитектура на ярмарке идей». Скажите, имеет ли тема выступления связь с XV международной архитектурной биеннале в Венеции и выставкой «Fair Enough», которую вы курировали вместе с Дарьей Парамоновой и Бренданом Макгетриком в рамках Российского павильона? Ведь тогда вы решили превратить павильон в ярмарку архитектурных идей XX века, утверждая, что это лучшее отражение ситуации, в которой оказалась современная российская архитектура.

— Базовая гипотеза моей лекции состоит в том, что архитектура в смысле тех идей, которые она предлагает, и тех способов, с помощью которых она это делает, находится в определенном контексте. Этот контекст я буду описывать как некую ярмарку, где архитектурные идеи каким-то образом предлагаются публике. И смысл этого в том, что идеи, которые формулирует архитектура, должны определенным образом коррелировать с тем состоянием среды, в которой она существует. Вроде бы архитектура оперирует мыслями Палладио, а мир строит гиперлупы и совершенно конкретным образом формулирует это предложение. 

Так вот архитектура следует за контекстом, хотим мы этого или нет, и порой совершенно намеренно — об этом будет моя лекция.

Но моя лекция будет не только про Венецианскую биеннале. В проекте для Российского павильона мы рассматривали самые яркие архитектурные идеи в России за XX век и то, как архитектура рассказывает о себе сейчас, чему она может научиться у дизайна, бизнеса, промышленности и маркетинга. И в итоге мы пришли к выводу, что те сложные вещи, о которых говорит архитектура, можно доносить чрезвычайно простыми способами. Кроме этого, я буду говорить о выставке, которую я делал для Московского урбанистического форума в 2016 году. Она была посвящена тому, как изменилось архитектурное воображение, изменились способы представления и презентации проектов за последние 300 лет. Допустим, если мы обратимся к истории XX века, то станет совершенно очевидно, что в послевоенные годы, впрочем, как и в начале века, архитекторы формулировали многочисленные утопические проекты, с серьезной социальной амбицией говорили о том, что возможно изменить жизнь к лучшему. Сейчас же никто ничего подобного не предлагает. Конечно, мы можем видеть проекты, которые по степени влияния настолько же убедительны, как утопии прошлого, но архитектор уже не формулирует их как утопии. «Давайте реализуем эту идею, смотрите как это просто и понятно, а потом посмотрим к чему это приведет» — говорит архитектор сегодня. Социальная амбиция никуда не пропадает, просто она занимает другое место.

Точно так же действуют современные технологические предприниматели. Социальные амбиции Google гораздо мощнее, чем у Ле Корбюзье и вполне сравнимы с, например, Советской властью. Просто раньше был важен манифест, а теперь — прототип. Поэтому у архитектора-визионера появился новый адресат. Раньше архитекторы обращались в «публике», а сейчас к девелоперу и инвестору. 

Условно говоря, архитектор и архитектурные идеи теперь существуют в мире, когда главными мечтателями стали маркетологи, инженеры. Архитекторы пользуются их языками, играют в «понятность». 

Архитектурная коммуникация движется в сторону «разволщебствования», хотя сами проекты и технологии — становятся все более магическими. У человека как бы возникает ощущение, что все понятно, что такое может придумать каждый. На лекции я также буду рассказывать о двух книжках, которые мы сделали с Борисом Бернаскони, поскольку они также посвящены способам размышления, демонстрирования, формулирования идей.

— Несколько лет назад Владимир Паперный утверждал, что идея архитектуры, замкнутой в национальных рамках, постепенно теряет смысл. Тут же он вспоминает беседу Григория Ревзина и Александра Скокана об идентичности, где первый утверждает, что «национальных архитектур» больше не существует, а есть только отдельные имена, успевшие стать нарицательными. Поэтому довольно интересно наблюдать за ярмарками, фестивалями, выставками, где до сих пор четко держится деление по национальному признаку — павильонов, представителей, работ. Скажите, что вы думаете об этом? И как видите развитие ситуации в дальнейшем? 

— Архитектура никогда не была замкнута. Особенно сейчас смешно говорить о какой-то локализации архитектуры. Но какая-то специфика все равно остается. Я вообще думаю, что вся эта «новая понятная» архитектура — это, так или иначе, голландская архитектура.

— В последнее время можно заметить, как, например, политика институций, занимающихся современным искусством в регионах, выстраивается таким образом, что понятие регионального вытесняет определение провинциального. Если не брать в расчет только искусство, то как вы думаете, меняет ли эта подмена истинное положение вещей? Или дело лишь в отрицательных и положительных коннотациях, градусе напряженности, закрепленном за конкретными понятиями? 

— Провинциальное понимание базируется на центро-периферийной модели. Есть некий центр, у него есть хинтерлэнд, который центр окормляет и которым питается. Это и есть провинция, куда что-то «долетает», и как-то там с угасающей энергией живет. А потом «вылетает» обратно и выглядит в этом центре как-то экзотично или смешно, потому что в этом узнаются центральные тенденции, которые в нем уже угасли. Региональная модель нам говорит о том, что каждый регион имеет некоторую самоценность. Такой постколлониализм. Главное, чтобы эта регионализация не заключалась в консервации регионов. Если долго, например, «копаться» в уральском искусстве, то мы получим какое-то уральское искусство.

— Тема прошлой архитектурной биеннале звучала как «Вести с передовой», что означало смещение внимания на новые технологии и архитектурные решения, способные улучшить качество городской среды, вывести ее на другой уровень. Я помню, что в статье, посвященной биеннале, вы писали об актуальных вызовах, которые есть у любой страны, региона, города. И сейчас, находясь в Екатеринбурге и работая со студентами ШГА 2.0, можете ли вы сказать, что какие-то из вызовов города стали для вас очевидными? И совпадают ли они, например, с теми, что есть у других российских городов?

— Я думаю, что все вызовы, которые есть в Екатеринбурге, характерны для всех городов России, просто в разных пропорциях. Допустим, сейчас я курирую группу, которая разрабатывает разные сценарии и модели приспособления завода имени Воровского под креативный кластер. И первый вопрос, который возник у меня, а каков объем креативной экономики в Екатеринбурге? Сколько людей в этом занято, и какова доля в валовом региональном продукте? Но таких цифр нет. Хотя создать какой-то кластер или хотя бы активировать креативную экономику в Екатеринбурге пытаются уже полтора десятилетия. Насколько я понял, все ждут, пока этим летом на Петербургском международном экономическом форуме лондонский Calvert Journal наконец посчитает. Но ведь будет подсчитан не объем креативной экономики, а некий индекс креативности.

А ведь эта цифра была бы хорошим рычагом. Когда вы говорите губернатору, мэру или девелоперу, что у нас 1,5 % ВРП, то это внушает. А то, что вы какие-то клевые и модные, выставки делаете — это в целом «ну и что». Впрочем, это типичная ситуация для России — мы вообще очень мало знаем о нашей стране. Перед Екатеринбургом стоит важный вызов — как он войдет в новую экономику. И первое, с чего стоит начать, это хотя бы сделать перекличку.

В итоге, мы узнаем, что Екатеринбург – креативный город. Что это значит – мы так и не узнаем.

Мы со студентами решили вспомнить компании по разным составляющим креативной экономики. Так как перед нами стоит задача на этом заводе придумать арендную политику, мы из этих креативных жанров составили список компаний и довольно небрежно посчитали, сколько занимают хотя бы их офисы, какая площадь им нужна. И выяснилось, что в сумме нужно 14 тысяч квадратных метров. Видимо, это первая цифра о креативной экономике в Екатеринбурге. Это значит, что креативные индустрии можно поселить на один завод Воровского. Довольно странная будет компания, конечно, но, может, и ничего. Хотя бы так.

— Как вы работаете с молодыми архитекторами? Насколько, по-вашему, они способны отражать грядущие вызовы? Готовы ли они производить, а не воспроизводить?

— И я не очень понимаю разницу между этими словами, потому что производство чего-то нового — это комбинирование старого. Это не значит, что ты берешь детали, которые были давно придуманы, это значит, что ты можешь скрещивать идеи, формулировать новые типологии, в том числе архитектуры. Способны ли они сейчас это делать — не знаю. Я надеюсь, что у меня получится привнести идею о возможности подобного творчества.

• Фото:Евгений Савин