«Творчество как спорт — у тебя есть звездные часы и есть рутина»

• Текст:Ульяна Яковлева
  19 июня 2018
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

 — Ваше бюро было организовано в 2003 году. Каким был ваш первый заказ? Как бы вы описали градостроительную ситуацию тех лет?

Станислав (С.) — Мы очень опасались открывать бюро, поскольку долгое время работали в государственных проектных институтах. В итоге мы все-таки рискнули и основали бюро, но открыли его не под заказы, а в качестве возможности начать частную практику. Первые заказы были очень непритязательные и носили скорее технический характер: входные группы, перепланировки, с точки зрения архитектуры не имевшие никакой ценности. Так, первые три-четыре года мы занимались тихой рутинной проектной работой. Постепенно масштаб заказов стал увеличиваться, вместе с этим появилась и творческая составляющая. Сначала нам заказывали отдельные эскизы городских зданий где-то на окраинах. Мы не могли позволить себе делать что-то необычное, продвигать современные фасады и эстетику, поэтому творческое начало неожиданно возникло в скрупулезной работе с планировками. Создание качественного и комфортного жилья для человека — эта ниша, на самом деле, всегда свободна. Поэтому мы начали действовать именно в этом направлении и постепенно обрастать заказами.

— Откуда возникло название «ОСА»? Вкладывали ли вы в название смысл, определяющий особые эстетические принципы работы бюро?

С. — К названию мы тоже пришли не сразу, для этого необходим определенный талант. Мы изначально не имели какого-то ярко выраженного архитектурного характера, и это еще больше усложняло задачу. Кроме того, мы не делали ставку на личное творчество и не предполагали делать именное бюро, у нас не было тяги к «вытаскиванию» вперед своих фамилий. Наверное, мы зацепились за это слово, просто перебирая различные варианты, как это часто делают в поиске интересного звучания — и вот, из сотен слов оно нас зацепило. Сперва мы даже не понимали, что за этим стоит большая, значимая для советской архитектуры история. Далее, сообразив, мы восприняли это как подтверждение правильности выбора, к тому же аббревиатура позволяет как угодно расшифровывать это название.

— Станислав, вы сказали, что не хотели делать ставку на личное творчество, однако в одном из интервью бюро было описано вами как свободное сообщество равноправных творческих личностей, в котором каждый имеет право на самореализацию. Что в таком случае вы имели в виду?

С. — Творческое начало очень сиюминутно, оно не подвержено какому-то планированию, а проектное дело — все-таки бизнес, зарабатывание денег и профессионализм. Как раз в этом и заключается основная сложность: творческая составляющая, предсказуемость и профессионализм не сплачиваются практически никогда, это чаще всего конфликт, поиск консенсуса. Мы же предполагали, что именно предсказуемость выступает гарантом того, что архитектурная платформа может работать по законам любого предприятия, при этом предоставляя максимальную свободу для творческой личности, но в конкурентной среде. Анализируя опыт российских и западных бюро, мы отмечали, что ставка на индивидуальность в большой перспективе ведет к непредсказуемости самого продукта, к ухудшению его качества, ведь творчество как спорт — у тебя есть звездные часы и есть рутина.

— В Екатеринбурге сейчас реализуется несколько проектов, в которых явно прослеживается визуальный код бюро «ОСА». Как вы относитесь к подобному копированию, когда кейсы бюро берут за основу ваши же конкуренты?

С. — Все так и есть. Какое-то время это тешило наше самолюбие, подтверждало правильность и системность подхода, который другие считывают, потому что в творчестве основная сложность состоит в том, чтобы убедить себя в собственной правоте. А для внутреннего убеждения ты вынужден сформировать четкие принципы. Ровно такой подход мы и использовали. 

То есть для нас важно не просто делать, что нравится, а в начале объяснить самому себе и другим, почему это красиво.

Само собой, этот подход считывается и используется другими бюро, и я в этом ничего страшного не вижу. Я вижу в этом завуалированную рекламу, которая работает не только на региональном уровне: в Москве есть целые микрорайоны, о которых девелоперы в открытую нам говорили, что просили сделать как у «ОСЫ». Это, кстати, очень важная концептуальная часть работы в архитектуре, которая противоречит современным трендам, где во главу угла ставятся индивидуальность и личность. На самом деле, архитектура на протяжении столетий развивалась как преемственность, когда главенствовал определенный стиль, в рамках которого работали архитекторы. Карлику всегда легче прыгнуть с плеч великана, чем великану на ровном месте.

— Вы говорите о подходе, принципах. Однако в какой-то момент любое профессиональное архитектурное бюро начинает транслировать свой метод. Что вы вкладываете в это понятие?

С. — Методология процесса самого творчества очень важна. Занятия спортом дали мне понимание того, что тренировка, действие, доведенное до автоматизма, является незаменимой частью любого процесса, и это касается не только спорта. Правильная постановка задачи, осознание алгоритма, по которому ты будешь действовать — все это позволяет как можно быстрее перейти к творческому процессу. Чтобы быть кузнецом, нужно уметь управляться с наковальней, чтобы быть живописцем, ты должен уметь водить кистью. Кажется, это такие банальные примеры, но профессионализм складывается из методики и определенных технологий, которые применяются. В архитектуре это самое важное, и все архитекторы, которые к нам приходят, в первую очередь впитывают эти подходы. Они не формализованы в какой-то литературе, буклете, брендбуке, это происходит постепенно.

— Кажется, будто вы намеренно описываете метод общими словами…

С. — Любая методика всегда сводится к разбиению сложной задачи на простые, далее важно расставить приоритеты, определить, какие задачи второстепенные, а какие первостепенные. Вообще, сложно сказать, что именно нужно делать для того, чтобы получилось красиво. В целом, об этом можно говорить, можно научить, что требует значительного времени и, вы правильно сказали, конкретики. Но без общих фраз конкретика пропадает. 

Когда к нам приходит молодой архитектор, садится за рисование планировок, то в первую очередь мы начинаем ему объяснять, что для того, чтобы проектировать пространство для людей, не надо быть профессионалом, для создания хорошей кухни или гостиной достаточно быть домохозяйкой.

— Можно ли сказать, что внутренняя структура этой монографии демонстрирует приемы, которыми пользуется бюро?

Александр (А.) — У нашего бюро довольно много проектов, но большинство из них во многом компромиссны, каких-то чистых, идеологически выверенных проектов — единицы. Об их количестве я говорю так неопределенно, потому что даже они связаны с компромиссами. Однако есть идеи, которые перетекают из одного проекта в другой — именно их нам и хотелось собрать вместе, чтобы проследить эволюцию и проанализировать свои подходы со стороны. Действительно, структура журнала иллюстрирует повседневную деятельность бюро. Большой массив проектов разбит на конкретные группы — практические задачи, которые мы решаем каждый день, и те, что можно выразить в понятных всем словах: квартал, улица, вход в дом, жилое пространство и т. п. Думаю, большинству архитекторов журнал будет интересен именно этим опытом решения конкретных задач, поэтому он и сведен к формату своеобразного задачника.

— Вы часто произносите слово «творчество». С одной стороны, оно будто бы исключается, с другой — кажется неотъемлемой частью рабочего процесса. В чем тогда заключается творческий вызов в профессии архитектора, в основном занимающегося вопросами жилой застройки?

С. — Знаете, пока никто из тех, кто занимается творчеством, не смог сказать, что оно из себя представляет. Творчество как самовыражение, на мой взгляд, это одна из самых опасных утопий современности — кто сказал, что то, что ты выражаешь, может быть интересно другим? Творчество как поиск идеала, как процесс, наверное, может считаться верным. Возможно, получение удовольствия от того, что ты сделал, также стоит отнести к творчеству, не имея в виду самовыражение, которое, скорее, является большой иллюзией и заблуждением. Эгоистический порыв заявить о том, что ты думаешь и чего хочешь, часто вреден. Поэтому, когда во главу угла мы поставили положительные эмоции от ощущения какой-то вещи, пространства, то все встало на свои места. Тогда оказалось, что без разницы, что делать — спортивный комплекс с супербюджетом и полной свободой творчества, или квартиру, где все очень технологично и творчества там быть не может. 

Я думаю, что творчество определяется не в том, что ты делаешь для себя, а в том, что ты делаешь для других.

Поэтому, занимаясь жильем, мы не чувствуем себя ущербными как архитекторы. У нас был соблазн уйти в общественные здания, но мы все-таки интуитивно почувствовали, что нужно создавать для человека — там и скрыта красота, там и скрыто творчество.

— Ваши проекты отличает системный подход, даже ваш офис является его отражением. Кажется, здесь все на своих местах. Это может характеризовать вас как рациональных людей: чего в вас больше — рационального или интуитивного? И насколько это может быть взаимосвязано?

Татьяна (Т.) — Думаю, что рационального и интуитивного поровну. Обычная интуиция есть в каждом человеке с рождения, а есть интуиция, которая приходит с опытом. Чем больше совершенствуешься в своей профессии, тем лучше понимаешь ситуацию по проекту: как с самого начала, на стадии обсуждения с заказчиком, так и во время реализации.

С. — Действительно, есть интуиция, выработанная опытом, но она не заменяет интуицию, данную природой, когда человек, например, никогда не занимавшийся архитектурой, может сразу попасть в точку. Разум — вообще великий путаник, он позволяет оправдать все, что доказывает мировая философия. И это уже вторая задача — интуитивно почувствовать и оправдать. Наверное, так и действует архитектор, потому что на первом этапе, когда ничего не ясно, он должен моментально принять решение, в рамках которого будут действовать сотни людей. Все это происходит на уровне какого-то собачьего чутья — почувствовать правильность. Порой начинаешь думать, что это как-то связано с мистикой, потому что, приняв решение, не можешь объяснить, почему ты его принял. Кстати, когда к нам приходят новые ребята, мы в первую очередь обращаем внимание на то, есть у них интуиция или нет. Ум — после.

— Но если мы говорим об интуиции, наработанной опытом, то можете ли вы сказать, что она была сформирована через какое-то определенное время, после или во время реализации конкретного проекта?

С. — Мне кажется, что понимание собственной правоты приходит в самом начале, это никак не связано с каким-то проектом, точно нет — мы не рассматриваем проекты как конечный продукт. Заказчики приходят со своими задачами, со своим мнением, со своими амбициями. Кто-то позволяет реализовать малую толику того, что было нами задумано, кто-то блокирует целиком, а кто-то оказывает почти стопроцентное доверие. Во время работы над проектом глобальное понимание вещей часто корректируется и разворачивается на 360 градусов.

Но я не считаю зазорным черное назвать белым, если я действительно увижу, что цвет изменился в корне.

— Важна ли для вас городская идентичность? Если да, то на чем сказывается то, что вы именно екатеринбургское бюро?

С. — Я думаю, что архитектор, в принципе, мало привязан к конкретной территории. Это чаще всего идеалист, который старается создать какие-то механизмы для того, чтобы его философия становилась реальной. То, что мы учились, а кто-то родился в Екатеринбурге, дает нам определенную почву. Сейчас мы все работаем в разных городах, у нас сбитая, не иерархичная система координат. Москва, например, не является для нас достижением, это всего лишь один из интересных городов, в котором нам нравится практиковать. Поэтому, наверное, такая надтерриториальность является очень важной составляющей нашего бюро, она позволяет, в том числе, здраво оценивать каждый из городов, чувствовать его характер. Будучи жадными до чего-то нового, мы предпочитаем работать на разных территориях, что также позволяет иначе чувствовать город, в котором мы живем. Так получилось, что долгое время находясь в Екатеринбурге, мы имели основную практику в других городах. Слушающую аудиторию, как и благодарных заказчиков, в первую очередь получили не здесь. Мы всегда старались практиковать здесь, но все-таки это другой город, как архитекторы, мы получаем здесь меньше положительных эмоций. Не знаю, почему так. Может, из-за сформировавшейся структуры строительного бизнеса, может, из-за сложившихся профессиональных отношений. С точки зрения архитектуры это во многом трагический город.

— Вы сказали, что удалось посмотреть на Екатеринбург со стороны благодаря практике за его пределами.

С. — Практикуя в других городах, мы поняли, что для Екатеринбурга особенно характерна эта мучительность поиска решений, напористость. Но мы не выделяем его с точки зрения серьезности архитектурного слоя, потому что со стороны профессиональной массы Москва намного сильнее, бороться с ней очень сложно. Мы хорошо чувствуем себя в Екатеринбурге, но, к сожалению, честной конкуренции здесь нет.

Екатеринбург — очень скептический город, скажем так. На мой взгляд, неоправданно скептический. 

Для него характерен острый снобизм, который не позволяет ему узнавать что-то новое. Только после того, как нами был наработан положительный опыт именно в регионах, бюро удалось хотя бы частично реализовать в Екатеринбурге то, что уже было создано в других городах. Притом, надо отметить, что екатеринбургские и региональные проекты у нас всегда шли параллельно. Только после того, как показываешь реализации за пределами Екатеринбурга, здесь начинают понимать, что он сильно проигрывает городам статусом ниже.

— Можно ли наблюдать подобную ситуацию в других городах, когда локальное бюро действует не изнутри, а наоборот, в обход?

С. — Сегодняшний архитектурный рынок в России очень слаб, и из-за ценовой политики, которая сформирована на рынке, архитектурные бюро не могут развиваться серьезно. Можно по пальцам пересчитать города, которые смогли позволить себе иметь хотя бы два-три серьезных бюро, способных конкурировать на российском рынке. Про международные и заикаться не стоит. Рынок недвижимости в Екатеринбурге очень активный, но, к сожалению, не самый интересный с точки зрения зарабатывания денег. Впрочем, благодаря своей активности Екатеринбург позволяет себе иметь несколько конкурентоспособных бюро. В других городах ситуация намного сложнее, чаще всего она сводится к отсутствию конкуренции вообще. Есть несколько административных бюро, которые контро­лируют рынок, но конкуренции не рождают. В то же время, как только происходит активизация рынка недвижимости, сразу начинает развиваться и архитектурный рынок. Очень активно рынок развился в Новосибирске, Тюмени и тех городах, которые позволяют себе строить что-то кроме панельных домов. Для того, чтобы бюро сформировалось, почувствовало какую-то методику, вышло на определенный уровень, требуется достаточно много времени. Поэтому сегодняшнее стремление федеральных властей сформировать современную архитектурную элиту из только что закончивших институт ребят видится мне утопией. 

• Фото:Ульяна Яковлева