Исторические уроки несбывшегося

• Текст:Леонид Салмин
  25 августа 2017
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

У всякого городского маршрута помимо цепочки зримых достопримечательностей есть свой невидимый сценарий, свой неочевидный смысл. Недолгая зигзагообразная прогулка по центру Екатеринбурга, которую мы совершим от перекрестка улиц Первомайской и Карла Либкнехта до пересечения улицы Бажова с проспектом Ленина, и есть тот самый случай. Для внимательного глаза и ищущего ума между двумя уличными перекрестьями открывается то, что можно было бы назвать архитектурной летописью ложных исторических надежд и утраченных общественных иллюзий. Итак, тронемся в путь, пристально глядя по сторонам, выделяя главное из увиденного и извлекая для себя поучительные уроки человеческих заблуждений.

Прогулка начинается от здания Свердловской государственной филармонии, примечательного классическим фасадом, обилием украшающих его ордерных деталей и являющего собой убедительное подтверждение известной истины: «Мы предполагаем, а Бог располагает». Изначально (еще в годы Первой мировой войны) запроектированное как зал Екатеринбургского общественного собрания, здание, уже при большевиках, стало сперва Деловым клубом, а затем отошло под нужды филармонии. Парадоксально, что, когда здание возводилось, архитектура города уже полным ходом совершала радикальный поворот к конструктивизму с его эстетикой чистых форм, чуждой буржуазного тяготения к украшательству. Оставаясь в заложниках дореволюционного архитектурного вкуса и посему оказавшись на долгое время в роли стилистического анахронизма, здание, пожалуй, лишь в наши дни обрело непротиворечивое согласие между своей архитектурой и тем, что происходит внутри нее. Что ж, пафос исходного замысла редко проходит испытание реальной жизнью.

Общий вид, фото 2015 года

Фрагменты фасада, фото 2015 года

Завернув за угол и поднявшись чуть выше по улице Первомайской, мы увидим похожий по смыслу, но обратный по форме образец исторической смены архитектурной риторики. Дворец культуры имени Горького был первоначально выдержан в эстетике конструктивизма (его конструктивистское тело, впрочем, выросло «на костях» перестроенного особняка начала XX века). Разглядев здание со стороны двора, легко уловить черты его конструктивистского происхождения. Однако уличный фасад претерпел декоративные «улучшения» в духе провинциальной неоклассической ностальгии по смутному призраку «чего-то имперско-римского». Вот так левый политический пафос в архитектуре (и не только в ней) может всего через полтора десятилетия смениться автократической дидактикой. Благо у большинства архитекторов-конструктивистов за плечами был богатейший опыт классических штудий времен их молодости. Вернуться к языку ложной античности не составило труда.

Вид с ул. Первомайская, фото 1930-х годов

Далее вверх по Первомайской и направо. Сбегающая вниз, в объятия проспекта Ленина, скромная улица Тургенева приведет к зданию Дома печати, который в дни очевидного конца эры Гутенберга можно было бы, поменяв всего одну букву, смело переименовать в Дом печали. Затеянное как эффектный архитектурный комплекс типографии «Уральский рабочий», здание всем своим обликом — от углового скругления фасада до непрерывных, как ленточный конвейер, окон цехов — утверждало неостановимый триумф печатного слова. Увы, время коварно. Эпоха массовых коммуникаций, Интернета и сетевого чтения (будь этим чтением хоть Ленин, хоть Тургенев) убила индустриальное нутро Дома печати, оставив идеологически индифферентным потомкам лишь лапидарную архитектурную оболочку.

Общий вид, фото 2015 года

Перейдя через проспект Ленина, следует подняться вверх по улице Красноармейской к зданию гостиницы «Большой Урал» — интереснейшему образцу того, как чеканный пластический язык конструктивизма вдруг обрастает исполненными буржуазной респектабельности классическими ордерными деталями и назидательными барельефами в духе раннеренессансной религиозной дидактики. В смысле архитектурного символизма «Большой Урал» — это поселившаяся в холодном конструктивистском пространстве тоска по югу, по античному солнцу Умбрии и Тосканы (или хотя бы по курортному теплу Ялты и Гурзуфа). А иначе зачем все эти гигантские, способные заслонить солнце, карнизы, балконы и террасы с балюстрадами, все эти среднеуральские отголоски римских патио и перистилей? «Но по сталинскому плану юг приблизится и к нам» — так пелось в песне и так мечталось. Гостиничная функция здания служила опорой этой мечте, а его декор долгое время был символом веры в возможность климатического чуда. Но и тут не сбылось... Все же Урал (даже «Большой Урал») — это весьма определенная география с ее скупым солнцем и коротким, хоть и малоснежным, летом.

Фрагмент фасада, фото 2015 года

Повернув налево с Красноармейской и пройдя вдоль главного фасада «Большого Урала», нужно спуститься на улицу Мамина-Сибиряка. Здесь взору предстанет занимающая целый квартал гигантская серая туша Дома промышленности и торговли. Этот архитектурный левиафан, вероятно, самый большой памятник уральской индустриальной гегемонии. Его физический размах и, как следствие, длительная и многосложная история строительства (по меньшей мере, три десятилетия) увели стиль сооружения от рафинированного конструктивизма к голодному советскому варианту ар-деко. В этом читается отчаянное стремление сохранить амбициозный пафос начального замысла и героический характер архитектурного жеста. Сегодня обилие разнообразных заведений, контор и магазинов, населяющих тело Дома промышленности, напоминает диковатый, но по-своему уютный быт варваров на руинах римского цирка эпохи Нерона.

Строительство №1, 2 и 3 блоков вдоль ул. Мамина-Сибиряка, вид из сквера за Театром оперы и балета, фото 1930-х годов

Обойдя Дом промышленности, следует продолжить движение по улице имени наркома просвещения Луначарского к самому известному конструктивистскому кварталу Екатеринбурга-Свердловска — «Городку чекистов». Именно тут история советской социальной утопии предстанет перед нами в наиболее модернистских, чисто ограненных пластических формах, не подвергшихся искушениям неоклассического «освоения наследия». «Городок чекистов» — рафинированный образец архитектурного воплощения идеи социалистического общежития, подчиненного высокой революционной цели. Модель жилого комплекса, реализованная в границах целого квартала, основывалась на обобществлении основных бытовых функций и на максимальном ограничении человеческой приватности. Частная жизнь приносилась в жертву коллективизму и общественному интересу. Предполагалось, по-видимому, что чекистам, для которых строился комплекс, такой концепт жизнеустройства наиболее органичен. Однако уже через пару десятилетий хранителям карающего меча революции надоела конструктивистская бытовая аскеза. Последний рыцарь плаща и кинжала покинул городок с полвека назад, ознаменовав своим уходом еще одну историю несбывшегося, но оставив в наследство сегодняшним жителям квартала его проблемное имя. Покинутый чекистами городок ныне всей своей славной, но неумолимо разрушающейся в условиях городской бесхозности архитектурой алчет новой жизни, новых содержаний и смыслов своего удивительного пространства. Алчет… Но пока не находит.

Жилой комплекс НКВД, Городок Чекистов

По соседству с «Городком чекистов», через улицу Первомайскую, расположился еще один архитектурный памятник, продолжающий урбанистический разговор о том, куда приводят мечты. Здание Окружного дома офицеров, затеянное первоначально как клуб работников просвещения, обрело свой вид лишь к 1940 году, когда в воздухе советской жизни уже ощутимо пахло не просвещением, а грядущей войной. Цвет военного руководства страны к этому времени уже был выкошен, а пакт Молотова–Риббентропа уже прорисовал грядущую геополитическую перспективу. В этих условиях даже провинциальный дух державного милитаризма жаждал выразить себя тем бессмертным архитектурным языком, каковым пользовались еще триумфаторы Древнего Рима. Это объясняет тот факт, что вполне конструктивистское по своей планировке и структуре здание в самом конце 1930-х не только обросло героизировавшими его ордерным декором и тематической скульптурой, но и обрело важнейший с точки зрения масштабов городского пространства элемент — башню, увенчанную шпилем с пятиконечной звездой. Этот символ военной гегемонии и пространственного доминирования, пришедший на смену церковным колокольням — столь же прозрачная, сколь и казусная (в условиях глубоко континентального, сухопутного «бурга») отсылка к питерскому Адмиралтейству. Со стороны главного фасада башню Дома офицеров украшает растресканный гипсовый барельеф в виде загадочного прямоугольного блока в обрамлении знамен. В блок этот, вероятно, после 1961 года было запрятано изображение так называемого «отца народов» и полностью видоизменено в середине 1980-х. И, бесхитростно редактируя архитектуру, время заметает следы несбывшегося…

Наконец, еще один квартал, соседствующий бок о бок с «Городком чекистов» — комплекс Штаба Центрального военного округа. Входящие в него жилые здания, обращенные фасадами на улицы Первомайскую, Кузнечную и Бажова, по своей архитектуре могут быть определены как «декаданс конструктивизма» со всеми свойственными ему пластическими признаками архитектурного ренегатства. В отличие от аскетических (в духе ордена нищенствующих воинов веры) вкусов НКВД, эстетические предпочтения военного ведомства были значительно более раблезианскими. Это, в частности, объясняет, почему построенное в те же годы, что и «Городок чекистов», главное здание Штаба отличает столь театрально щедрая тевтонская мощь, выраженная обилием архитектурных приемов — от дорического шестиколонного портика до гранитной рустики фасада и замковых камней над окнами.

Штаб, общий вид, фото 2015 года

Впрочем, в данном случае тяга заказчика к «литературности» обернулась злой исторической иронией. На завершающем портик Штаба мощном аттике виден рельеф, который представляет собой, быть может, самое яркое на нашем пути собрание символов несбывшегося. Собрание тем более удивительное, что все его элементы являют собой знаки загадочных интуитивных предвидений. Так, устремленные на запад и восток динамичные профили танков напоминают обобщенный образ нескольких боевых машин, разработанных в начале 1930-х годов, но, в силу различных фатальных причин, так и не дошедших до массовой постановки на вооружение. В отличие от них летящий в верхней части композиции самолет — образ реального АНТ-20, названного именем Максима Горького. На тот момент это был самый большой самолет в мире. Создатели барельефа не могли знать, что уже через год, в мае 1935-го, на центральном аэродроме столицы произойдет авиакатастрофа, в которой запечатленный ими авиагигант погибнет, унеся с собой жизни сорока девяти человек, после чего программа строительства подобных самолетов будет закрыта. Наконец, рельеф в самом центре композиции изображает знаменитое здание Дворца советов — уже запроектированное, уже повсеместно запечатлеваемое, уже долженствующее заменить собой снесенный в Москве Храм Христа Спасителя… Но так никогда и не построенное.

На этом образе Вавилонской башни так и не победившей мировой революции краткая прогулка почти подошла к концу, и под впечатлением от нее, продолжая движение в сторону улицы Восточной, можно погрузиться в неспешные размышления об исторических уроках несбывшегося.