Что будет, «если…»

Бенджамин Браттон — социолог и теоретик архитектуры, который в настоящее время возглавляет не только Центр дизайна Калифорнийского института телекоммуникаций и информационных технологий в Сан-Диего, но также является директором постдипломной образовательной программы Института «Стрелка». Чем отличается искусственный интеллект от машинного, почему 2050 год — это настоящее, и в какое будущее стоит верить, когда их несколько — лишь малая часть того, о чем Браттон рассказал TATLIN.

Два года назад в одном из интервью Вы сказали, что главная проблема в изучении искусственного интеллекта заключается в том, что его по-прежнему сравнивают с человеческим разумом. При этом искусственный интеллект значительно отличается от нашего. Изменилась ли ситуация за последние годы?

— Не изменилась. Разве что сейчас мы чаще сталкиваемся с искусственным интеллектом в реальной жизни. Например, в 2015 году компания Google Deep Mind разработала игру Alphago для игры в го, которая стала первой в мире программой, выигравшей матч у человека. Это заставляет нас чувствовать, что искусственный интеллект стал ближе к нам.

В то же время различия между интеллектом человека и интеллектом машины, безусловно, есть, и это задача теста Тьюринга — определять, где человеческий разум, а где искусственный интеллект. Я не уверен, что мы знаем о том, как работает человеческий интеллект в той же мере, что мы знаем о том, как думает машина. 

На данном этапе мы хотим понять, как интеллект человека и искусственный интеллект соотносятся в реальной жизни. И мы, жители города, сталкиваемся с этим: с нами сосуществуют различные виды механизмов: машинное зрение, датчики движения и температуры. 

У машин, оснащенных искусственным интеллектом, свои способы восприятия и ощущения окружающего мира, отличающиеся от наших. И то, что мы называем, например, «машинным зрением» — всего лишь метафора, машина способна перерабатывать фотоны, но ее «зрение» устроено иначе, чем человеческое. Это очень удачные метафоры, «воплощающие» искусственный интеллект, но по-прежнему «человекоцентричные». 

Наряду с выражением «искусственный интеллект» мы часто слышим «машинный интеллект». Есть ли разница между этими терминами?

— Хороший вопрос. Я бы сказал, что машинный интеллект — это лишь часть искусственного интеллекта. Искусственный интеллект также может включать в себя «немашинные» системы, например, биологические. Поэтому то, что включает в себя как живые, так и неживые элементы — будет искусственным интеллектом, в то время как машинный интеллект имеет дело только с неживыми компонентами. 

Какое вообще можно дать определение интеллекту? Я бы сказал, что это способность абстрагировать какие-либо решения и применять их в разных, отличных друг о друга контекстах без какой-либо внешней инструкции.

Он может иметь различные формы. Например, муравьи сами по себе не наделены интеллектом. Однако когда они вместе, образуется коллективный разум. Так же и с нейронами: один нейрон мозга не есть интеллект, интеллект появляется тогда, когда нейронов миллиарды.

Насколько, по-вашему, спекулятивные жанры перспективны? Сейчас растет число профессионалов, работающих в жанре спекулятивной архитектуры. Они задаются вопросом «а что, если?..», в отличие от футурологов, которые прогнозируют будущее, опираясь на уже имеющийся опыт. Вы не раз упоминали методы спекулятивного дизайна в своих выступлениях, расскажите, какие преимущества есть у такой методологии?

— Здесь имеет место разное отношение ко времени. Говоря о методах спекулятивного дизайна, мы имеем в виду моделирование будущего. Мы рассуждаем о том, как бы выглядел мир в 2050 году. Но для меня 2050 год — это не будущее, а часть настоящего. 

Спекулятивное моделирование будущего не абстрактно, как кажется на первый взгляд, а вполне практично. Системы, которые мы моделируем к 2050 году, мы проектируем уже сейчас. 

Каждое маленькое решение, которое мы принимаем в данный момент, окажет влияние на 2050 год. И вместо того чтобы помещать эти события на временную шкалу, на которой стоят отметки «пять лет», «пять недель», «пять столетий», мы находимся в реальности, где системы, которые мы моделируем на, казалась бы, ближайшее будущее, имеют последствия в более долгой перспективе.

Я думаю, будущее в нашем понимании не линейно, оно диалектично и непредсказуемо. И прямо сейчас мы находимся в процессе его создания.

В последнее время вы много говорите о новых нормах существования и изучения современных городов. Что из себя представляют эти нормы? Кем они были сформулированы и насколько универсальны, применимы ко всем городам?

— Термин «новая норма» касается двух вещей: во-первых, это «язык гибридов». От него мы должны избавиться. Вы знаете, что когда автомобили только появились, они назывались «лошадьми с повозками»? Сначала мы соотносим новые явления с уже имеющимися, и получаются своеобразные «гибриды». Но они устаревают. Мы до сих пор говорим «мобильный телефон», хотя сейчас это устройство имеет гораздо больше функций, и сама функция телефона стоит далеко не на первом месте. Такие гибридные метафоры применяются во всех сферах — от геополитики до повседневной жизни. Чтобы понять, что такое новая норма, нужно избавиться от таких гибридов в языке и изобрести для некоторых явлений новые слова.

Во-вторых, мы задумываемся о том, какими должны быть новые нормы в политическом, экономическом, культурном отношении. Важно, чтобы дизайн был настроен критически, но он не должен бояться делать смелых, твердых заявлений, пытаться защитить новые нормы.

Когда общество становится более сложным, усложняется и разделение труда. Большее разнообразие позволяет найти человеку наиболее интересное для себя занятие. Но сейчас бывает так, что есть какая-то передовая область, которой люди не могут заняться, например, ввиду климатических условий местности, поэтому работу людей выполняют в основном машины. 

Нам не менее интересны города, которые созданы в большей степени не для людей, а для роботов. Это тоже урбанизм.

Например, сейчас Россия, Канада и Норвегия соревнуются за портовые города в Северном Ледовитом океане. Но кто там будет работать? Роботы. Практически все будет автоматизировано. Если там нет людей, еще не значит, что это не урбанизм.

Таким же образом в России сельскохозяйственными станут те регионы, которые таковыми никогда не были. Сейчас становится все сложнее заниматься сельским хозяйством рядом с экватором, поэтому стоит обратить внимание на северные регионы. Они будут полностью автоматизированы и оснащены современной сельскохозяйственной техникой. И это будет город, населенный роботами. Без людей.

К примеру, Марс представляет собой планету, населенную исключительно роботами. Такое вполне может быть и в некоторых частях России. Это тоже часть «новой нормы». Но это, конечно же, не значит, что все города будут такими, глобальные силы начнут менять города по-разному.

Еще пару столетий назад отношение к прогнозистам было более острым — людей, занимающихся вопросами будущего, воспринимали либо как проповедников, либо как еретиков. Но сегодня люди стали спокойнее относиться к открытиям, как Вы думаете, с чем это связано?

— Раньше у людей не было альтернативы: было «официальное», централизованно оглашенное будущее, в которое люди верили. Сейчас этих «будущих» несколько, и можно выбрать, в какое хотите верить вы.

Чем лучше человек понимает происходящее, тем лучше он может представить, каким будет будущее. Оно непредсказуемо, и мы должны рассматривать не одно будущее, а несколько альтернативных версий. Задача не в том, чтобы сказать, что будет, а в том, что было бы, «если…». 


За перевод благодарим Анастасию Долгову. 

  • Поделиться ссылкой:
  • Подписаться на рассылку
    о новостях и событиях: