Человек иркутского ренессанса

• Текст:Эдуард Кубенский
  21 апреля 2022
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Эдуард Кубенский (Э. К.) — Владимир Павлов родился в Москве, рос и учился в Ленинграде (Санкт­Петербурге), там получил образование архитектора и вдруг оказался в Иркутске. Что привело его сюда, был ли это сознательный выбор или распределение? И почему он задержался здесь так надолго?

Владимир Бух — Не вдруг. Это годы массового перемещения производительных сил страны на восток. Павлов тоже, получив диплом, двинулся в этом направлении (во Владивосток), остановился посмотреть Иркутск и застрял, очарованный, в нем без малого четверть века.

В это время во вновь образованном (1959) Иркутском филиале Московского «Горстройпроекта» пробовали уже свои силы группа архитекторов­-выпускников Киевского инженерно-­строительного института и приехавшая годом позже весьма значительная — восемь человек сразу — команда из МАрхИ. Ехали в эти края молодые люди по зову сердца, как поется, «за туманом и за запахом тайги». Кто «за туманом», когда он рассеялся, вернулись обратно, кто «и за запахом тайги», задержались дольше. Павлов приехал в Иркутск за судьбой.

Э.К. — Как вы считаете, стал Иркутск для Владимира Павлова родным городом?

В.Б. — Творческими стараниями Павлова Иркутск приобрел архитектурную известность в стране и за ее пределами. Он любил этот город и щедро делился с ним душой, чего не скажешь об ответных чувствах. Провинция инстинктивно противится творчеству, шагнувшему за границы ее понимания. Большой талант ее раздражает. И только когда его заслуги достойно будут отмечены столицами, меняет знак отношений на противоположный. С Павловым этого не произошло. Может быть, и по этой причине он покинул город в расцвете сил.

Э.К. — Любой мастер может назвать своего учителя. Павлов попал в Иркутск сразу после окончания Репинского института живописи, скульптуры и архитектуры в Ленинграде. Был ли он предоставлен самому себе или у него были свои наставники?

В.Б. — Павлов часто вспоминал своих институтских учителей Левинсона, Фомина. Цитировал их, например: «Детали нужно рисовать, Володя, крупнее, чем кажется». И Володя так и делал.

В новообразованный «Горстройпроект» съезжались не только молодые выпускники из разных вузов страны, но и опытные искатели счастья. Поскольку их опыт на сломе стилевых направлений стал неактуален, погоду делали молодые, оставив пожилым только администрирование. Если у Павлова творческих наставников не было и не могло быть, то не сказать о влиятельном покровителе никак нельзя. Им был Б. М. Кербель — главный архитектор Иркутской области — мудрый, большой культуры старый интеллигент, старый не по возрасту, а по качественным параметрам. Пожалуй, не только покровитель. Из воспоминаний Павлова о Кербеле: «Мне представляется, что любое творчество начинается только потому, что человек начинает осознавать, чем он занимается. То есть прежде чем делать какой­-то предмет, надо понять его место, где он находится, и вот здесь не обойтись без чувства некоего осознания, что это вторично, а первична все-­таки некая божественная сущность самого места. Вот это и есть самое главное градостроительное осознание своего положения, чего не хватает сегодняшним архитекторам и что умел довести до нашего сознания Кербель.

Панорама центра Иркутска. Вид с левого берега Ангары. Начало XX века

Панорама центра Иркутска. Вид с левого берега Ангары. Конец XX века

Это был всегда великий партнер, который, чуть-­чуть издеваясь над своим собеседником, но — в крайне образовательной форме — помогал ему осознать ту самую задачу, которую диктовала ситуация. При этом он относился с удивительнейшим уважением к молодым. Он порождал у автора объекта качество любви к окружению и поэтому, разрабатывая любой объект, всегда находился в некоем осознании созвучия того объекта, делая его в нюансе или в контрасте».

Елена Григорьева (Е.Г.) — Своими учителями Павлов гордился — Левинсон и Фомин, он их часто цитировал на занятиях. Павлов вел архитектурное проектирование в нашей группе — А­73­1, это был первый набор на специальность «архитектура» в Иркутском политехническом. Как-­то сказал: «Что мы… Вот у НАС были учителя».

Про наставников в Иркутске ничего сказать не могу, мы застали его уже в эпоху, когда он сам был признанным в архитектурном сообществе мастером, лидером. Уже в последние годы, приезжая к Павлову в Питер, слышала от него высочайшие оценки градостроительного таланта Вячеслава Воронежского, автора Байкальского луча и еще нескольких замечательных идей.

Э.К. — Как на практике происходило встраивание ленинградской и иркутской архитектурных школ? Можно ли говорить о чьем-­либо давлении и поглощении или же, наоборот, о слиянии и взаимодополнении?

В.Б. — По нашему мнению, можно говорить о ленинградской и иркутской неких городских архитектурных аурах. При этом иркутская представляется бледным отражением ленинградской, но все же представляется, и Павлов, тонко чувствовавший дух места, в своей творческой практике питался этими переживаниями.

Что же касается архитектурных школ, то сочетание этих понятий по отношению к Иркутску стало употребляться по результатам творческой, педагогической, наставнической деятельности Павлова. С ленинградской архитектурной школой, если она имеет выраженное лицо, иркутскую могут роднить разве что биографические подробности нашего лидера.

Э.К — По авторским подписям к проектам можно судить, что Павлов создал постоянную команду проектировщиков, с которыми работал, однако некоторые проекты сделаны только им лично. С чем связано то, что некоторые проекты созданы в команде, а другие единолично?

В.Б. — Павлов одержим был архитектурой. Проектировал день и ночь. Даже в самолете он доставал тетрадь в клеточку (клеточка вместо масштабной линейки) и рисовал, рисовал… Но работы было так много, что переделать все самому даже при его феноменальной трудоспособности не хватало времени. Схематично можно изложить так: в должностях до главного архитектора проектов включительно он проектировал самостоятельно. Став начальником мастерской (в то время нельзя было называться руководителем мастерской, так как эту должность, как правило, архитекторам не доверяли), он, не выпуская из своих рук авторского руководства, стал прибегать к командным разработкам. В бытность главным архитектором института «Иркутскгражданпроект» им единолично или под его руководством разрабатывались самые важные и интересные объекты. Правда, и неважные, попадавшие по счастливому случаю в его поле зрения, становились интересными.

Здание горкома КПСС и горисполкома («Дома-на-ногах»). Вид со сквера Кирова. Начало 2000-х годов

Э.К. — Многие архитекторы 1970–1980-х годов использовали международные конкурсы в качестве возможности изложить свои футуристические концепции. Конкурсные проекты Павлова, наоборот, отличаются максимальным приближением к реальности. Их футуристичность выдают, пожалуй, только масштабы. Как сам Павлов относился к этим проектам? Важно ли было ему победить в конкурсе или же он как в реальном проектировании решал конкретные задачи места?

В.Б. — Не думаю, что в конкурсных проектах Павлов задавался теми или иными целями. Просто таким был образ его мышления, архитектурного, разумеется.

Е.Г. — Павлов участвовал в конкурсах на реальные объекты и, соответственно, проектировал их по­-настоящему. В то же время футуристическое — свое, новое, инновационное, как сейчас говорят — присутствовало во всех его объектах, не делалось исключения и для социальных многократного применения, школ и садиков.

Э.К. — 1960-е, 1970-е, 1980-е годы принято считать застоем. Уже «побороли» все излишества, машина стройкомбинатов диктовала архитектору масштабы, ритмы, метры. Сами архитекторы того периода позднее зачастую жаловались на отсутствие всякой возможности проявления творчества. Многие их них, продолжившие свое творчество в 1990-­х и 2000­-х годах, полностью сменили почерк и подходы к проектированию. Павлов один из тех, кто сохранил модернистское лицо своей архитектуры до последнего штриха. Значит ли это, что те ограничения, в которых оказалась его архитектура, никак не сковывали его фантазию, а если можно так сказать, он даже искал в этом вдохновение?

В.Б. — Павлов никогда не ссылался, тем более не жаловался, на условия, какими бы они не были. Наоборот, он считал, что преодоление неблагоприятных условий как раз и стимулирует творческую мысль. И нередко приводит к подлинным открытиям.

Е.Г. — В Иркутске эти годы не были застоем в архитектуре. Совсем наоборот. Это были годы всплеска, подъема и достижений — и сейчас, по прошествии времени, это особенно ясно видно. Личности — Воронежский, Павлов, Бух, а вместе с ними Халдеев, Аптекман, Колпиков, Пхор, Нечволодов и еще целый ряд ярких представителей поколения шестидесятников сделали это время своеобразным ренессансом регионального значения.

Э.К. — Я никогда не был в Иркутске и впервые познакомился с творчеством Владимира Павлова в журнале «Проект Байкал». Первое, что открыли мне его проекты, был сам город, его ландшафт, его история, и уже позже я погрузился в саму архитектуру. Мне показалось, что архитектура Павлова, несмотря на то, что местами кажется агрессивной, как будто завершает ландшафт, является его продолжением и даже сливается с ним. Является ли это сознательным действием или скорее продиктовано скромностью автора, зажатого рамками типового проектирования?

В.Б. — Наш герой скромность не держал в списке добродетелей и не тушевался разжимать любые рамки. Между тем проникновение в суть места и ответный творческий импульс были для него ключевыми в решении каждой проектной задачи.

Проектный институт «Иркутскгражданпроект». 2010-е годы

Е.Г. — Вопреки мнению оппонентов Павлов не стремился оставить памятник себе любимому, что свойственно многом нынешним архитекторам Иркутска и не только. Он руководствовался genius loci, а не амбициями. Высокая культура и талант при сопутствующих счастливых обстоятельствах в виде соратника и единомышленника – главного архитектора города (В.Ф. Бух — прим. ред.) и не мешающего мэра позволили Павлову последовательно идти по пути создания городского ландшафта и почерка города. А рамки типового проектирования, по­-моему, только разжигали его азарт и провоцировали создание произведений в усложненных условиях, по его собственному выражению, «в рамках существующего хозяйственного механизма».

«Ты должен сделать добро из зла, потому что больше его не из чего сделать» (эпиграф из Роберта Пенна Уоррена к «Пикнику на обочине» Стругацких — прим. ред.).

Э.К. — Когда я смотрю на административные здания 70-­х годов XX века и сравниваю их с большинством современных зданий того же характера, мне кажется, что «демократичности» в прошлом было много больше чем сейчас. Возьмите хотя бы Кремлевский Дворец съездов – окна в пол, большие открытые пространства, современные технологии и материалы. Сегодня в большинстве случаев все наоборот. В описании проекта административного здания в Шелехове сказано, что Владимир Павлов был если не единственным, то одним из первых, кто зданиям партийной и советской власти пытался придать «человеческое лицо», сделать их хотя бы по виду демократичными. Объясните, каким могло бы быть здание без такого участия и как реагировал заказчик на «демократизацию» в условиях тоталитарного общества?

В.Б. — Демократия — одно из ключевых слов идеологической пропаганды тоталитарного режима, фальшивых слов. И мы согласны с тем, что Кремлевский Дворец съездов такой «демократии» вполне соответствует.

Говоря о демократичности павловского административного здания в Шелехове, имелось в виду нечто иное: масштабом, структурой, планировкой, приемами, обликом, впечатлением, в конце концов, здание опускает власть на один уровень с людьми, которым она должна служить. Хотя на самом деле так не было и, наверное, не будет. Такие слова не входили в лексикон заказчика и не вызывали особой реакции на происходящее.

Е.Г. — Здание иркутского Горкома и Горисполкома еще более необычное, чем шелеховское. Салацкий был мэром (председателем горисполкома Иркутска в 1970–1980-е годы) из прогрессивных. В своих мемуарах он писал, что до конца не понял проект, но доверился мастеру. Степень доверия специалисту может быть высокой и в тоталитарном обществе, и в демократическом. И наоборот.

Дом культуры «Металлург» в Шелехове

Здесь облик объекта определялся мастером, а не мэром. В Риме, говорят, папа в свое время определил окончательный облик собора Святого Петра, спросив «А почему город отдельно, а храм отдельно?». После этого Бернини сделал колоннаду, которая как бы заключает в объятия великий город, создает главное общественное пространство.

У здания иркутской мэрии, будь оно достроено, был бы настоящий контакт с городом и главной площадью благодаря пилонам­пропилеям, пропускающим поток с главной набережной на главную площадь, благодаря легкому изгибу здания, повторяющему «неправильность» конфигурации сквера Кирова, благодаря протяженному курдонеру, возникающим под блоком «А» и ведущим к главному входу в блок «В» …

Демократия и тоталитаризм. Некоторые, Дмитрий Быков, например, считают, что тоталитаризмом как раз и называют образ мысли и жизни, управляемый не логикой, а больной, извращенной прихотью. Можно ли решать голосованием Думы судьбу уже существующего произведения искусства? Так что тоталитаризм не в прошлом, он здесь, с нами.

Э.К. — В основе Дома культуры «Металлург» в Шелехове лежит типовой проект, при этом уже использованный в Доме культуры профсоюзов в Иркутске. Совершенно понятно, что строительный диктат требовал максимальной экономии средств, но процесс нововведений архитектора полностью менял облик сооружения. Расскажите, как Павлову удавалось убеждать заказчика идти на такие серьезные изменения проекта, превращающие его из типового в авторский?

В.Б. — Вернее будет сказать, что строительный диктат требовал не столько экономии средств, сколько выгоды для себя, и Павлов умело играл на этих струнах. Например, гофрированные карнизные и парапетные пояса выполнялись из изготовленных на заводе в специальной опалубке сборных железобетонных плит, что с некоторым скрипом, но принималось подрядчиком. Игра в сборный железобетон была беспроигрышной, но иногда непомерно раздувала номенклатуру, и тут следовал компромисс — сложные места заполнялись кирпичными вставками. И поскольку эти места программировались заранее, то и органично вписывались в общий замысел и не выглядели неуместными.

Вид со стороны набережной реки Ангары. Конец 1990-х годов

Вид с противоположной стороны берега Ангары. Конец 1990-х годов

С заказчиками срабатывала другая тактика. Павлов избегал обсуждать с ними, и другим советовал поступать так же, архитектурные вопросы, переключая их внимание на функциональные, планировочные, экономические и другие технические преимущества своих предложений, вел себя при этом покладисто, где можно, уступал, шел на поддавки на заранее заготовленные позиции. Красноречие и убедительность, которыми он владел мастерски, как правило, завораживали заказчика, и он оказывался в сетях обольстителя.

Э.К. — Жилые дома «Иргиредмета» являются почти дословной иллюстрацией пяти принципов современной архитектуры Ле Корбюзье. Расскажите, прижились ли эти принципы на иркутской земле и в каком состоянии сегодня находятся дома?

В.Б. — Ле Корбюзье прижился в каждом архитекторе, правда, проявляется в разной мере, в мере таланта того, в ком проявляется.

Дома «Иргиредмета» менее других построек Павлова состарились и претерпели вмешательство злых сил. Реконструирована только кровля — над плоской совмещенной соорудили скатную из кровельного железа.

Е.Г. — Если судить по домам «Иргиредмета» и ОК КПСС по ул. Горького, то пять принципов Ле Корбюзье оказались вполне жизнеспособны и уместны в даунтауне сибирского города.