Сокровище Давида

• Текст:
  14 января 2021
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Юрий Пальмин (Ю.П.) — Прекрасные времена были, когда в «Руине» жили тетя Катя и пес Дунай.

Кирилл Асс (К.А.) — Дунай жил в самом начале, а тетя Катя была до самого конца. Великая женщина! Она давно вернулась на Украину. Неизвестно, как Давид ее нашел, он заселил тетю Катю в каморку на первом этаже. И она там сидела, присматривала за выставками, отпирала-запирала двери, занималась уборкой. Иногда заставала у нас какого-нибудь спящего человека на диване. Привозила сало или еще что-то в этом духе, горилку всякую с родины своей. Иногда уезжала в отпуск, это всегда была большая трагедия. Она была местным домовым.

В конце XIX — начале XX века каретный сарай усадьбы Талызиных надстроили, а после революции даже заселили. Музей архитектуры разместил в сарае фонды и фотолабораторию. В 1990-е здание забросили. Фото из альбома фотолаборатории Музея.

Ю.П. — А ты с Давидом познакомился, когда начался разговор о брендинге музея?

К.А. — Немного раньше: когда он только воцарился, он наводил очень много мостов, и один мой друг нас познакомил. И Давид сразу поставил несколько вопросов, которые тогда довольно быстро стали обсуждаться. Во-первых, логотип, во-вторых, что сделать с фасадом. Точнее, не с фасадом, а как подчеркнуть вход, чтобы привлечь публику. Ну и вот, собственно, что из этого получилось.

Ю.П. — Фасад сделали серым.

К.А. — А эскиз логотипа он нарисовал сам, а я только сделал верстку и подобрал шрифт.

Ю.П. — Ведь в музее еще работали Бродский и Григорян и помогали Давиду с дизайнерскими решениями. Тем не менее в «Руине» было полное отсутствие архитектуры с большой буквы А, дизайна.

Прежде чем покинуть здание бывшего каретного сарая, сотрудники фотолаборатории Музея архитектуры запечатлели его на пленке. 1990-е. Фото из альбома фотолаборатории Музея.

К.А. — Помогали, но немного, на самом деле. Он и сам был дико талантлив в этой области. Выставочный дизайн и вообще ивент-дизайн — это и была его сильнейшая сторона, как ни странно. Он очень быстро все придумывал, выставочный дизайнер и вовсе был не нужен. Давид со всеми делами все время разбирался самостоятельно. Это было большое умение. Отсутствие дизайна в «Руине» — очень важная составная часть ее истории.

Давид показывал «Руину» еще до того, как начались выставки. Он показывал ее как достопримечательность: «А еще у меня есть «Руина», вот, смотрите, какая штука...» Она тогда была в полуразобранном состоянии, там не было досок, не было перекрытий.

Ю.П. — А ведь там люди работали. Как они существо­вали? Там было электричество и вода?

Лестница во флигеле «Руина». 17 августа 2001 года. Фото Алексея Комлева.

К.А. — Я так понимаю, что еще в 1990-е годы это было более-менее обжитое место. Бродский рассказывал, что в основном зале «Руины» был целый муравейник, лабиринт. А когда пришел Давид, она была необитаема, с пустыми окнами, без перекрытий и без части крыши. «Руину» просто никто не замечал — пустой заколоченный дом, ее никто не видел, она была вычеркнута из сознания. А потом она резко актуализировалась.

Ю.П. — Давид ее актуализировал.

К.А. — Да, он починил кровлю, затянул окна. Стал показывать здание, потом делать выставки. Потом пригласил Бродского, еще кого-то. Когда Давид познакомился с Кренделем, который ему полюбился, Кренделю негде было жить. Давид предложил ему сделать выставку, а он там пока поживет. Потом закончился срок действия выставки, а ему все равно некуда было переез­жать, и он, собственно, начал выживать там.

В комнате, где жил Крендель, Давид решил сделать роскошную квартиру для гостей музея. И предложил нам (бюро Александра Бродского. — Прим. ред.) ее спроектировать, а себе надстроить мансарду. Это стало возможным, потому что наша комната находилась в перемычке. С одной стороны — главный дом усадьбы Талызиных, XVIII век, с другой — «Руина», XVIII—XIX века, а середину построили в 1950-е годы. Поэтому ее можно было переделывать, там были бетонные перекрытия по металлическим балкам. Одну плиту просто вынули — получилась лесенка наверх.

Флигель после реконструкции. Фото Юрия Пальмина

Ю.П. — Мне кажется, работа Давида не имеет никакого отношения к музейному делу, потому что Давид был вообще не по этой части. Он просто любил «Руину» и не мог смотреть на неиспользуемое пространство.

К.А. — Он не то чтобы предугадал музейные тренды, а просто делал то, что считал нужным делать. Он умел будоражить сознание публики. Он вообще массу всего знал, но в несколько другой области и уж точно не рассматривал это как набор опера­тивной информации, которую мог бы использовать в своей работе. Его мания всего скурильного (От итальянского scurrile: «непристойный», «шутовской». В лексиконе Кирилла Асса «скурильный» означает еще и «красивый», «художественный», «таинственный», «недоступный», «эпический». — Прим. ред.), мелочей и странных предметов, памятников истории приносила намного больше пользы, чем принес бы какой-то архитектурный бэкграунд. И благодаря этому он моментально опознал потенциал «Руины». 

Интерьер «Руины», где проходила съемка одной из сцен фильма «Вокальные параллели» в мае 2000 года. Фото из архива Давида Саркисяна.

Если посмотреть, где снят фильм «Анна Карамазофф», то понятно, что только «Руины» не хватало для полноты картины. Ведь «Вокальные параллели» снимались там же, Давид был одним из режиссеров. Там ничего не было, а потом начались выставки, и они с Петером Ноевером сделали одну из них — «Дар небес», появился деревянный настил. Позже полы стелили заново для выставки «Персимфанс» на первой биеннале.

Ю.П. — «Персимфанс» вышла очень хорошей, но выставка, которая меня поразила и которая для меня до сих пор определяет «Руину», — это все-таки «Небесное воинство».

К.А. — Это было поразительно. Это первый раз, когда «Руина» была использована по полной как выставочное пространство. Собственно, тогда я оценил художественное чутье Давида в полной мере, потому что он был просто великолепен.

Давид Саркисян, из письма спонсорам «Все небесное воинство не сможет спасти северный рай». Экспозиция выставки «Небесное воинство» в «Руине». 2002 год. Фото из архива Давида Саркисяна.

Ю.П. — Была выставка фотографии «Русский Север»: английский фотограф снимал деревянные церкви. Выставка довольно скучная, но вот что важно: пришли люди, общаются, на улице -15, а в «Руине» -5. Но это же хуже, чем -15 на улице. И я помню, что пробыл там несколько часов, при том что существовать в этом помещении было невозможно, просто противопоказано. Потом каких-то пьяных увозили оттуда. То есть там люди социализиро­вались по полной программе вне зависимости от температуры.

К.А. — А еще мы в «Руине» часто праздновали Новый год. Началось с того, что я отмечал свое 30-летие, устроил вечеринку, мы прямо в выставочном зале пили шампанское с берлинскими печеньями. Бродскому это понравилось, и мы зимой предло­жили устроить Новый год в «Руине». И с тех пор «Бродский Новый год» стал мегавечеринкой, которая существовала долгое время.

Флигель после реконструкции. Фото Юрия Пальмина

Ю.П. — Был Давид — было сообщество. И было удивительное... Хоть отношение к Давиду не было однозначным: и обожание было, и холод. Но он каждый раз понимал, что нужно сделать для того, чтобы перетащить человека на свою сторону и как-то поменять ситуацию.

К.А. — Он просто так жил, и «Руина» была проявлением его жизненного состояния, это был вполне естественный продукт. Ему не надо было придумывать, как бы так сделать, чтобы «Руина» была посещаемой. Надо было придумывать что-то совершенно другое, и тогда она становилась посещаемой. А наоборот не получается.

К 11-й годовщине смерти Давида Саркисяна.

^{Беседу записали Сергей Куликов и Таисия Осипова в 2016 году.}

• Фото:Юрий Пальмин