Космический корабль биеннале

• Текст:Ульяна Яковлева
  21 апреля 2021
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Если честно, то я нигде не нашла информации о том, как именно была подана кураторская заявка. Вы изначально выступали как команда вместе с Аднаном Йылдыз и Чалой Илэке? И вообще, как давно вы все знакомы?

— Мне уже приходилось работать с Аднаном раньше, ещё до пандемии и биеннале. В 2019 году мы начали заниматься проектом «Укрытие друг от друга», главная идея которого заключалась в исследовании понятия убежища. Работа над проектом продолжается, и пока непонятно, что получится на выходе — выставка, книга или нечто нематериальное. Лично меня интересует вопрос формы, а именно, что мы подразумеваем под убежищем сегодня в широком смысле этого слова. Если рассматривать арт-мир, то для произведений искусства убежищем становится институция. В рамках города для жителя таким местом может оказаться публичное пространство и т. д.

Аднан и Чала очень давно работают вместе. Однако только после того, как в мае 2020 года, в самый разгар пандемии, они заняли директорский пост в Кунстхалле Баден-Бадена, мы впервые начали делать что-то втроём. Нашей отправной точкой стал проект «Условия необходимости», для которого я делал всю сценографию: в пространстве музея разместились 12 художественных и театральных классов, собранных со всей Германии. Специально для проекта я создал универсальную сцену, которая могла функционировать как пространство для зрелищ, а в другие моменты превратиться в рабочую зону, лекционный зал, гостиную или место для ночных вечеринок. Эта сцена стала для нас таким своеобразным полем для экспериментов, где мы тестировали общие идеи. Так что корни биеннальной заявки уходят с одной стороны в наш с Аднаном проект «Укрытие друг от друга» (собственно, именно Аднан мне и предложил присоединиться к их дуэту), а с другой заявка стала продолжением нашего разговора, начатого с Чалой.

— Вообще, это не классическая история для Уральской биеннале — над основным проектом никогда прежде не работал коллектив кураторов. Каково это — принимать решения коллегиально? Кто из вас плохой, а кто хороший полицейский?

— Хм… Наверное, будет правильным сказать, что все вопросы мы решаем вместе, но одновременно с этим каждый из нас автономен и занят своим делом. Иначе говоря, мы находимся в непрерывном контакте друг с другом, хотя есть художники, ответственность за которых несу только я, а за других авторов в ответе Чала и (или) Аднан. Здесь важно отметить, что на биеннале я не задействован как классический архитектор или дизайнер, но меня как куратора интересует всё, что связано с пространственным мышлением: места проведения выставок, перформативные практики. Это не значит, что у меня есть строгая зона ответственности, нет. Я хочу принимать участие во всех обсуждениях, даже тех вопросов, в решении которых очевидно больше веса и опыта у Аднана и Чалы. 

Так что у нас попросту не было ситуаций, когда кто-то играет роль хорошего копа, а кто-то притворяется плохим. Это не про нас. Зато мы много спорим. Очень много.

Впрочем, по-другому и невозможно, когда каждый день подкидывает новые вызовы, и реагировать на них нужно молниеносно (спасибо ковиду). Так что мы делаем всё возможное, чтобы сделать биеннале уникальной — в первую очередь для нас самих. 

— Как вы думаете, ваша командная история получит продолжение?

— Да, мы уже мыслим так, будто живём в 2022 году (смеётся). Я вообще считаю, что грядёт эра коллективов. И это касается не только мира искусства, но и архитектуры — сейчас всё реже можно встретить архитекторов-одиночек. Взять, к примеру, Sharp Architects — это бюро, которое возглавляет сразу несколько партнеров с равными правами. И таких примеров становится всё больше. Настало время новых парадигм: «я могу сделать всё сам» постепенно меняется на «я не хочу делать всё сам». Круто, что со всеми внешними, независящими ни от кого обстоятельствами, у меня есть Чала и Аднан, с которыми можно думать вместе.

— Мне кажется, что предыдущая биеннале стала критической точкой в осмыслении индивидуальных и коллективных действий в проекте, и как следствие, многие привычные механизмы работы были переосмыслены всей командой. Насколько я знаю, перемены коснулись в том числе и выбора темы, разработкой которой впервые занимались люди, собравшие биеннале 2019 года. Что интересно, тема появилась ещё до ковида, хотя несведущие могут подумать, что она возникла как отклик на пандемию и новую коммуникацию, ограниченную обстоятельствами.      

— Мы тоже начали думать о концептуальном наполнении биеннале до ковида. У нас был интерес к физическому взаимодействию, материальности произведений искусства и поиску новых путей для объединения. Услышав тему, мы стали развивать мысль в сторону тактильности и фокусировки на теле, через которое можно понять и познать мир. Нам хочется лучше изучить альтернативные формы близости — период всемирной изоляции дал всем чётко понять, что физический контакт не просто нужен, а необходим каждому.

Другой интересный момент — мы все хотим быть вместе, и место проведения биеннале должно соответствовать этой идее. Я очень хочу, чтобы площадка работала без перерывов и выходных, была одновременно выставкой и местом, где можно остаться на лекцию, провести время наедине или в группе, сходить на свидание и лучше узнать друг друга, провести самую важную встречу в жизни или просто зависнуть на вечеринке. И я верю, что у нас получится создать такое место!

Это напоминает мне времена моей учебы в Архитектурной школе Архитектурной Ассоциации в Лондоне. Неподалеку от школы располагался бар, куда студенты приходили не просто выпить — это был их второй дом. Сколько важных разговоров там случилось и судьбоносных встреч… Кстати, Аднан тоже там бывал. 

Вот и биеннале должна стать таким баром, где постоянно что-то происходит. 

По этой причине мы намеренно решили уменьшить количество участников, чтобы у художников было больше возможностей раскрыться. И это не значит, что зритель увидит меньше, чем на предыдущей биеннале. Наоборот, мы хотим сделать так, чтобы одни и те же работы воспринимались каждый раз иначе.

— Я согласна, что пандемия заставила всех переосмыслить понятие личных границ и проблему коммуникации с внешним миром. Но точно также изоляция повлияла на отношения с самим собой. Будет ли рассматриваться этот аспект в пределах биеннале? И как пандемия повлияла лично на вас? 

— Я думаю, что один из вариантов взаимодействия между «я» и «я» — это создание чего-либо. Например, я могу после нашего разговора соорудить какой-то объект (необязательно материальный) по его мотивам. И это будет, по сути, мой личный взгляд на вещи, индивидуальное отражение реальности. Так что с собой можно контактировать через творчество. Я надеюсь, что все, кого мы пригласим на биеннале, смогут раскрыть тему отношений с внутренним «я», того, как они могут меняться и почему.

Что касается меня, то я очень много провёл времени дома. В последние десять лет мне приходится постоянно путешествовать по миру в одиночестве: из Тель-Авива в Лондон, затем в Нью-Йорк, потом обратно в Лондон и дальше в Берлин. Этот путь уже стал для меня привычным. У меня в принципе не так много вещей из-за кочевнического образа жизни, который подразумевает постоянную погоню за проектами и возможностями. Приходится всегда быть налегке (смеётся). Во время пандемии я наконец-то начал вкладывать силы, энергию и время в свой дом. Купил мебель, которая мне нравится, а не ту, что должна быть у каждого нормального человека (смеётся).

— Появилось время для взвешенных решений?

— Именно так. Мне захотелось сделать свой дом более гостеприимным — прежде всего для себя, а уже потом для других. Я стал чаще звать к себе друзей, устраивать ужины — никакой еды из микроволновки! Хотя раньше мы постоянно виделись вне дома, ходили на вечеринки. В общем, теперь мой дом нравится мне куда больше. Наконец-то здесь хочется жить!

Но если честно, то я рад вернуться, хотя бы частично, к привычному режиму. Во время пандемии работы не уменьшилось, она просто стала сложнее. После зимы, проведённой в Тель-Авиве, я наконец-то смог вернуться в студию в Берлине, где увидел в реальном масштабе мебель, потрогал материалы, разные прототипы. 

— По этой причине биеннале не перешла в онлайн? Неужели материальный мир волнует всех так же, как и раньше?

— Я думаю, что мы все были бы очень несчастными, если бы продолжили существовать в онлайн-формате. Да, всем известно, какие возможности нам могут дать интернет-платформы, но лично я хочу чего-то большего — реального физического контакта. Чем чаще я думаю о понятии близости, тем больше убеждаюсь в том, что онлайн — это абсолютно небиеннальный путь. Если только с новой силой не развернётся эпопея с ковидом, из-за которой нам опять придётся застрять на местах. Тогда, возможно, я изменю своё мнение. Правда, все мы знаем, что магия возможна только в реальной жизни.

— А как же ваша идея прикосновения без прикосновения? Лично для меня это в первую очередь история про современную подмену понятий.

— Так и есть. Только говоря о прикосновении, мы имеем в виду не только человеческое взаимодействие, но и контакт между людьми и разными объектами. Да, мы могли бы создать суперцифровую биеннале, но это было бы слишком просто. Мне кажется, что зрителю нужно искусство в его физическом значении, он жаждет видеть плоть и кожу перформеров. Новые технологии пока не способны предложить здоровую альтернативу.

— Как так получилось, что рядом с темой объятий, навеянной Экклезиастом (тема 6-й биеннале: «Время обнимать и уклоняться от объятий», — прим. ред.), в вашей концепции возникают фигуры Казимира Малевича и Евгения Замятина? Все три поинта принадлежат разному временному порядку. Нет ли в этом какого-то противоречия?

— Мне нравится, что опорные точки биеннале пришли к нам из разных эпох. Да, нам удалось немного отойти от заданного вектора и сделать новую концептуальную надстройку. С одной стороны, действительно, есть Замятин и его антиутопия «Мы», которая для нас, иностранных кураторов, имеет интересные точки соприкосновения с Малевичем. Было приятно осознать, что проекции будущего, возникшие порядка ста лет назад, не кажутся местным жителям устаревшими. С другой стороны, есть Юхани Палласмаа, который несёт идею архитектуры, но в очень широком смысле. Он рассматривает её не только через категорию визуального, но в более полном, реалистичном масштабе, через запахи, прикосновение.

Мы выбрали трёх создателей, которых пытаемся связать друг с другом, но в то же время даём свободу выбора зрителям, которые сами решают, с чем контактировать, какие параллели проводить. Кому-то вроде меня будет ближе Палласмаа, другим — идеи Замятина или Малевича.

И всё же для нас Малевич — это отец 6-й биеннале, потому что в своих размышлениях о месте проведения мы отталкивались от его архитектурной фантазии о планитах, домах будущего. В нашем представлении все биеннальные площадки — это отдельные планиты. Выстраивая индивидуальные маршруты, соединяющие их, зрители будут создавать новые миры в пространстве города.  

— Получается, вы хотите создать мультивселенную, которая просуществует всего пару месяцев?

— Если быть точными, то два. Для нас биеннале не закончится в декабре, как и наш проект с Аднаном и Чалой. Всегда лучше создать продукт, а потом найти платформу для его реализации и демонстрации. Лично меня не устраивает, когда всё происходит в обратном порядке — сначала решается вопрос места, а потом наполнения. Из-за этого часто происходит спекуляция на зачаточной идее, на основе которой создаются призрачные заявки, незамедлительно начинаются поиски финансирования. Мне нравится создавать контент, который интересен прежде всего мне самому, контент, который способен постоянно развиваться. Так интереснее, ведь ты никогда не знаешь, что получится в итоге — статья, выставка, здание или космический корабль.

— Космический корабль?

— Почему нет? Кстати, как мы помним, в «Мы» главный герой тоже строит космический корабль. Я считаю, что отсылка к Замятину очень своевременная. Через его литературное представление о будущем мы можем иначе посмотреть на настоящее, лучше понять то, как мы живём сегодня, как мы хотим жить сегодня и что значит жить сегодня. Один из способов выразить это — поговорить о самом ближайшем или очень далёком будущем.

— Малевич и Замятин — авторы с очень понятным ассоциативным полем. Я бы сказала, что в России их имена давно стали нарицательными. Думали ли вы о том, какое влияние они оказали на русскую культуру и какое значение имеют до сих пор?

— Конечно, мы прекрасно понимаем суперпопулярность Малевича и Замятина в России. Я понимаю, что это не часть моей родной культуры, но в пределах концепции нам было важно найти локальных героев, чьи идеи релевантны сегодня. Замятин и Малевич в определённом смысле радикальны, и это именно то, что нужно.

— Это то, что касается концептуального наполнения. Также я хотела спросить о форме. Вы очень много говорите о перформансе как о заглавном медиуме, коррелирующем с темой биеннале. Не является ли в таком случае для вас как кураторов проблемным вопрос его документации и демонстрации?

— Да, именно через перформанс мы бы хотели продемонстрировать возможность прикосновения без прикосновения — для нас это форма особой интимной коммуникации. Зрителя ждут разные выступления: с участием как одного человека, так и целой группы исполнителей. Одни перформансы будут показываться по несколько раз в день на протяжении недели, другие могут случиться единожды. Помимо перформативной программы параллельно будет работать выставка. Выступления станут своего рода якорем каждой площадки, они будут включать визуальные элементы, которые останутся после окончания шоу.

Вопрос документации очень важен, и сегодня мы можем видеть, сколько внимания разные художники уделяют ему. Бывает, что перформансу не нужна аудитория, результат мы видим только в варианте записи. В этом случае фильм — это конечная форма искусства. Для кого-то, наоборот, необходим момент сакральности: от перформанса не остаётся ничего кроме воспоминаний зрителей. Существует множество вариантов документации, и мы приветствуем каждый из них. Для нас важно само искусство, а не форма, которую оно принимает в итоге. Мы относимся с большим вниманием к пожеланиям художников, но это не означает, что мы ничем не ограничены, у нас тоже есть рамки. Если мы договорились с автором об участии, то стараемся обеспечить ему лучшие условия. Например, художник хочет, чтобы мы зафиксировали процесс. Прекрасно! Тогда мы найдём лучшего видеооператора в городе и смонтируем классное видео. Если художник требует записать его выступление на чёрно-белую плёнку — не проблема.

— Появление перформанса однозначно вывело тему телесности на новый уровень понимания. Правда, есть ощущение, что изучение телесности одно время часто приравнивалось художниками к изучению собственной сексуальности, сейчас обозначился вектор на гендерную нормативность. Есть ли в этом, по вашему мнению, какая-то закономерность?

— Как говорит Кэтрин Вуд, искусство перформанса имеет тенденцию регистрировать сдвиги в современной реальности, оно помогает представить, как мы на самом деле живём сейчас. В этом смысле перформанс способен дать расширенное восприятие пола и сексуальности, выходящее за рамки норм, которые всегда будут кому-то казаться устаревшими. Так что да, сексуальность художника может быть частью работы, но не её основой, с помощью которой следует конструировать идентичность. Если говорить о телесности, то лично мне скорее интересно то, как перформанс может выразить восприятие себя за пределами человеческого тела, получившего новое расширение с помощью протезов и других технологий. Посмотрите, как это делают Амалия Ульман, Анне Имхоф или Кымхён Чон. Эти художники постоянно балансируют между онлайном и офлайном, настоящей и искусственной реальностями.

— Вы часто говорите о новизне: новой аудитории, новом понимании публичного пространства, новых медиумах.

— Как говорится, если вы не пытаетесь изобрести что-то новое, то вы ничего не делаете (смеётся). Но я понимаю, о чём вы. Да, у нас есть множество обещаний новизны, и я уже готов к критике. И нужно помнить, что, несмотря на список проектов, площадок и участников, главная задача биеннале — это разговор, который невозможно начать без зрителя. Так что советую всем притормозить, немного остыть и просто начать получать удовольствие от всего происходящего.  

• Фото:Ульяна Яковлева