Формула архитектуры

• Текст:Ульяна Яковлева
  17 июля 2017
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Перечитав ваши интервью разных лет, складывается впечатление, будто вы всегда были четкими, правильными. Ваши ответы всегда логичны и последовательны. Считаете ли вы себя серьезными, рациональными? Как изменилось за 15 лет существования вашего бюро отношение к себе, профессии и проектам — как к прошлым, так и будущим?

Константин (К.) — Думаю, мы кажемся серьезными из-за ответственного подхода к делу, так как считаем, что архитектор должен быть ответственным за ту среду, которую создает. Я считаю, что творческий процесс складывается из рациональных и иррациональных вещей. Мы не только разрабатываем функцию, но также работаем с эмоциями, ощущениями, которые далеко не всегда рациональны — поэтому, наверное, мы рациональны и иррациональны одновременно. Об изменениях, произошедших за 15 лет, говорить непросто, потому что я воспринимаю себя как человека развивающегося и не могу зафиксировать какие-то конкретные этапы. Все мы идем по эволюционному пути развития — это касается как профессии, так и личностных качеств.

Наталья (Н.) — Довольно интересно возвращаться к тому, что было создано нами ранее — так убеждаешься в правильности многих идей, которые стали актуальными и начали обсуждаться только сейчас. Например, в работе над ТЦ «Галерея-Аэропорт» 15 лет назад нами был использован комплексный подход к проектированию здания, интерьера и благоустройству площади. Сейчас это тренд. Архитекторы стремятся в проектах объединить благоустройство, интерьер, усилить связь с городом.

Гостиница с апартаментами квартала 1, входящего в состав смешанной застройки района D2 «Технопарк» инновационного центра «Сколково» 

Даниил (Д.) — Мне кажется, то, чем мы занимаемся, можно назвать формализацией в отношении идей, решений, мыслей, эмоций, из которых в конечном итоге возникает «плоть» объекта. Мы стараемся, чтобы наши слова работали, а не были обузой в эмоциональной составляющей проекта. Может, из-за этого и кажется, будто все так рационально и четко.

Н. — 10–15 лет — это так же срок, благодаря которому можно оценить, как здание живет и эксплуатируется, понять, насколько удачно были заложены какие-то решения. С несколькими владельцами наших частных зданий мы постоянно контактируем. В основном, во всех построенных объектах то, что было задумано, по-прежнему работает: программа функционирования здания, его отношения с окружающим миром и жизнь людей в нем происходят, как задумано. Это всегда очень приятное и интересное ощущение. Ты понимаешь, что изначально умозрительные предположения оказались правильными. Обратная связь очень ценна.

Обычно нам не приходится что-то переделывать, скорее, нас просят сделать некоторые доработки, обоснованные изменениями, например, в жизни самого владельца. В одном из домов было необходимо расширение функций, поэтому изменения скорее пошли в развитие. Мы постарались сделать его гармоничным, сейчас даже не заметно, что с объектом произошли какие-то преобразования. В итоге, здание изменилось органически, и мы поняли, что такой путь развития также возможен. Не все делается раз и навсегда — со временем меняются и свойства материалов, например, фасадных, которые, как говорится, должны стареть красиво.

А я бы сказала, что здание должно красиво жить. Те материалы, которые подвержены изменениям, должны приводить только к улучшению, а не к ухудшению его морального и внешнего вида: патина меди, выветренность камня… 

Я уже не говорю о ландшафте, который только через десятилетия приобретает тот вид, который был заложен при изначальном проектировании. Наблюдать за жизнью дома — это тоже довольно интересно.

— В описании ваших проектов часто можно встретить слово «сценарий». Расскажите, какой смысл вы в него вкладываете? И может ли современный российский архитектор предложить по-настоящему новый сценарий?

Д. — Сценарий — это моделирование жизней людей в динамике. Нужно понимать, какие процессы происходят во времени или еще будут происходить.

К. — Когда мы говорим о сценарии, то рассматриваем несколько взаимосвязанных друг с другом вещей. В наши проекты мы закладываем способ взаимодействия человека и здания, который разворачивается определенным образом — так, как нам в данном случае кажется наиболее уместным. Сценарий может быть функциональным, где рассматривается непосредственная работа отдельных пространств, их необходимые параметры и правильное эмоциональное воздействие и впечатление, которое складывается при взаимодействии с ними. Мы говорим о сочетании красоты и функциональности. Для каждой новой задачи сценарии абсолютно разные — например, жизнь загородной виллы и жилого района — это вопросы совершенно разного характера. Я думаю, что российский архитектор в силах предложить новый сценарий. 

ЖК «Чайка 14.1» ZILART, вторая очередь 

Однако если мы говорим о таких новых сценариях, как, например, в 20-е годы прошлого века, то они связаны с изменениями жизни в целом. При смене сути общественного запроса появляются возможности для новых сценариев. Архитектура непосредственно связана с развитием общества и жизни, поэтому просто так они не появятся, должен созреть дополнительный потенциал — это если мы говорим о каких-то глобальных, невероятных сценариях, которые в мире еще не существовали. С другой стороны, уже сейчас в России есть определенное количество архитекторов, определенно создающих новые сценарии. 

Например, проект Meganom по реконструкции пушкинского музея. Такой сценарий музейного пространства аналогов не имеет. В данном случае это даже не потенциально возможный вопрос, а уже вполне свершившийся факт. Или жилые дома, которые проектирует Сергей Скуратов, также предлагают уникальные сценарии жизни многоквартирных жилых домов. У нас есть, что предложить, просто не так много, как хотелось бы.

Н. — У России есть потенциал единичных гениальных всплесков так называемых «Кулибиных». Вполне возможно, что появление нового реального сценария может родиться и на стыке сумасшедших, грандиозных и экономически необоснованных идей, которые иногда встречаются. Есть ряд сценариев, который мы импортируем, поскольку существует небольшое отставание. Сейчас можно видеть, как мы его начинаем наверстывать — коммуникации стали короткими, информацию можно получать достаточно быстро. Но я допускаю, что прорыв возможен именно из-за нашей безбашенности.

— Сегодня довольно часто говорят о важности и умении применения вневременного подхода в архитектуре, и, как правило, его описывают одними и теми же словами. Но всегда ли этот самый вневременной подход уместен? Не говорит ли частое его применение об излишней аккуратности архитекторов, боязни, желанию угодить если не всем, то многим? И что действительно означает понятие «вневременного» – ведь определение актуального, если начать развивать его дальше, углубляться и выходить за рамки банальных ассоциаций, не может быть у всех одинаковым. 

Н. — Под вневременным подходом мы понимаем то, что не подвержено сиюминутной моде, то, что основано на базовых ощущениях, эмоциях человека, его восприятии пространства, света, тени. Жизнь архитектуры во времени достаточно растянута — сначала необходимо время для проектирования и строительства, затем здание живет, частично меняется. Поэтому архитектуре просто необходимо понятие «вневременного». Оно должно адаптировать потребности таким образом, чтобы через много лет была возможность переформатирования в новую функцию.

К. — Я думаю, что вневременной подход также связан со стремлением к редуцированию изменений и лишних затрат. То, что связано с некой эко-устойчивостью и стремлением делать вещи, которые не должны меняться слишком часто, общий этический подход для экономики, базовых ресурсов. Мне кажется, что продолжительное существование здания — это некий ответ общества на излишнюю визуальную «замусоренность» и слишком быструю изменчивость предметной среды. Стремление получить то неизменное, к чему можно относиться с вниманием и любовью достаточно долго. Наверное, здесь важное место занимают коммерческие причины, так как архитектура стремится удовлетворить большее количество потребителей, стать более универсальной. Я говорю о продукте, который не устареет и будет отвечать культурным запросам максимально большого числа людей. Одно не отменяет другое. Правильное функционирование продукта и его эстетика должны быть взаимосвязаны. И в данном случае разговор о вневременном подходе не случаен.

РАССВЕТ LOFT*STUDI0

Д. — В какой-то степени подход, о котором мы говорим, способствует усложнению задачи, поскольку нужно найти такие решения, которые были бы актуальны не только сегодня, но и спустя много лет.

Н. — Вневременность не приводит к безликости, потому что «вневременное» не значит «никакой». Оно, наоборот, аккумулирует в себе все хорошее. Вневременное — это то, что с течением лет только, как вино, становится лучше.

— Как изменился заказчик за время вашей практики?

Н. — Заказчик стал моложе, что играет существенную роль, но говорить, что за это время произошли какие-то кардинальные изменения — довольно сложно. Качественно изменился характер строительства, но разность, непредсказуемость подходов к работе с объектом у заказчиков остаются. Нам и в самом начале нашей деятельности посчастливилось поработать с потрясающими клиентами. Им не нужно было ничего объяснять про современные подходы — мы находились в полном взаимодействии, но сложные случаи встречаются в любое время.

К. — Современный заказчик более искушенный. Теперь меньше можно встретить романтических энтузиастов, все больше появляется рациональных прагматиков, что вполне закономерно. Это также откладывает отпечаток на взаимодействие с клиентами: меняется разговор, способы убеждения, они становятся более сложными, требуют больших усилий аргументация и объяснения не только одному лицу, а иногда и достаточно большому бюрократическому аппарату. Если раньше все можно было решать в индивидуальном порядке, то сейчас приходится работать с целыми корпоративными структурами, состоящими из людей с разными интересами и взглядами. Приходится быть еще большим дипломатом, ведь важно донести свое решение до каждого.

— Несколько лет назад, когда TATLIN готовил журнал TATLIN MONO, посвященный деятельности «ДНК», в интервью с вашей командой был задан следующий вопрос: «Должны ли быть в архитектуре непререкаемые авторитеты? Или архитектура вообще движется по прямой, как цивилизация, и можно просто отвергать опыты предшественников, поскольку материальная и функциональная составляющие все время варьируются? Насколько вообще архитектура подвижна, на ваш взгляд»? Как бы вы ответили на этот вопрос сегодня?

К. — Я думаю, что речь в данном случае идет не совсем про непререкаемые авторитеты, а про людей, которые являются лидерами в профессии в силу того, что они более талантливы, активны и становятся определенным стимулом для всех остальных. Их не может не быть. Есть более талантливые, менее талантливые — это нормально. Ставить вопрос о том, должны ли быть авторитеты — невозможно, их нельзя назначить. Они нужны, потому что архитектура связана с опытом. Мне кажется, что абсолютной непререкаемости нет, так как все люди разные. У тебя может быть авторитет, которым ты восхищаешься или вдохновляешься, но это не отменяет того, что ты относишься ко всему критически или аналитически. Нужно разбираться в причинах тех или иных решений для того, чтобы развить себя, собственный язык, взгляд на мир и на архитектуру. Все выдающиеся архитекторы выделяются тем, что их высказывания наиболее сильные, бескомпромиссные, поэтому с одной стороны, есть лидеры, а с другой — всегда есть критика, поиск нового, и отторжение тех же самых авторитетов. Это такая диалектически взаимосвязанная история. 

Никто не начинает с чистого листа. Это невозможно, поскольку всегда есть опыт: культурный, личный, существует материальная среда — ничего не создается на пустом месте. Архитектура — это в любом случае некий диалог с предыдущим временем.

Д. — Непререкаемость авторитетов — это сугубо персональное, личное. Поскольку опыт, предпочтения, идеи у всех различны, то в каждой области имеются свои авторитеты, в том числе непререкаемые. В течение жизни одни непререкаемые авторитеты сменяются другими, но это касается исключительно личного опыта или какой-то небольшой группы людей — для более широкого круга таких непререкаемых авторитетов просто не существует.

— Считаете ли вы современную российскую архитектуру провинциальной и вторичной?

К. — Если мы смотрим на Москву, то ситуация в какой-то степени выглядит лучше, чем раньше. Но если мы говорим обо всей российской архитектуре и судим по другим российским городам, то можно сказать, что она по-прежнему крайне провинциальна, вторична, а иногда даже с трудом может быть названа архитектурой. Если в городе есть три порядочных здания, это не делает его лучше. Мы говорим о массовом продукте, о том, что делают не три архитектора, а оставшиеся десять тысяч. Разрыв между уровнями, по-прежнему очень сильный. И главным признаком провинциальности является неспособность соотнести свой проект с окружением, его масштабом, связями и природным особенностями. Такие проекты не улучшают качество среды, а разрушают ее. Мы можем увидеть это на окраине любого города (или не обязательно окраине), где сконцентрирована масса совершенно чудовищных архитектурных и градостроительных решений, граничащих с безумием или преступлением.

Жилой район «Северный». Фото: Илья Иванов 

Н. — Речь идет не только об эстетическом факторе, но и о качестве строительства, деталей, уровне технологий и отношения к инженерным системам. То, что стало нормой на западе, у нас еще неразвито.

К. — Перед российской архитектурой также стоит вопрос именно профессионализма в широком смысле слова. Задача состоит в том, чтобы повысить средний уровень, потому что от него уже легче подниматься к каким-то высотам. К сожалению, одно хорошее здание не может улучшить среду, а десять плохих ее точно могут уничтожить. Поэтому необходимо, чтобы уровень архитектуры повышался как можно быстрее. 

Мне кажется, что изменения не могут произойти исключительно с помощью самих архитекторов. 

Да, профессионалы должны стремиться к этому, но если нет запроса у общества, трансформируемого в требования к определенному уровню, эстетике, техническим решениям и качеству строительства, то, ничего меняться не будет. Архитектор может что-то менять, но в весьма ограниченном диапазоне. Для изменений нужна государственная культурная политика в этой области, на уровне страны, которая бы описывала и объясняла обществу важность хорошей архитектуры, финансировала обучение студентов архитекторов в иностранных ВУЗах, и привлечение лучших российских и международных экспертов в отечественные архитектурные школы.

— В одной из бесед вы описывали этапы проведения исследования перед началом проектирования. И в ответе прозвучала любопытная фраза: «Чтобы понять, что нужно другому человеку, достаточно понять, что нужно тебе». Но всегда ли это работает?

Д. — Я считаю, что у этого высказывание есть две стороны. Нужно разделять базовые потребности и культурные ценности, общие для всех людей, и предпочтения личного характера. Ценности общества будут не понятны, если ты не принадлежишь к той же самой культуре. Разница во взглядах и культурном воспитании могут привести к конфликту. Но ты можешь вжиться в образ другого человека и представить себя на его месте. 

ЖК «Город-курорт МАЙ» (Горки)

Таким образом, происходит не только идентификация собственной персоны, но и «переселение» в других персонажей. Это сравнимо с тем, как работают писатели, режиссеры, актеры — мы всегда переходим к идентификации и поиску личностей этих потребителей, пытаемся пропускать их через себя. Наверное, только так можно создать реальный проект, отличающийся индивидуальным характером.

— В последнее время вы все больше работаете над проектами градостроительного масштаба — вспоминается район «Горки» на Каширском шоссе, поселок «Река-река», мини-город «Звенигород». Глядя на эти проекты, становится очевидным то, что вы большое внимание уделяете работе с ландшафтом и благоустройством. Существуют ли ориентиры, к которым вы обращаетесь в разработке решений столь сложных комплексов задач? Как часто вы обращаетесь к западным образцам?

К. — Перед началом любого проекта мы проводим основательное исследование. И чем новее для нас задача, тем сложнее предварительный этап. Мы изучаем не только контекст проекта, но также анализируем лучшие примеры мирового опыта. Если мы говорим о ландшафте и благоустройстве, то большая часть достойных примеров также приходит к нам из других стран. И это интереснейший процесс обмена опытом, обогащения, поиска. В каких-то случаях лучшими примерами могут стать даже средневековые японские сады — история архитектуры содержит в себе многочисленные ориентиры.

— Каким бы одним словом вы охарактеризовали работу вашей команды?

Н. — … Поскольку нас трое, одним словом охарактеризовать работу просто невозможно.

Точность – прекрасное слово. Думаю, к ней можно также добавить уместность и оригинальность.

• Фото:Ирина Кайдалина