«Внутренний эффект Бильбао»

• Текст:Ульяна Яковлева
  24 января 2017
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Гейл, вы уже почти двадцать лет работаете в Филадельфийском художественном музее. Очевидно, что за это время многое изменилось и продолжает стремительно меняться. Можете ли вы сказать, с какими проблемами в области развития музей столкнулся за это время? Двадцать лет — это много или мало для того, чтобы что-то кардинально изменить?

— Я верю в силу долгосрочного планирования. В 1997 году я присоединилась к команде Филадельфийского музея, до этого достаточно длительное время проработала в Нью-Йорке, в Метрополитен и Гуггенхайм музее. Когда я подключилась к работе много лет назад, то самым главным для меня было установить два больших плана. Во-первых, это стратегический план. Глядя на глобальную миссию институции, для меня было особенно важно понять, на чем стоит сосредоточиться. Искусство — это платформа, от которой важно отталкиваться в первую очередь. Таким образом, мы решили сфокусировать внимание на улучшении коллекции и сделать все возможное для ее активации, чтобы зрители начали лучше воспринимать искусство, научились правильно его интерпретировать. Кроме того, мы поставили перед собой цель внимательно проанализировать опыт, переживаемый посетителями, понять, каким образом наши гости понимают коллекцию, как они перемещаются в пространствах музея, насколько это здание, в их понимании, дружелюбно, способно ли оно приглашать людей войти. И, наконец, — это комьюнити. Как мы привлекаем людей для того, чтобы они стали вовлеченными в процесс, стали частью так называемого арт-сообщества? Какое отношение мы имеем к современной публике и будущим зрителям? Это вопросы, которые касаются стратегического плана.

Второе направление развития связано с мастер-планом. Поскольку музей был замкнут на самом себе, у него не было возможности расти и развиваться дальше, то новый план был адаптирован под наше видение сегодняшнего дня. 

Коллекция искусства неизбежно растет, и как, в связи с этим, мы должны улучшить само здание музея — собственно, этим вопросом мы и занимались на протяжении всех двадцати лет. В итоге, стратегический план и план архитектурного планирования нашли свои точки пересечения, что дало нам возможность работать более эффективно.

Что касается проблем, то нам было непросто привлечь большое количество людей к работе — кураторов, реставраторов, теоретиков, чиновников, спонсоров, городские власти. Кроме того, мы прекрасно понимали, что с момента утверждения планов музей будет зарабатывать деньги исключительно для их выполнения. И с самого начала было понятно, что это очень сложный и длительный процесс. Так оно и случилось. Но многие из вызовов изначально представлялись нам легко выполнимыми за короткое время. 

Вид на Филадельфийский художественный музей с птичьего полета

Однако, мировой кризис, который пришелся на 2008–2009 годы, внезапная смерть директора музея — все это заметно снизило скорость выполнения нашего большого плана. Нам потребовалось дополнительное время для того, чтобы нанять новое руководящее лицо, понять, насколько его видение совпадает с политикой музея, заново распределить бюджет… В общем, все эти перемены в экономическом климате, в руководстве институции, отодвинули планку выполнения заданных целей далеко вперед.

Когда речь заходит о вопросах подобного масштаба, приходится иметь в виду не просто видение конкретного человека, а коллективный взгляд. Но что уникального в стратегическом плане — это сжатый срок выполнения и постоянное развитие во времени. Так или иначе, всегда приходится действовать в заданной системе координат, понимать, что есть А, что есть B, и что есть С. Например, порядка двадцати лет назад мы имели возможность активировать искусство в соответствие с современными тенденциями тех лет. И я могу сказать, что нам неизбежно приходилось актуализировать стратегический план, вплоть до сегодняшнего дня. Актуализировать целых четыре раза. 

Но даже находясь в ситуации подвижных границ, координаты A — B — C остаются неизменными.

Действительно, тактика и специфика некоторых шагов поменялись, теперь практически у каждого есть айпад или айфон, современные девайсы, доступ к различным информационным платформам. И в процессе переосмысления музейной коллекции мы фокусировались уже не только на опыте взгляда в реальном режиме времени, но и на дигитальном, отложенном опыте.

Внутри музея мы часто ведем разговоры о сохранении правильного баланса между непрерывностью и переменчивостью. За «непрерывностью» стоит главная миссия музея, не меняющаяся уже больше века, в то время как «переменчивость» говорит нам о средствах, с помощью которых мы двигаемся к этой главной цели в контексте сегодняшнего дня. И для достижения верного баланса приходится экспериментировать — иногда что-то работает, иногда — нет. На самом деле, никто никогда не знает, что такое «правильно», и что такое «баланс».

— Как вы считаете, нужны ли музеи обществу, ориентированному на современные технологии? 

— Этот вопрос рождает хороший конструктивный спор. Что интересно, подобная полемика развернулась между нашими спонсорами и руководством во время экономического кризиса. Инвестирование цифровых технологий — удовольствие не из дешевых, но это не так затратно, как, например, реставрация здания в неоклассическом стиле. Было множество обсуждений между руководством и Советом попечителей музея касательно того, что я называю digital experience. Одни считали внедрение технологий уместным, другие отстаивали позицию невмешательства. 

В итоге, мы пришли к выводу, что нет никакого «или», возможно только «и» — музей должен работать с двумя направлениями одновременно, не выходя за рамки ограниченных ресурсов.

Сейчас мы стремимся переместить всю возможную информацию о наших коллекциях в Интернет и тем самым предоставить открытый доступ к произведениям искусства не только в оффлайн режиме, но и онлайн. Однако это не уводит нас от работы с аутентичными объектами. Наша миссия по-прежнему заключается в том, чтобы сохранить предметы искусства для последующих поколений.

— Фрэнка Гери считают одним из самых неоднозначных архитекторов современности, однако известно, что именно он разрабатывает новый мастер-план для музея. Почему выбор пал именно на него? 

— К своему счастью, мне довелось работать с Фрэнком задолго до того, как я перешла в Филадельфийский музей. И, конечно, все мы знаем, что Гери известен благодаря своим постройкам с криволинейными экстерьерами из титана, имеющим инновационные, удивительные формы. Правда, уже в процессе проведения конкурса стало совершенно ясно, что реновация существующего здания является гораздо более серьезным вызовом в архитектурном плане, чем строительство нового объекта. Фрэнк обладает прекрасным умением решать самые сложные проблемы — например, вопросы, связанные с реорганизацией пространства любой сложности. 

Выставочное пространство с центральными перегородками, 3D-визуализация.

Он с большим энтузиазмом принял этот вызов, который назвал «Внутренним эффектом Бильбао». За этой ироничной фразой скрывается совершенно конкретная идея — незаметно для зрителя увеличить площадь экспозиционных и публичных пространств на 70 %.

Таким образом, музей сохранит свой исконный вид, демонстрируя уважение к целостности изначальной архитектуры. Для Гери это была самая волнительная часть работы, поскольку настоящий проект кардинально отличается от его самых ранних и наиболее известных построек. Но уже в процессе конкурсного отбора, мы поняли, что о Фрэнке можно говорить как о наиболее гибком, креативном, и инновационном мыслителе современности — это как раз то, что нам было нужно.

— Когда проект будет реализован полностью?

— Точная дата окончания работ пока не известна, мы начали работать с Фрэнком в 2006-м. Тогда мы попросили его разработать концепцию, схему и дизайн для всего проекта. Когда у нас появились средства для работы, мы закончили рабочую документацию. И в то время, когда он разрабатывал концепцию дизайна, мы начали одновременно освобождать помещения, где хранятся предметы искусства, или офисы для музейного персонала под будущие публичные пространства. Это обеспечило ему свободу действий внутри музея, дало возможность заниматься реорганизацией площадей, приспосабливая их под будущие экспозиционные пространства. 

Выставочное пространство, 3D-визуализация

На данный момент мы выполнили одну треть плана, и теперь приступили к так называемому ядру проекта — это наиболее сложная часть работы, потому что все действия будут касаться уже непосредственно самого сердца музея. На этом этапе должна произойти полная модернизация устаревших систем. Это тяжело, поскольку мы не хотим закрывать музей на время проведения работ.

Основной проект будет завершен к марту 2020 года, но, опять же, наши действия напрямую зависят от финансирования. Надеюсь, что мы сможем закончить все работы к 2026 году, к большому празднику — 250-летию США. Мы прекрасно понимаем, насколько сложен этот путь, но у нас есть четкий график дальнейших действий.

— Кажется, что до 2026 года еще далеко. Однако вы говорили о том, что верите в долгосрочное планирование — это интересно, поскольку «взгляд в будущее» теперь не кажется чем-то фантастическим, многие серьезные институции стремятся мыслить десятилетиями вперед.

— Я думаю, это снова разговор о непрерывности и переменчивости. Как я говорила ранее, что бы ни случилось, миссия музея в ближайшие 10-20 лет будет той же — показывать искусство. Но знаете, на пути к чему-либо вас всегда ожидает множество сюрпризов. Например, технологии или освещение — все это меняется и устаревает уже через два-три года после появления на рынке. Поэтому мы намеренно не прописываем эти вещи в плане, в рабочей документации. 

Несмотря на это, мы стараемся все структурировать и намечать курс, одновременно с тем оставаясь достаточно гибкими для перемен, которые от нас требует время. 

Мы постоянно ведем переговоры с будущим — это неотъемлемая часть стратегического планирования. Когда ты думаешь о музейных часах посещения или аудитории, то понимаешь, что все радикально изменится благодаря современным цифровым технологиям. Например, сейчас музей в большей степени известен благодаря своей образовательной программе. И время этой образовательной программы, ее расписание каждый раз просчитывается и зависит от самых разных факторов — от того, когда родители освобождаются после работы и могут привести своих детей к нам, во сколько студенты заканчивают свои занятия и т.д. Поэтому мы никогда не устанавливаем жесткие рамки, не уточняем характер и продолжительность программы более чем на год вперед, потому как знаем, что будущее обязательно внесет свои коррективы.

Коридор с рекреационной зоной, перспективный вид, 3D-визуализация

Но то, в чем мы уверены наверняка — так это в потребности оставаться актуальными и продолжать постоянно взаимодействовать с арт-сообществом. Но и арт-сообщество точно также изменится. Мы смотрим на рост населения, что происходит с общественным образованием, и то, как все эти перемены в общей массе влияют на отношения с посетителями. Очевидно, что за каждым изменением нельзя узреть конкретное будущее. Но я думаю, что наша структура настолько гибкая и способна адаптироваться к новшествам, насколько это вообще возможно.

— Расскажите подробнее о новом фирменном стиле музея. Благодаря чему он формировался? И сколько времени потребовалось для того, чтобы его изменить? 

— На протяжении многих лет символом музея считался грифон, сидящий на крыше нашего музея, — мифическое существо, охраняющее спрятанные «сокровища». В прошлом мы использовали его в качестве нашего опознавательного знака. И когда мы взялись за продумывание плана развития, то поняли, что наша цель состоит не только в том, чтобы увеличить количество посетителей, но и повлиять на разнообразие аудитории. Когда мы начали изучать этот вопрос, то были крайне удивлены — как оказалось, многие люди просто-напросто запуганы, поэтому не хотят идти в музей. Они не чувствуют, что их ждут и могут принять с радушием, что они приглашены, что они обладают достаточным знанием для того, чтобы смотреть искусство, наслаждаться им. И наша цель, в первую очередь, состояла в развитии бренда, перед нами стояла задача сыграть на какой-то живой, настоящей провокации, понятной, доступной каждому — не только тем, кто разбирается в искусстве или часто посещает музей.

В ходе исследования аудитории мы обнаружили, что многие узнают только экстерьер. Да, люди понимают, что музей — это очень красивый памятник архитектуры, расположенный на вершине холма, откуда открывается прекрасный вид на город. Безусловно, это иконическое здание для Филадельции и одна из самых красивых музейных построек в США. И грустно сознавать, что здание не говорит об арт-сцене. Поэтому мы стали обсуждать между собой и Советом попечителей то, как нам стоит изменить посыл. Например, отойти от архитектурного экстерьерного элемента к знаку, который способен стать проводником к искусству. 

Варианты нового логотипа музея

И этот путь мы решили обозначить графически с помощью смены шрифта в названии музея и постоянной игры с дизайном буквы A в слове ART. При том, мы хотели сделать все это таким образом, чтобы одновременно с графической игрой продемонстрировать наиболее узнаваемые предметы или детали произведений, заимствованных из наших коллекций. Например, в одном варианте написания вы сможете увидеть деталь матиссовской аппликации, а в другом — фрагмент картины Мондриана. Или когда у нас проходила выставка архитектурных моделей Фрэнка Гери, он специально сделал набросок подобно тому, как он обычно рисует. И этот скетч по своей форме напоминал букву А.

Да, мы изменились, но, как известно, люди с трудом привыкают к переменам. Действительно, большинство обратило внимание на изменения и приняли их. Но было довольно волнительно наблюдать за новой реакцией. С помощью смены визуального языка мы пытались сказать: «Эй, посмотри, что-то новое происходит с музеем. Поэтому зайди и попробуй понять, в чем дело».

Афиша выставки Фрэнка Гери с эскизами архитектора

Но, как мы и думали, кто-то был очень воодушевлен и принял перемены мгновенно, а кто-то оказал сопротивление. Но главное, что мы увидели — многим эти изменения пришлись по душе, они кажутся им забавными. Нам удалось донести до людей, что музей открыт для общения и не намерен никого пугать, что у нас есть самое разное искусство, есть великие шедевры. Когда посетитель пришел к нам и увидел, что с произведениями возможно взаимодействовать и посредством современных технологий, он понял главное — искусство может быть живым, завораживающим и очень привлекательным.

• В рамках:Петербургская биеннале музейного дизайна «Форма-2016»
• При поддержке:Фонд «ПРО АРТЕ»