Как начать слышать город и не свихнуться

• Текст:Ксения Майорова
  21 августа 2022
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Слух играл большую роль в повседневной жизни наших далеких предков, но сегодня он перестал быть самодостаточным источником информации. Для представителей современного общества доминирующим модусом восприятия является зрение, и этот приоритет визуального перед звуковым отображен во всех областях культуры, включая городское планирование. Так, именно примату визуального мы обязаны беспорядочной звуковой средой.

Дисгармоничные наслоения и концентрация звуков, создающие как мешанину на смысловом уровне, так и дискомфорт на физиологическом, вынуждают горожанина вырабатывать противодействие, защитный механизм. Не в состоянии захлопнуться по нашей воле в нужный момент, уши включают режим энергосбережения, а без того скудные слуховые компетенции становятся еще скромнее.

Во многих случаях (как на уровне личного восприятия, так и на уровне градостроительной практики) рефлексия относительно звуковых явлений ограничивается одним измерением, крайними полюсами которого являются шум и тишина, исключая прочие особенности и детали.

При этом звук не перестает оказывать сильное воздействие как на живые организмы, так и на материальную среду наших городов. Поэтому как при создании городских пространств, так и при их эксплуатации необходимо детально прорабатывать звуковой ландшафт во всей его многоразмерности: учитывать гигиенические параметры, зоны пересечения звуков разных типов, семантическую и символическую нагрузку, взаиморасположение звуковых доминант, их сочетание с визуальным ландшафтом и многое другое. В градостроительной практике, сформированной в рамках визуальной культуры, при принятии подобных решений считается правильным опираться на мнение, потребности и повседневные практики пользователей планируемых пространств. Но задача выяснить позицию горожан относительно звука сама по себе является непростой: как выяснить, что люди думают о том, на что они обычно не обращают внимание? Как понять, чего людям не хватает, а что избыточно в звуковом ландшафте, существующем для большинства в качестве неразличимого фона? Как говорить о явлениях, для обсуждения которых нет полноценного словаря?

О нашей визуальности свидетельствует привычка искать глазами источник слышимого звука. Услышав шум двигателя, мы поворачиваем голову в поисках приближающейся машины; звуковой сигнал светофора заставляет нас поднять голову и убедиться, что горит зеленый, а также узнать, сколько секунд осталось до конца сигнала. Визуальность лежит в основе устройства современных городов. Может ли быть иначе?

Разумеется, есть категории для описания специфических особенностей звука, не всегда характерных для визуальных явлений: например, длительность, или продолжительность. Однако при попытке дать звуку более четкое и содержательное описание мы столкнемся с необходимостью использования так называемых визуальных метафор. То есть описания непространственного, невещественного объекта, звука, так, как если бы мы могли его увидеть. Это означает, что современному человеку проще допустить, что звук может становиться видимым, а еще лучше — визуализировать его в виде осциллограммы или любого другого графика. Графики позволяют нам говорить о том, что звук располагается выше или ниже в двумерной системе координат; что его амплитуда увеличивается или уменьшается. Но в таком случае речь идет о расположении точек, а не звука. Позволяет ли такой язык говорить нам о самом звуке? По всей видимости, не в полной мере. Именно поэтому первым шагом на пути к формированию благоприятного звукового ландшафта должна быть разработка инструментов для исследования звука, отличных от инструментов для исследования визуального. 

Ограниченность когнитивного аппарата современного человека (исследователь должен отдавать себе отчет в первую очередь в недостаточности собственных аудиальных компетенций) — лишь одно из обстоятельств, которые необходимо учитывать.

Попытка выяснить мнение горожан о звуковом ландшафте, чтобы затем разработать практические рекомендации по его улучшению, сфокусирована на человеке: она является гуманистической (то есть ставит перед собой цель улучшения жизни человека), а значит антропоцентричной (то есть ставит человека во главу угла, делая его как бы главным существом в этом мире). Это означает, что, рассуждая о звуке, мы должны всегда держать в голове портрет реального горожанина с его интересами, привычками, культурным бэкграундом, должны быть способны встать на его место и помыслить проектируемое пространство с его точки зрения. Антропоцентричность влечет за собой необходимость сверяться с гигиеническими нормами и в первую очередь исследовать звук на предмет шумового загрязнения. Зачастую этим исследование звукового ландшафта и ограничивается, в то время как этот этап должен быть лишь промежуточным. Так, наиболее распространенной формой регламентирования звукового ландшафта является установление пороговых показателей уровня допустимого шумового загрязнения. Например, необходимой частью градостроительных документов Российской Федерации должен быть раздел «Защита от шума», а именно карты шума (то есть локализация источников и ареал распространения промышленных и транспортных шумов, потенциально небезопасных для горожан), в то время как содержательно звуковое наполнение населенных пунктов не регламентируется никак.

Люди, средства передвижения и индустриальные объекты — не единственные участники звукового ландшафта. В процессе его производства задействованы также иные формы жизни, органические — животные, птицы, растения — и неорганические — здания, объекты инфраструктуры, мусор и т.д.

Неизбежная антропоцентричность практик планирования городской среды приводит нас и к другой опасности: опасности ограничить свое исследование позицией человека, в то время как последний живет (и воспринимает обсуждаемый нами звуковой ландшафт) не в вакууме, а в пространстве, наполненном многочисленными предметами и смыслами. Так, и в производстве, поддержании и восприятии человеком звукового ландшафта всегда участвует множество действующих лиц и вещей, и во многих случаях отследить всех не представляется возможным. А потому задача исследователя состоит в том, чтобы обнаружить и проанализировать максимальное количество сил, участвующих в производстве рассматриваемого ландшафта, и попытаться осознать их роль в этом процессе.

Нельзя также упускать из виду мультимодальность городского опыта: когнитивная деятельность горожанина всегда сочетает в себе обработку зрительных, слуховых, тактильных, обонятельных и прочих данных. Наводя исследовательский фокус на звук, необходимо учитывать, что звуковые явления становятся возможными благодаря физическому обустройству пространства: границам, барьерам, рельефам, пустотам. Соответственно, обязательством исследователя звука является рассмотрение звука в неразрывной связи с другими сторонами городских явлений.

Однако если видимые и ощутимые на ощупь пространственные объекты кажутся статичными, звук динамичен: звуковые явления развертываются во времени. 

Звуковое восприятие невозможно без привлечения структур памяти, связывающих настоящий момент с предыдущим. Таким образом, звуковой ландшафт должен исследоваться исходя из категорий длительности, ритмичности, течения из прошлого в будущее и других временных категорий.

Рассмотрение звука в терминах шума и тишины, которым преимущественно ограничивается российская градостроительная практика на сегодняшний день, представляет собой рассмотрение на макро-уровне. Шумовая карта города — аналитический элемент, необходимый для грамотной разработки документов территориального планирования — отображает звуковые доминанты, такие, как аэропорты и крупные промышленные объекты, ничего не говоря о звуковых наполнениях улиц и дворов, площадей и бульваров. В то же время гуманистическая установка и принятие реального человека с его потребностями и привычками за исходную точку в рассмотрении требуют рефлексии на микро-уровне, полной погруженности в городской ландшафт с его архитектурными рельефами, опутанный пересечениями транспортных, информационных, культурных сетей. На этом уровне возникает проблема субъективности, индивидуальных различий в восприятии горожанами ландшафта, что заставляет исследователя учитывать описанные выше когнитивные особенности.

Специфика звука как объекта такова, что его невозможно масштабировать, как это происходит при визуальной работе с разными масштабами. Поэтому нельзя сказать, что шумовые карты, описывающие состояние территории в отношении шумового загрязнения на макро-уровне, описывают звук.

Между тем, в шумовом анализе и анализе звуковых ландшафтов есть одна общая рамка описания — экологическая. Лежащая в основании современных исследований звукового ландшафта дисциплина носит название «акустическая экология». Но нужно понимать, что речь идет не об экосистемах в природном смысле, а об экосистемах как метафоре. В терминах экосистемы звуковая среда является замкнутой и целостной единицей, гармоничное существование которой обеспечивается механизмами равновесия. Именно направленность на создание и выявление целостных и полноценных звуковых ландшафтов позволяет работать с аудиальной идентичностью мест, делать пространства узнаваемыми и поддерживать их значимость для горожан. В этом контексте звук очень схож с визуальной составляющей городской среды: «чужеродные», отличные по стилю, высотности, способу использования объекты, возведенные в гармоничном районе, будут выступать разрушителем гармонии в экосистеме района. 

Но если визуальная сторона городской среды принимается во внимание все чаще, звуковые последствия обустройства города и возможные аудиальные противоречия пока еще всерьез не учитываются.   

Посмотрев вокруг, сегодня мы не увидим замкнутых на себе звуковых сред. Сегодня концентрация звукопроизводящих фигур и объектов, а также степень непостоянства их размещения в городском пространстве настолько высоки, что модель замкнутой и сбалансированной системы, которую можно умышленно сформировать, уже не представляется актуальной. Скорее можно говорить о спонтанном вступлении в игру одних источников звука с их смыслами и столь же спонтанном выходе из игры других. Это постоянное перетекание, изменение и вовлечение новых действующих фигур усугубляет звуковую безграмотность современного человека, делая звук еще менее понятным, чужим и пугающим. В этом смысле звуковой ландшафт города является гиперобъектом: когда нет представления, как понять звук, как к нему подобраться и подчинить его себе, мы находимся в путах звука, он нас обволакивает и потому пугает.\

Трудно поверить, но в самом центре Мидтауна есть островок с тщательно продуманным природным звуковым ландшафтом. Пейли парк был создан в 1967 году на территории площадью 390 квадратных метров, со всех сторон окруженной офисными зданиями и проезжей частью. Этот важный для истории городского звукового дизайна объект по-прежнему остается одним из немногих проектов, в которых реализуется идея заботы о звуковом ландшафте.

В целях создания комфортной для человека и уникальной с культурно-исторической точки зрения звуковой среды необходимо прочищать когнитивный аппарат, выстраивать язык описания звуковых явлений. В терминах экологии это можно назвать развитием акустической осознанности. Акустическая осознанность вовсе не предполагает аналитический подход к воспринимаемой аудиальной информации, в результате которого непонятный и пугающий сегодня, звук должен был бы «приручиться» и разложиться на отдельные элементы. Такое представление об акустической осознанности было бы слишком «визуальным». Скорее, акустическая осознанность предполагает осознание инаковости звука и звуковых явлений по отношению к визуальным. Осознание необходимости удерживать критичную позицию по отношению ко всему, что мы говорили и думали о звуке до сих пор, поскольку наши слова и мысли заданы визуальностью культуры, которой мы принадлежим. Необходимости разрабатывать новые средства для описания воспринимаемых и создаваемых нами явлений. А это повлечет за собой не только изменение уже имеющейся у нас визуальной культуры, но и возможность возникновения совершенно новой, аудиальной. Культуры, в которой звуку будет отведено подобающее место.

• Фото:pixabay , unsplash