Арьяшахр

• Текст:Реза Алирезайан
  21 октября 2025
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

23 марта 1973 года шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви и председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин торжественно открыли Арьяшахр. Этот город был спроектирован для рабочих металлургического завода «Арьямехр» в Исфахане и представлял собой лучший образец городского проектирования за пятидесятилетнее правление династии Пехлеви. Иранские и советские рабочие выстроились вдоль дороги, чтобы приветствовать двух лидеров, а дети преподнесли Косыгину цветы. Для шаха и Косыгина провели экскурсию по городу, который обеспечивал высокий уровень жизни для почти трети миллиона жителей.

Для шаха этот проект был реализацией мечты его отца Резы Шаха Пехлеви, которую тот не успел осуществить при жизни, — построить современный металлургический завод для Ирана. Во времена Третьего рейха немцы начали строить такой завод в Кередже, но в 1941 году во время наступления британских и советских войск все работы были остановлены. После тридцати лет пустых обещаний, геополитических маневров, экономических противостояний и развивающегося планирования под руководством Аболхассана Эбтехайжа, Ходадада Фарманфармайяна, Джафара Шарифа-Эмами, Али-Наги Алихани и доктора Амира Али Хана Шейбани мечта шаха наконец-то была осуществлена. Для Косыгина этот проект был символом достижения долгожданной цели — успешного промышленного сотрудничества со странами Востока, того, в чем не преуспели ни Владимир Ленин, ни Иосиф Сталин. При Никите Хрущеве и в начале правления Брежнева такое сотрудничество удалось наладить с Китаем, Афганистаном, Турцией и Индией, а с Ираном получилось только сейчас.

В разгар холодной войны сотрудничество шаха, последовательного критика коммунизма и верного союзника США, с советским руководителем могло показаться странным. Вместе они запустили крупнейший за границами Восточного блока индустриальный комплекс, продукция которого будет использоваться для коммерческих и военных нужд, таких как производство танков и артиллерии. Это событие было серьезным отходом от обычного для шаха восхищения западными гражданскими достижениями и от его вовлеченности в разные американские инициативы, такие как программа «Четвертый пункт», благодаря которой в Иран приехали архитекторы, инженеры, врачи и учителя. Несмотря на наплыв западных специалистов, которые были готовы менять жизнь Ирана, США и Великобритания были против строительства в Иране металлургического завода. Их нежелание помочь заставило шаха обратиться к тем, кого он считал противниками Ирана.

Несмотря на сотрудничество с Западом, в частном порядке шах восхищался сфокусированностью Советского Союза и Восточного блока на индустриальном развитии. Такой взгляд не был уникальным. Многие лидеры стран Азии предпочитали государственное макроэкономическое планирование, нежели западную политику невмешательства. Такие знаковые фигуры, как Джавахарлал Неру, Чан Кайши, Цзян Цзинго, Пак Чон Хи и Нобусукэ Киси, брали пример с Советского Союза. Не только СССР, но и Чехословакия, Румыния, Польша и Болгария вносили свой вклад в развитие промышленности Ирана, и шах очень высоко это ценил. Будучи хорошим дипломатом, шах поддерживал тесные связи с лидерами разных стран, такими как Леонид Брежнев, румынский президент Николае Чаушеску, болгарский премьер Тодор Живков, югославский президент Иосип Броз Тито и чехословацкий президент Густав Гусак. После 1979 года в разговоре со своим кузеном, архитектором Камраном Диба, шах сказал: «Если бы я знал, что аятоллы придут к власти, я бы лучше отдал ее коммунистам». И когда удивленный Диба спросил почему, он ответил: «Потому что я видел промышленные комплексы Советского Союза, Болгарии и Чехословакии, и несмотря на то, что они сделали, они хотя бы построили свои экономики. А эти аятоллы все разрушат» [1].

Еще один человек, незнакомый шаху, был согласен с этим заявлением: Джамшид Фарасат — директор офиса городского планирования NIMC и главный архитектор Арьяшахра. У тридцатидвухлетнего архитектора, в прошлом выпускника Венской школы изящных искусств, была мечта — новый город, который он мог проектировать так, как хотел, без обычного государственного администрирования. Он отчитывался только перед директором компании, доктором Амиром Али Ханом Шейбани, и своими советскими коллегами — градостроителем и руководителем 6-й мастерской Гипрогора (Государственный институт съемки и планировки городов и проектирования гражданских сооружений НКВД РСФСР. — Прим. ред.) Анатолием Мелик-Пашаевым и руководителем проекта, заместителем председателя Комитета по международным отношениям города Москвы Константином Соловьевым.

Несмотря на то, что за проектом пристально следили и КГБ (Комитет государственной безопасности. — Прим. ред.), и ГРУ (Главное разведывательное управление. — Прим. ред.) СССР, и иранский SAVAK, Фарасат сохранил свои симпатии к прокоммунистической партии «Туде» (Народная партия Ирана. — Прим. ред.) с ее эгалитарными идеалами. Ему хотелось внедрить ее идеи в городское планирование. Работа с советскими архитекторами и градостроителями позволила ему реализовать это в Арьяшахре. И вопреки слежке разведывательных структур, он смог скрыть свои намерения. Зная о том, что у марксистов слабые позиции в Иране, понимая, что политиканством ничего не добиться, Фарасат помалкивал и сосредоточился на реализации эгалитарных идеалов в архитектуре и городском планировании Арьяшахра. Как и шаха, который был рядом, Фарасата восхищала советская система эволюционного планирования в части архитектуры и градостроительства, он считал, что такая система поможет рабочему классу и поддержит традиционный иранский образ жизни. Свой работой в Арьяшахре Фарасат надеялся создать пример для всей страны.

Арьяшахр — это изменение траектории развития иранского градостроительства, которое в течение сорока лет развивалось по западным архитектурным и градостроительным принципам. Это западное влияние началось с британцев — в AIOC (Англо-Иранской нефтяной компании. — Прим. ред.) они были главными при проектировании Абадана и Месджеде-Солеймана. Далее были американцы, которые благодаря программе «Четвертый пункт» принимали участие в работе над проектами в Тегеране, Ширазе, Мешхеде и Исфахане. Обе страны приняли за основу принципы свободного рынка, коммерчески ориентированный подход, когда городское планирование исходит из интересов бизнеса и частной инициативы, а социальные услуги и общественный транспорт отодвигаются на второй план и минимально регулируются государством. Советская модель городского планирования предлагала диаметрально противоположный подход: жесткое государственное регулирование в проектировании всех социально значимых объектов, таких как больницы, школы и досуговые центры; приоритет отдается общественному транспорту и пешеходной доступности, а не автовладельцам. Таким образом, возведение Арьяшахра — это не просто противостояние американских и советских идеалов, это поиск идеальной модели иранского градостроительного проектирования, выбор между капиталистическим принципом невмешательства и советским принципом жесткого государственного регулирования.

Масштабная миграция населения из деревень привела к тому, что вместо комфортной жизни в городах люди получили жизнь в трущобах на окраинах больших городов, без какого-либо доступа к образованию и медицине, что усугубляло неравенство. Строительство социального жилья велось очень медленно, а социальное обеспечение отставало еще больше, заставляя правительство Ирана приглашать для решения этих проблем иностранных специалистов, таких как Виктор Грюн, Константинос Доксиадис и Мишель Экошар. Впрочем, это сотрудничество почти не принесло результатов, и ситуация существенно не изменилась. Арьяшахр стал осознанным отступлением от всех предыдущих попыток, с самого начала ставя во главу угла социально-ориентированный подход. Под руководством Фарасата и его советских коллег социальные функции были сразу вплетены в ткань города, а не оставлялись на потом как второстепенные элементы противоречащих друг другу правительственных программ.

Фарасат поддерживал эту модель не только из-за восхищения советскими градостроительными принципами, но и по двум другим причинам: во-первых — из-за глубокого уважения к традиционному образу жизни иранской деревни, доказавшему свою жизнеспособность и в течение тысяч лет сохранившему ярко выраженные общинные взаимоотношения. В отличие от западных архитекторов, которые считали традиционный уклад устаревшим уже в послевоенное время, Фарасат видел большой потенциал в его затейливом узоре социальных и культурных связей. Социалистическая планировка советских городов, которая фокусировалась на функциональности, а не на эстетике, позволила Фарасату модернизировать традиционный идеал. Фарасат верил, что ему удастся перепрограммировать планировку и функциональность социалистического города, чтобы соотнести его с традициями иранской истории и культуры.

Во-вторых, Фарасат, будучи студентом Венской школы изящных искусств, находился под сильным влиянием идей функционализма, начало которому положили звезды Баухауса Мис ван дер Роэ и Вальтер Гропиус, а дальнейшее развитие обеспечили педагоги Клеменс Хольцмайстер и Роланд Райнер. При этом в течение почти сорока лет в Тегеранском университете архитектуры студентов учили по французскому методу архитектуры изящных искусств, который очень полюбился франкофильской элите, но совершенно не поддерживался последующими поколениями архитекторов. Идеи функционализма принесли в Иран чешские и скандинавские рационалисты в 1930-х, их развитие позже продолжили иранские и советские архитекторы. Также и в Советском Союзе архитектура в правление Хрущева и Брежнева отошла от социалистического реализма сталинской эпохи и вернулась к архитектуре функционализма. Эта смена была воспринята как продолжение архитектуры конструктивизма в сочетании с традициями Баухауса и таких визионеров, как Эрих Мендельсон и Ханнес Майер, а также обозначила возвращение к более практическим и утилитарным ценностям.

Западное архитектурное сообщество критиковало советскую архитектуру за условные недостатки: плохое качество материалов, бруталистскую эстетику, стесненное жилое пространство, но при этом совершенно не замечало ценности нематериальных элементов: планировочной структуры, конфигурации, практичности и оптимального использования пространства. Также этот критический подход упускает из виду контекст — необходимость восстановления городов после Второй мировой войны, огромный прирост городского населения, необходимость доступности без частных автомобилей и широких автострад, как в Штатах; все эти факторы сформировали прагматичный и строгий подход к городскому планированию в Советском Союзе. Строительство жилья было ускорено с помощью заводского изготовления части элементов зданий и грамотного планирования инженерных сетей. В Иране были схожие проблемы — быстрая урбанизация и ограниченные государственные ресурсы, особенно до топливного кризиса 1973 года, поэтому советский опыт архитектурного и градостроительного проектирования оказался очень подходящим, несмотря на прозападную политику шаха.

Применение советских архитектурных принципов в Иране может удивить непрофессионала, но для экспертов в русско-иранских отношениях очевидна многовековая история культурного обмена между двумя странами. Руины древнего города Аркаима (XX–XVI веков до нашей эры) недалеко от Челябинска доказывают ранние связи между цивилизацией, существовавшей на этой территории, и древней цивилизацией на территории нынешнего Ирана, когда верования синташтинской культуры бронзового века некоторым образом повлияли на формирование государственной религии державы Ахеменидов — зороастризма. Представители династии Сефевидов (1501–1736) восхищались городами, построенными Тимуром (Тамерланом) — Самаркандом и Бухарой, — и воспроизводили их детали в своей столице Исфахане. Знать династии Каджаров (1795–1925) часто посылала своих детей в Санкт-Петербург учиться военной стратегии, музыке, искусству и архитектуре. И это лишь несколько примеров постоянного культурного взаимодействия. Например, российский советник при Персидской казачьей бригаде (1879–1920) Николай Марков сыграл значительную роль в проектировании Тегерана. Когда речь заходит о значимости русско-иранских культурных отношений, можно процитировать Чжоу Эньлая: «Еще слишком рано судить».

В течение пятидесяти лет шах и его отец сохраняли противоречивые и нестабильные взаимоотношения с Советским Союзом. При обоих правителях Советскому Союзу не удалось повлиять на них или дестабилизировать власть в стране. Сталин даже оставил попытки захватить Иранский Азербайджан. Шах воспринимался как последовательный союзник Запада, как оплот борьбы с экспансией СССР. Отношения с США были настолько крепкими, что американская армия помогала подавить восстание курдов в 1960-х, а NSA (Агентство национальной безопасности США. — Прим. ред.) установило посты прослушивания в провинциях Мазендеран и Хорасан на границе с Советским Союзом. Тем не менее некорректно рассматривать Арьяшахр как попытку СССР внедриться в Иран или приравнять шаха к другим американским марионеткам, таким как Фульхенсио Батиста или Мобуту Сесе Секо (Жозеф-Дезире Мобуту).

Стратегическое местоположение Ирана, примыкающего к Советскому Союзу и находящегося на переднем крае любого потенциального конфликта, требовало опоры на реальную геополитику, а не на идеологическую приверженность Западу или Востоку. Любой подход шаха к управлению и международным отношениям должен был учитывать реальность сосуществования с соседом, имеющим ядерное оружие. Точно так же и в Советском Союзе видели стойкость и стратегическую проницательность руководства Ирана и понимали, что насильственные действия были бы контрпродуктивны. Вместо этого в СССР решили соотнести свои интересы с иранскими, признавая сложности, стоящие перед персидской дипломатией. В 1978 году, когда Леонид Шебаршин готовился занять пост руководителя резидентуры КГБ в Иране, председатель КГБ Юрий Андропов предупредил его: «Будь осторожен в отношениях с персами; не успеешь охнуть, как они выставят тебя дураком». Правильнее всего было бы сравнить шаха с финским президентом Урхо Кекконеном или с китайским правителем до 1949 года Чан Кайши, которые маневрировали между давлением конкурирующих мировых держав, стараясь соблюсти при этом и национальные интересы.

Премьер-министр Ирана Манучехр Эгбал однажды сказал Косыгину: «Отношения между Ираном и Советским Союзом — это как отношения между слоном и мухой. Слон, конечно, может раздавить муху, но муха может забраться в хобот слона и причинять ему боль. Мы можем вести себя так же, если не согласимся работать над нашими разногласиями и развивать взаимовыгодные отношения». Когда Косыгин завершил свою поездку по Арьяшахру и готовился вернуться в Тегеран, казалось, он был доволен общими успехами. Возможно, слон и муха все-таки смогли договориться [2].

[1] Interview with Kamran Diba. Paris, 2021.

[2] Interview with Admiral Kamal Habibollahi (друг автора, скончавшийся в 2016 году). Washington DC, 2021.

На обложке: Торжественное открытие сталелитейного завода. Слева направо на переднем плане Алексей Косыгин, шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, королева Ирана Фарах Пехлеви и второй справа доктор Шейбани

• Фото:Предоставлены автором издания