Гибридный урбанизм в разрезе

• Текст:Даниил Кокин
  16 июля 2019
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Как выпускник «Стрелки», расскажите, чем она выделяется на фоне других образовательных пространств, где учат городским исследованиям?

— Современные и традиционные школы, начиная с МАРШ и МАРХИ и заканчивая ВШУ ВШЭ и Шанинкой (МВШСЭН), сильно отличаются от «Стрелки» программами и структурой, если говорить про архитектуру и урбанистику. Для меня эта программа была чем-то вроде мини-MBA и, в то же время, возможностью поговорить о будущем, поработать с какими-то понятиями и концепциями. Иными словами, конструктивно посмотреть на мир и воспитать в себе критическое мышление. Проекты, которыми здесь занимаются студенты, далеко не всегда связаны с городом: на моей программе, например, очень интенсивно изучались цифровые платформы. Мы пытались понять, как работает мир бизнеса. Собственно, понимание — это главное, что нам давали на курсе: проходили различные воркшопы, но в рамках чего-то общего. 

Мой финальный проект M&M architecture был совсем не похож на другие: тема того года обучения, гибридный урбанизм, оказалась очень широким полем. Смысл был в том, чтобы при помощи студентов разобраться и понять, что это такое. У нас были длительные сессии, направленные на то, чтобы вникнуть в сущность этого термина, привести множество его значений, отсеять лишние, взять что-то важное для себя и для команды и двигаться с этим дальше, отразив в проектах. Я как архитектор понимал, что нужно использовать свой бэкграунд, иначе проект будет очень слабым. Нельзя просто взять понравившуюся тему и попытаться с ней разобраться за пару недель. 

Главная страница проекта "M&M architecture"

— Расскажите про свой финальный проект. Насколько я понял, Вы работали в команде, где были единственным архитектором?

— Не совсем. Нас было четверо, три архитектора и один программист, причем он был самым старшим из нас, самым опытным. Так или иначе, у нас было три архитектурных головы, которые еще до поступления в «Стрелку» мечтали о том, что сама профессия архитектора, сам процесс проектирования и строительства должны очень сильно измениться в скором времени. И в рамках проекта мы решили заняться изучением этого изменения. Примерно три месяца мы занимались методичным исследованием того, какие технологии есть, пытались понять существующее положение вещей в архитектурной профессии и в процессе проектирования вообще: что раньше было и, главное, что будет. Мы разобрали три главных части, которые назвали хард, софт и алгоритм.

Хард — это все, что связано с разными-разными строительными технологиями, техникой, аддитивной печатью, алеаторными материалами и прочим. Мы посмотрели на материалы и способы создания физических объектов и поняли, что с этими строительными технологиями уже можно работать как-то иначе, не просто в AutoCAD-е, так сказать.

Софт — часть, обеспечивающая ту самую возможность генерации решений, какую-то инфраструктуру, которая позволяет сойтись клиенту, заказчику, архитектору (проектировщику), строителю и собственно физическому объекту в каком-то одном месте, быть спроектированным и построенным. 

Алгоритм — это, в первую очередь, сам архитектор и то, как он мыслит, что он может привнести, где его зона ответственности и как вообще он проектирует. Мы поняли, что можно сделать архитектора не проектировщиком, а скорее проектировщиком-судьей, следящим за тем, какие решения принимает машина в десятках тысяч вариантов, и манипулирует этим так, чтобы самому решить, какой из вариантов лучше. Мы не заменяем архитектора в этой концепции, но даем ему очень сильного помощника, правую руку, которая берет и генерирует решения. 

Мы создали демонстрационную игру для того, чтобы весело и наглядно объяснить суть проекта. Наше исследование говорит о том, что есть технологии, строительные материалы с одной стороны, и архитекторы с другой, которые готовы с этими технологиями породить совместное решение.

Такие вещи наблюдаются, например, в производстве кроссовок: мы можем кастомизировать их при заказе, выбрав материалы и написав свое имя, но в процессе их создания обязательно есть участие какого-то инженера, который сделал эти кроссовки удобными. Получается, что участие двух сторон дает возможность создать что-то уникальное и при этом массовое. И M&M architecture как раз про сочетание этих двух крайностей.

Кастомизация кроссовок на Nike.com

— То есть все делается на общем конвейере, но, тем не менее, имеет свою индивидуальность, которая будет отличать их друг от друга?

— Да, все производимые объекты и продукты уникальны — они заточены под конкретного пользователя. Сейчас в своей работе я вижу, что то, о чем мы только думали в 2016 году, действительно начинает работать в архитектурной сфере. И отчасти то, что мы делаем сейчас, связано с созданием индивидуальных массовых решений.

— Свой выпускной проект Вы воплощаете в жизнь и тем самым показываете, что не настолько уж он и утопичный?

— Получается, что так. Но я здесь свожу гибридный урбанизм к архитектуре, хотя он гораздо шире. В первую очередь, гибридный урбанизм — это про появление цифровых платформ в городах и про то, как эти платформы их изменили, и как потом города снова изменили цифровые платформы, делая их снова физическими. Например, Amazon, который изначально продавал только книги, стал самым глобальным маркетом на планете и начал открывать физические магазины, и это потрясающе. В городском пространстве происходят волнообразные изменения, когда физическое и цифровое друг друга постоянно подменяют, причем иногда в довольно коротких фазах. И получается так, что все становится гораздо сложнее.

— Дает ли такое видение гибридного урбанизма возможность всем теоретикам и практикам, связанным с городом и архитектурой, разговаривать на одном языке?

— Самого термина недостаточно: если все начнут друг другу в глаза говорить «гибридный урбанизм», смысла не прибавится. Это можно назвать зонтичной темой, которая содержит в себе множество других, связанных, например, с интернетом вещей, урбантехом, цифровыми исследованиями города, большими данными. Они порождаются городом и исследуются в нём.

Сложно создать аппарат терминов. В английском языке он, конечно, существует и развивается в академической и бизнес средах. Сейчас нам приходится пользоваться уже существующими терминами. В то же время мы пытаемся объяснить своими словами то, что уже имеет конкретное название, но получается плохо.

— То есть на западе социолог может спокойно поговорить с практикующим архитектором, и они найдут общий язык и будут понимать друг друга без проблем?

— Если это два грамотных человека, то да. Само академическое поле это позволяет, есть терминологический аппарат, сформированный в разных областях, работающих между собой, это правда. На западе есть конференции, которые объединяют очень разных специалистов, и, более того, академические программы, созданные на пересечении разных компетенций. Топовые архитектурные школы уже аккумулируют в себе людей с разными специализациями. Их перенаправляют в архитектурное поле: например, кто-то занимался кибернетикой, а его забирают в проектный процесс. Такое явление называется интегративным проектированием, когда не только разные компетенции, но и разные прикладные знания могут пересекаться для того, чтобы перетечь в конкретные проекты.

Сканер городских данных: прототип и рабочая версия. Саратов, 2017"

— Чем занимается Ваша компания «Аффинум»? На сайте я видел проекты по анализу трафика, связанные с архитектурой и инфраструктурой в Москве, Калининграде, Свободном. 

— На самом деле, проектов больше: наш сайт запустился совсем недавно, и мы не успели выложить и десятую часть. К тому же многое находится под подпиской о неразглашении. Небольшая предыстория: после выпуска из института «Стрелка» я начал работать в «КБ Стрелка» и занимался программой «Моя улица», проектируя улицы вокруг строящегося парка «Зарядье». После года работы я решил взять отпуск, чтобы создать в компании технологический центр, где можно было бы развивать разного рода прикладные технологии, связанные с исследованиями города и проектированием его улиц и домов. Мои попытки продолжались около полугода, и мы сделали ряд успешных проектов, например, исследование Саратова — «На колесах. Как превратить минивэн в сканер городских данных».

— Что это за сканер?

— С самого начала у нас был супер-странный прототип, который мы сперва тестировали дома, потом в «КБ Стрелка», в Измайлово, а когда поняли, что готовы — выехали с рабочей версией прототипа в Саратов и применили его в деле. После этого произошла сложная история: мы не смогли договориться с руководством «Стрелки», и поэтому создать этот технологический центр не удалось. В итоге я был вынужден просто уйти, чтобы продолжить работать в этом направлении. Всё развивалось медленно, в домашнем уюте я сам программировал, привлекал компетентных коллег, вместе мы побеждали в конкурсах и хакатонах на создание цифровых городских систем. И мы даже сделали несколько проектов для «Стрелки», но уже извне, независимо. При этом удалось не забыть и архитектурное направление — вместе с Натальей Саблиной мы стали финалистами Первой молодежной архитектурной биеннале.

Первая молодежная архитектурная биеннале. Наталья Саблина, Тимур Черкасов. 2017

После этого я понял, что у меня есть свободное время для того, чтобы заняться преподаванием, и начал работать в Софт Культуре. Изначально я был приглашен как преподаватель Rhinoceros и Grasshopper. По прошествии двух курсов мне предложили роль куратора. В итоге была набрана команда, которая называлась «Лаборатория цифровых методов». Она существует до сих пор, в ней разрабатываются новые онлайн и офлайн курсы, в первую очередь, для архитекторов, но также для художников, скульпторов и инженеров, причем разных возрастов: на занятия приходят даже пятидесятилетние студенты.

Пока я занимался Софт Культурой, мы с Русланом Тимашевым основали «Аффинум». Руслан — градостроитель, раньше он работал в Институте территориального развития в Петербурге. Мы оказались единомышленниками: он, как и я, работал в Grasshopper и к архитектуре подходил через программирование. Мы легко сошлись и дальше продолжили вместе. Основав компанию, мы начали делать первые проекты, посвященные исследованию городов. Как и раньше, но сейчас совсем серьезно. Мы решили, что нужно не просто брать открытый исходный код и адаптировать его под себя, поступая по-студенчески. В нашей команде появилось несколько серьезных программистов, и мы начали писать свои алгоритмы и создавать нейросети, которые позволяют анализировать и обрабатывать видео на предмет поиска таких объектов, как человек, транспорт разных типов (легковой, грузовой или общественный), и записывать за ними треки, перекладывая потом их на карту. То есть наши алгоритмы в автоматическом режиме создают геоданные о городской среде. Может быть, я плохо искал, но не нашел, чтобы кто-то занимался этим до нас в целях исследования и в целом мониторинга города.

Транспорт разного типа выделен своим цветом

— В России?

— На момент готовности нашего решения, то есть в 2017 году — вообще. Я просто не видел примеров. Возможно, я просто плохо искал. Я надеюсь на это. Хотя сегодня уже известны такие проекты, как City Scanner и Opendatacam, тема привлекает всё больше внимания.

Мы снимаем с разных ракурсов — при помощи панорамных наземных и городских камер, с квадрокоптеров. Далее за объектом, который находится на видео, рисуется трек и перекладывается на карту. И все это происходит автоматизированно. В итоге мы получаем большие данные о локальной среде, причем полевые — актуальные и точные. 

С этой идеей, инструментами и командой, созданной как раз для исследований городов, мы пришли в компанию, занимающуюся проектированием улиц. Так началось наше успешное сотрудничество и последующее технологизирование типичных методов городских исследований. 

Для того, чтобы спроектировать безопасную городскую улицу, нужно понимать, например, где люди чаще всего перебегают дорогу в неположенном месте. Или где водители закономерно нарушают ПДД. Такие данные сложно зафиксировать в полевых исследованиях, если они проводятся обычными людьми, которым нужно сидеть и отсматривать видео, рисовать схемы. Мы же научились всё делать автоматически: записывать трек за каждым объектом, считать и определять опасные точки.

Трекинг объектов

Собранная информация передается заказчикам, которые анализируют полученные данные и проектируют концептуальную схему организации дорожного движения. Чем проще эти данные достать и чем подробнее картина происходящего на улице, тем безопаснее будет принимаемое проектировщиком решение. Теперь у наших заказчиков есть очень хорошие данные о том, где находятся потенциально опасные точки, сколько людей ходит по улицам: они могут сравнивать транспортные и пешеходные потоки. Раньше всё это фиксировалось с более низкой точностью, занимало много времени и стоило больших денег.

— Это очень здорово, что подобные компании сотрудничают с архитекторами-энтузиастами.

— Энтузиастами мы были в самом начале. За два года мы сделали 12 исследований, причем довольно масштабных и серьезных, то есть всего населенного пункта. Например, Свободный, Саратов, Москва, Петербург, Тверь, Ярославль, Калининград и еще много где.

— На странице «Аффинум» в Facebook указано, что цель компании — создание и развитие комфортной городской среды нового поколения. Какое у Вас представление о комфортной городской среде? Чем отличается городская среда нового поколения от среды старого? 

— Сложный вопрос, но я попытаюсь ответить. Действующая парадигма проектирования городских пространств в России — это пересечение урбанистической, архитектурной и строительной сфер, часто — с особым вниманием к архитектурному наследию, потребностям пользователей и качественным архитектурно-строительным решениям. Это значительное достижение последних пятнадцати лет, основанное на конкурсной практике, эволюции профессии проектировщика и привнесении западных стандартов. Однако проекты вновь стремятся быть «на века», во многом опираясь на конъюнктурные — интересы заказчиков, проектных бюро и пользователей прямо сейчас, а также статичные данные — жизнь территории за последние несколько лет, время, которое ничего не сообщает о будущем.

С появлением цифровых платформенных сервисов город стал гораздо сложнее, динамичнее — изменения происходят в режиме реального времени. И в этом смысле традиционные подходы к проектированию, даже при условии создания сервисной и культурной модели пространства, сценарного проектирования, оказываются недостаточными. С одной стороны, остается слабой предпроектная часть, которая упускает из виду всю сложность и скорость городских процессов, не учитывает действующий цифровой слой, который теперь во многом этими процессами и управляет. А исследовательская часть, на минуточку, является основанием для принятия проектных решений. С другой стороны, можно редко встретить такой комплексный подход к проектированию, который предполагает создание цифровой инфраструктуры, позволяющей производить мониторинг качества пространства и процессов, а значит упускается из виду возможность «донастраивать» проект в процессе эксплуатации.

Наше представление расходится с действующей парадигмой в том смысле, что мы рассматриваем городское пространство не просто как физический объект, но также как объект, наполненный цифровым слоем. В этом смысле возможны капитальные изменения на уровне проекта. 

Из-за того, что это топологически масштабная структура, в ней возможны сильные переворачивания смыслов, функций и т.д. Это значит, что нужно иметь гораздо более широкий и мощный инструментарий проектирования. Те решения, которые мы сейчас пытаемся создавать, связаны с тематикой т.н. «умного города». То, что касается исследования — это как раз та часть идеи новой комфортной среды, но главное — это то, что должны быть новые городские сервисы, мониторинг среды с выявлением и решением проблем в реальном времени. Это серьезно и качественно может менять городскую среду. Как весь город, так и квартал, улицу или отдельную площадь.

Конечно, мы только идем к тому, чтобы делать такие комплексные проекты, в которых есть и довольно серьезная исследовательская часть, и та часть, которая связана с проектированием. Проектированием не только городской среды, но сразу и городских сервисов, и цифровых систем с датчиками, позволяющих сделать цифрофизическую среду. В этом смысле прибавляется условная «цифра», и среда приобретает не только новое качество, но также потенциал к серьезным изменениям в срезе урбанистики. Конечно, сейчас российские города, во всяком случае крупные, являются гибридными в том смысле, в котором я говорил до этого: цифровые платформы пришли и теперь они управляют поведением людей, их мобильностью, походами в банки, за покупками и т.д. 

Это все улучшает качество и комфорт, но в нашем понимании здесь можно сделать еще довольно большой шаг, чтобы эти изменения дотянуть до нового уровня. Комфорт 2.0, назовем это так. Он отвечает на утвержденные Минстроем РФ критерии комфортной городской среды, которые есть и в привычном комфорте: это и про безопасность, и про разнообразие. Делая новую качественную и комфортную среду, мы соответствуем тем же критериям, но также добавляем что-то такое, что уже отвечает за виртуальное взаимодействие людей и города. То есть городская среда продолжается в виртуальную часть, и там тоже появляются требования к комфорту. И в этом смысле очень важно получить классный сервис, например, по навигации внутри города. Важно создать, к примеру, систему, которая обеспечивает безопасность в большей степени, даже если на этой улице нет людей — она все равно мониторится, и в случае происшествий будет какая-то гарантия быстрой реакции.

— И она будет оперативной?

— Конечно, есть общепринятые механизмы работы городской среды и обеспечения безопасности. Наличие людей и освещенность — это два критерия, которые позволяют вообще говорить о какой-то безопасности. Если нет людей и света, то все супер-небезопасно. Даже если есть свет и нет людей — тоже небезопасно. Например, моногород, где людям незачем по улице гулять, но кому-то все-таки нужно обязательно дойти до соседнего квартала. Можно развернуть систему с камерами и датчиками, в том числе звука, чтобы мониторить улицу, по которой идет человек. Это даст ему дополнительный уровень безопасности, он будет понимать, что не один. Главное не то, что за ним следят, а что ему могут всегда помочь. 

Конечно, начинается вопрос этики, но эта условная слежка очень важна и работает в некоторых случаях. Стандартизируя протоколы сбора информации и делая их открытыми, есть возможность достичь высокой степени приватности даже в условиях развертывания обширной сенсорики города В «Аффинум» мы разрабатываем решения, комплексные продукты, которые позволяют производить мониторинг городской среды, агрегировать данные и передавать их разным службам и пользователям. И на основе этого фундаментального цифрового слоя делать городские сервисы, открывать API, и наборы данных для пользователей, которые могут разрабатывать свои приложения и т.д. Мы пытаемся создать базовый уровень цифровой инфраструктуры. Прямо сейчас у нас есть целый ряд наработок, в частности, система «Градограф», которая выросла из исследования Саратова. Это система компактных устройств, которые можно прикрепить к любому автомобилю городских служб. Они постоянно ездят по городу, причем часто по хаотичным маршрутам, например, мусоровозы. Так можно следить за качеством среды и активно реагировать на ее изменения. Например, появилась яма, можно автоматически зафиксировать и направить запрос в соответствующую городскую службу, а не ждать, пока кто-нибудь погибнет в ДТП. Или какое-то преступление может быть зафиксировано и отправлено в правоохранительные органы. И к счастью, то, о чем я говорю, не какой-то странный вымысел: мы можем посмотреть на практику компании Google, когда они сотрудничают с полицией, собирают местоположение смартфонов и агрегируют разные видео. И преступление раскрывается очень сложным техническим способом, через анализ больших данных…

Система Градограф. 2019

— Вычислить преступника по его фитнес-трекеру, потому что он навигируется по GPS?

— Ну да, представим, что есть жители какого-то района, и они определенное время как-то передвигаются. У преступника будет свой способ передвижения: возле куста постоит, подождет, короче говоря, он странный. Google пытается разработать алгоритмы, которые позволяют выделять эти странные поведения, чтобы помогать расследовать убийства и преступления полицейским департаментам. Конечно, для нас все это пока что Rocket Science, но мы уже очень хорошо умеем собирать данные и умеем масштабировать сами устройства их сбора. И сейчас мы пытаемся работать с несколькими муниципалитетами по программе «Умный город» Минстроя. Посмотрим, что из этого получится, потому что пока ничего не понятно — мы живем в такой реальности, где есть мегакорпорации...

— У которых есть больше лоббирования в этом плане?

— Если так говорить, то это значит ничего не сказать. Есть они, и больше нет и не может быть ничего. Это, к сожалению, так, и подтверждается, в частности, таким случаем: был Всероссийский конкурс открытых данных в 2018 году, были подведены итоги, и мы стали победителями. Наша команда ответила на творческое задание министерства и придумала систему глобального российского мониторинга качества городской среды. Тогда, к вопросу о качестве городской среды, мы опирались на критерии, которые разработали «КБ Стрелка» и «Дом.рф», и пытались придумать такие модификации наших систем, чтобы отвечать именно этим критериям и получить данные, которые бы отвечали им. В итоге наш заказчик творческого задания — Минстрой. Так или иначе, нам не удается продолжить эту стезю в сотрудничестве с государством, потому что есть уже Ростелеком, Ростех, Росатом и другие, у которых уже всё есть и которым ничего больше не нужно. 

— Они сами себе сборщики данных, у них свои инструменты, новое им уже не нужно?

— Да. Они разрабатывают всё внутри. Это абсолютная олигополия, в которой нет места некрупным компаниям. Только государство и они. И в другой, дискретной части рынка есть только Google, Яндекс, 2GIS и другие, которые составляют свою олигополию.

— Опираетесь ли Вы в своих представлениях и разработках, проектах, на какую-то конкретную урбанистическую теорию? Есть ли такая, которая является фундаментом теоретическим всех ваших проектов? Или это скорее отовсюду всего понемножку, и получается что-то общее большое интересное, как раз-таки гибридное?

— Штука такая: если мы рассмотрим это в контексте самой урбанистики, то мы скорее близки к идеям Яна Гейла или так называемого нового урбанизма в целом, где мы говорим о том, что пешеход — наше все, за ним нужно наблюдать и дать ему дорогу, сделать так, чтобы ему было комфортно и он делал то, что хочет. И именно это порождает качественную среду, в которой всё работает хорошо. Я не думаю, что мы можем это прямо сейчас как-то пересмотреть. Мы с этим в принципе согласны. Сейчас этот принцип буквально подавляющий. Если даже говорить о России, то программы «Моя улица» или «Мой район», многие инфраструктурные проекты, связанные с благоустройством, зиждутся на идеях нового урбанизма. 

Но мы работаем не только с собственно физической сущностью города, с ней даже в меньшей степени. Мы работаем с цифровой сущностью, и здесь можно было бы что-то вспомнить, но, честно говоря, у нас скорее изобретательский подход: пытаемся придумывать подходы сами. Когда мы находимся в Российской действительности, наверное, она не слишком отличается от других стран, скажем, в Центральной Европе в плане людей и технологий. 

— В этом плане Россия вполне продвинутая страна, особенно на фоне некоторых регионов США.

— Особенно в Москве. Но есть разные финансовые и бизнес-инструменты и способы того, как цифровая сущность может меняться. В России эти инструменты сильно отличаются от других развитых стран: здесь это происходит очень окольными и странными путями, поэтому мы не можем вот так взять, поставить флаг и сказать: «Мы топим за то, чтобы у нас были стандарты открытых данных, чтобы все работали по ним! Давайте мы их изобретем, и все будут рады».

— Типа цифровой коммунизм?

— (Смеется) Это работает в Америке, когда Uber объявляет грант на создание стандарта данных, чтобы все передвижения по городу были поняты всеми одинаково. Здесь это невозможно представить в принципе. Здесь вот эта олигополия между Яндексом, Google и правительством РФ, где никто ни с кем не хочет делиться, какие-либо открытые инструменты и стандарты, связанные именно с данными, либо не разрабатываются, либо секретны и закрыты. Я слышал недавно, что какой-то протокол («Кузнечик») будет шифровать наши российские данные. Это конечно есть, но важно, что это не присутствует в работе специалистов, работающих с городами. Этого просто нет.

— То есть с ними не делятся?

— Не делятся ни инструментами, ни подходами, ни стандартами. По сути, каждая компания, каждый отдельный исследователь работает с городом абсолютно по-разному. Кто-то привык к бумаге и ручке и при этом работает с большими данными. Странно звучит, но так бывает. А кто-то действительно использует и разрабатывает очень серьезные аналитические инструменты, как Habidatum или как тот же Яндекс. Но этого нет у других. Главное, что даже если что-то есть у других, оно неодинаковое. И в этом смысле, мы не в какой-то универсальной парадигме. Ситуация, как «лебедь, щука и рак».

— С какими еще вызовами сегодня сталкиваются городские исследователи, помимо отсутствия доступа к данным и гигантов рынка, которые не любят конкуренцию?

— Вообще-то они любят конкуренцию, поэтому ничего в итоге и нет. Главная проблема в том, что невозможно получить хорошие большие данные. Конечно, есть инициативы в Москве, это, например, Портал открытых данных Правительства Москвы, где есть более и менее качественные наборы данных, которые можно скачать. Прекрасную аналогию приводил Вадим Смахтин, CTO (Chief Technology Officer) из Habidatum: пользователи оказываются в ситуации, когда им дают фрукт, который находится в железной клетке. И дотянуться не удается. И чтобы достать этот фрукт, надо стать взломщиком замков 80-го уровня. Ты видишь этот фрукт, ты видишь эти данные, но чтобы сделать что-то полезное, ценное, с чем можно работать, как-то отфильтровать плохие данные, свести их к чему-то удобоваримому, нужно быть действительно экспертом в data science. Знать Python, R или другие языки программирования и действительно уметь с этим работать. Сейчас это нужно любому архитектору. Например, у тебя есть данные, ты хочешь их использовать в проекте, но, к сожалению, не можешь. И это даже опуская тот момент, что данных в принципе очень мало и становится все меньше. 

В 2012 году у нас были, например, Instagram или FourSquare, которые позволяли добыть кучу всего и узнать про город что-то новое. Теперь это открыто только отдельным исследовательским институтам по договоренности или за большие деньги: набор данных за двести тысяч долларов — это нормально. 

И в этом заключается большая проблема, потому что в России институты не слишком сотрудничают с компаниями, которые создают и генерируют данные, я имею в виду цифровые платформы типа Facebook, Instagram и т.д. И российские компании, особенно небольшие, не в состоянии это купить. Поэтому, как ни странно, данных становится меньше, потому что все их начинают коммерциализировать, монетизировать, и до них становится невозможно добраться.

— Особенно если ты не включен в какой-то специализированный элемент этих исследовательских институтов?

— Да-да, и в итоге для исследователя в России буквально единственной возможностью является прийти на стажировку в какую-нибудь крупную компанию или в правительство города и работать там дальше, имея доступ к данным и работая с ними. Например, в Департаменте информационных технологий (ДИТ) данные собираются с большой тройки мобильных операторов — это Билайн, МТС, Мегафон. То есть в расчет берется передвижение пользователей мобильной связи по Москве. Это огромное количество данных, которое ДИТ покупает и передает в разные департаменты, тот же транспортный, где у людей уже есть возможность работать. На самом деле, если ты просто находишься в институте или небольшой компании, ты не будешь иметь доступ к этим данным, во-первых, потому что они очень дорого стоят, во-вторых, потому что, если ты вдруг захочешь договориться, чтобы тебе их передали, это будет очень сложно: нужно убедить кого-то, никто не захочет снизить ценник, потому что этап промо уже прошел. Все уже знают, что big data — это очень ценно, и поэтому сотрудничество тех платформ, которые их генерируют, или скорее агрегируют, с какими-то лицами и компаниями, очень ограничено и, опять же, буквально сужается — если ты просто исследователь города, то, скорее всего, не получишь ничего. Конечно, можно изобретать, как это делаем мы. Но есть и другие налаженные практики. Попробую назвать в градации от простых до самых сложных. Всегда есть возможность работы в крупных компаниях, чтобы набраться опыта, связей, иметь доступ к данным и передовым подходам, а затем стать независимым экспертом в интересующей теме, собрать единомышленников. Также есть возможность пойти в интереснейшие стартапы в сфере городских технологий, которые сегодня представлены в том числе в России. Наконец, можно пойти в городские департаменты и организовать работу с данными в проектировании, так как, по моему опыту, даже в крупных городах подходы к принятию решений, основанных на данных, развиты слабо. Но это меняется, взять те же интенсивы АСИ «Остров 10-21», где в прошлом году я принимал участие в роли эксперта. Помимо компаний и департаментов есть истории независимых исследователей-энтузиастов, которые работают с открытыми данными. Ребята делают интереснейшие проекты, часто на некоммерческой основе. Многих из них можно встретить на Дне открытых данных, который проходит на площадках по всей стране, за что огромное спасибо «Инфокультуре» и другим. Стоит посмотреть портал Минстроя РФ на тему «умного города», чтобы увидеть, как обстоят дела и в какие проекты можно присоединиться. Также проводятся распределенные всероссийские хакатоны, где можно в итоге найти единомышленников, хорошие призы, трудоустройство, а главное — попробовать себя в мультидисциплинарных командах. Ну и не стоит забывать про образовательные события, такие как летняя школа Da. Даже с учетом всех ограничений, фактического отсутствия рынка, пока что плохой монетизируемости решений для города и сложности темы, возможности огромны, а интерес государства и бизнеса только возрастает. Так что переплетение данных и проектирования будет только расцветать, усилия в этой области стоит прикладывать уже сейчас.