Путь на Север

• Текст:
  13 мая 2021
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Елена Петухова (Е. П.) — Как после окончания Московского архитектурного института (МАрхИ) вы вдвоём с женой, Елизаветой Алексеевной, уехали в Норильск? Как начинался ваш путь на се­вер?

Александр Шипков (А. Ш.) — Начать нужно именно с предыстории и первоосновы всего, и по­ездки на север, и всей нашей дальнейшей жизни и работы. Мы с Лизой, Елизаветой Алексеевной, подружились и начали вместе проектировать на первом курсе МАрхИ. Летом, когда все друзья разъехались на каникулы, мы решили принять уча­стие в конкурсе на маленький кинотеатр. Начали работать втроём, вместе с Кирой Зиминой, а за­канчивали работу уже вдвоём. Наш проект вышел в финал. Оказалось, что нам очень хорошо вместе работать, несмотря, а может, и благодаря тому, что мы очень разные люди, но, видимо, синергетиче­ски дополняем друг друга. Второй и третий курс мы просидели за одной партой, а на четвёртом пошли на разные факультеты: я — на «Архитектуру жилых и общественных зданий», а Лиза — на «Гра­достроительство». Перед этим мы поженились. С тех пор, с 1956 года, мы вместе и всё, что с нами происходило и происходит, всё, что мы создава­ли, — результат наших совместных усилий. Лиза — полноценный соавтор всех проектов, и без неё ничего бы не было.

Елизавета и Александр Шипковы. Фото для доски почета Проектного отдела управления Норильского никелевого комбината. 1962 год

Е. П. — Как же получилось так, что вас, моло­дую семью, отправили на север?

А. Ш. — Это было наше собственное решение. После защиты диплома всех выпускников рас­пределяли по местам работы. Нам очень хотелось пожить и поработать самостоятельно. Так что мы решили уехать куда-то подальше. Выпускников с нашего курса распределяли по всей стране: кто-то поехал в Магадан, кто-то в Красноярск, Мурманск и Архангельск. Мы могли выбрать себе город, и поначалу наш выбор пал на Фрунзе, красивый, солнечный город. Но оказалось, что ещё одна пара с нашего курса очень хотела туда поехать, а у них, в отличие от нас, не было возмож­ности через три года по окончании отработки вер­нуться в Москву. И мы уступили им Фрунзе, а сами решили махнуть куда-то подальше, в какое-нибудь необыкновенное место.

Нужно сказать, что как раз в это время под­нималась волна интереса к северным территориям не Арктика? Последним звеном в этой цепочке принятия судьбоносного решения стало известие о том, что как раз в дни распределения в МАрхИ в Москву по каким-то делам в Верховном Сове­те РСФСР приехал генеральный директор Но­рильского горно-металлургического комбината имени А. П. Завенягина Владимир Васильевич Дроздов. Мы отправились к нему в офис, который располагался в гостинице «Москва» со стороны Те­атральной площади. Приехали рано утром и ждали весь день, когда сможем с ним переговорить. Сей­час это сложно представить, но он принял нас, пару совсем «зелёных» архитекторов, и поддержал нашу идею отправиться работать на север. Так с пись­мом от Дроздова мы и получили распределение в Норильск.

Александр и Елизавета Шипковы. Автошарж. Норильск. 1962 год. Автошарж на самих себя Шипковы нарисовали перед отъездом из Норильска и украсили им самодельные визитки

Нам пришлось проехать полстраны: сначала на поезде до Красноярска, потом на теплоходе вниз по Енисею, и с каждым днём мы надевали на себя всё больше и больше тёплой одежды. В Норильск мы приехали 11 сентября 1959 года и были поражены и восхищены разнообразием осеннего колорита растительного покрова тундры: от лимонно-жёлтого до фиолетового краплака. И сам город произвёл на нас очень сильное впе­чатление. В жилой части Норильска торжественная застройка вдоль центрального проспекта напоми­нала Ленинград. Настоящим украшением центра города служили две площади: Октябрьская и Гвар­дейская. В Заводском районе, расположенном за озером Долгим, вздымалась гряда цехов и лес за­водских труб. Дымы из труб разных заводов были разных цветов и шли в разные стороны. От всех этих необычных впечатлений захватывало дух!

Е. П. — Каково это было, работать в проект­ной конторе, незадолго до вашего приезда отка­завшейся от использования труда заключённых?

А. Ш. — В Норильске мы попали в Проектную контору Норильского горно-металлургического комбината. Это было огромное учреждение с сот­нями сотрудников, проектировавших всё: от ге­неральных планов заводов и посёлков до жилых домов и цехов. Мы приехали в 1959-м, а только за два года до этого, в 1957 году, там фактически установилась советская власть, то есть появился исполком. До этого город жил в лагерном режиме и относился к ведомству НКВД¹. Вместе с нами, молодыми архитекторами, такими как приехавшие ранее Валентин Танкаян из Ленинграда, Анатолий Андреев и Евгений Щербаков из Москвы, работали старшие товарищи, проектировщики из бывших заключённых. И нужно сказать, больших патриотов своего города, чем они, было не найти.

Первый генплан Норильска делал бывший заключённый, академик архитектуры Михаил Давидович Мазманян. Он сразу заложил концеп­цию компактного города, размерами 2,5 на 3,2 км. При проектировании и строительстве города учи­тывались погодные и геологические особенности местности, шёл постоянный климатический монито­ринг, работала лаборатория Института Эрисмана².

Панорама Норильска. Конец 1950-х

Е. П. — Что представляла из себя застройка Норильска того времени? Чем вы занимались и что проектировали?

А. Ш. — Строительство Норильска велось с конца 1930-х годов, и основные здания, особенно вдоль центрального Ленинского проспекта, стро­ились в соответствии с традициями того времени, местами напоминая застройку Ленинграда. Мне кажется, это объясняется тем, что людям хотелось воссоздать вокруг себя привычную с детских лет городскую среду. Там, на се­вере, очень ценилось всё, что напоминало о нормальной жизни.

На нас произвело сильное впечатление то, что заключённым было разреше­но держать маленьких птичек. Или вот ещё характерная деталь: в городском парке на сопочке стояла скамейка с надписью «Влюблённым от заключённых».

Но когда мы приехали и начали разбираться в ситу­ации, мы поняли, что нельзя на севере строить так же, как на «материке», повторяя с не­большими конструктивными изменениями проекты «стали­нок» или типовых «хрущевок». Мы много говорили об этом с Валентином Танкаяном, в то время как нашей основ­ной работой была привязка «хрущевок» с корпусами всего лишь по 10–11 метров, ещё и с балконами. Именно Валентин первый сказал нам, что здесь нужна особая архи­тектура и специальные планировочные и конструк­тивные решения, чтобы противостоят суровому климату Севера. Мы с коллегами обсуждали идеи академика Абрама Фёдоровича Иоффе о необходи­мости строительства под землёй, ниже уровня про­мерзания, где температура грунта составляла всего –2ºC, тогда как на поверхности температуры достигали –40ºC и больше.

Центр Норильска. Вид на панораму Ленинского проспекта с площади на перекрестке с ул. 50-летия Октября. 1960-е. Фото из архива В. Ковшова

Е. П. — С этих дискуссий и размышлений и на­чалась история ваших экспериментальных проек­тов для севера?

А. Ш. — По сути да. Но до самих проектов было ещё далеко. В наш первый приезд в Норильск (1959–1962) мы работали в отделе генерального плана Проектной конторы Норильского горно-металлургического комбината и периодически участвовали в проектировании каких-то зданий для предприятий. Но за три этих года мы очень хо­рошо на себе испытали, что такое суровый климат Арктики, когда полярной зимой, во время «чёрной пурги» ты не мог пройти по улице, не рискуя быть унесённым ветром и снегом, так что приходилось идти, сцепившись под руки по нескольку чело­век, чтобы удержаться. В 1962 году наш контракт закончился, и мы вернулись в Москву, где я про­должил обучение, поступив в аспирантуру МАрхИ к Григорию Александровичу Симонову. Но мысли о севере и северной архитектуре уже не отпуска­ли меня. У нас начала выкристаллизовываться и оформляться в ясное видение идея самобытной архитектуры Севера, отвечающей его уникальным условиям и позволяющей человеку комфортно су­ществовать в них. Я отрицал выражение «специфи­ка Севера». Специфика — это особенности, а речь шла не об особенностях, а о самобытной, чисто северной архитектуре, которая для меня воплоти­лась в проектах «поляров».

Чуть меньше десяти лет понадобилось мне, чтобы систематизировать свои идеи, протестировать их в экспериментальных про­ектах и оформить в виде кандидатской диссертации «Поляр — жилой комплекс заполярных районов Крайнего Севера СССР. Основные вопросы про­странственного формообразования», которую я защитил в 1971 году.

Е. П. — Что такое «поляр»?

А. Ш. — Я использовал для своих проектов это слово как научный термин, обозначающий новую, специфическую типологию зданий — жилой много­функциональный комплекс, объединяющий квар­тиры, общественные помещения и многосветные пространства, используемые в качестве «зимних садов» и рекреаций. Поляры создают изолиро­ванный от внешней среды микроклимат и поэтому оптимальны для строительства в заполярных рай­онах. При этом сам принцип компоновки оставляет архитектору большую свободу в планировочных и объёмно-пространственных решениях. Поляры воплощают для меня архитектурный ответ на вы­зовы экстремальных условий Севера, предельно компактный, целостный по форме и при этом пре­дельно надёжный, тёплый, наполненный светом, комфортный комплекс — пространство для счаст­ливой жизни и работы сотен и тысяч людей.

Все эти идеи воплотились в проекте первого поляра «Пирамиды», который мы сделали для Все­союзного конкурса на дом-комплекс с обществен­ным обслуживанием в 1963 году. По условиям конкурса нельзя было подавать проекты для Запо­лярья, но мы рискнули и получили поощрительную премию. Проект произвёл такое сильное впечат­ление, что жюри решило отметить его, несмотря на нарушение условий конкурсной программы.

Е. П. — Тема северной архитектуры захватила вас. Вы поэтому решили вернуться в Норильск по­сле окончания учёбы в аспирантуре?

А. Ш. — Да, конечно. В 1962 году нам при­шлось уехать из Норильска в силу ряда семейных обстоятельств, но в 1965 мы решили вернуться. Взяв с собой двух дочерей, Машу и Аню, мы сели на самолёт и отправились на север. Тогда были совсем другие времена, и для двух молодых специ­алистов в Норильске сразу нашлась работа и жи­льё. Лиза пошла работать в Норильский научно-ис­следовательский отдел Красноярского института ПромСтройНИИПроект в сектор быстровозводи­мых зданий (БВЗ), а я сначала устроился в Проект­ную контору Норильского горно-металлургическо­го комбината, но через короткое время перешёл в БВЗ и уже там вместе с руководителем этого сектора Яковом Карловичем Трушиньшем, латыш­ским архитектором, бывшим заключённым, продол­жил работу над экспериментальными проектами. Вместе мы сделали проект комплекса с крытым двором, поляр на 1 000 жителей и конкурсный проект Юго-западного района Норильска. Парал­лельно мы с Лизой и нашими коллегами по БВЗ работали над ещё несколькими полярами, в том числе поляром «Снежногорск», который потом по предложению Госгражданстроя³ при Госстрое СССР⁴ экспонировался в российском павильоне на «Экспо» в Монреале в 1967 году. В том же году три наших экспериментальных проекта: «Пирами­да», «Юго-западный район Норильска» и «Снеж­ногорск» — были опубликованы во французском журнале L’Architecture d’Aujourd’hui. В этом журнале были собраны проекты для севера со всего мира, но именно наша «Пирамида» попала на обложку, и это стало одним из важнейших событий, привлёк­ших внимание к проблематике освоения севера в нашей стране и к проектам, которые разрабаты­вали мы и наши коллеги в Норильске, Ленинграде, Мурманске, Магадане, Архангельске, на Сахалине и в Якутии.

Е. П. — А как вы стали главным архитектором Норильска?

А. Ш. — На эту должность меня рекомендо­вала бывший главный архитектор города Лариса Григорьевна Назарова, которая ушла преподавать в Норильский индустриальный институт. Нужен был энергичный архитектор, хорошо знающий город. Кроме того, в то время было принято, что называ­ется, давать дорогу молодым, и так получилось, что меня, 30-летнего парня, поставили главным архитектором Норильска. Не знаю точно, но, навер­ное, этот возрастной рекорд не скоро был побит.

К сожалению, расхожие представления о том, что может сделать главный архитектор, очень далеки от реальности. А в то время и в городе, который фактически обслуживал потребности градообразующего предприятия — Норильского горно-металлургического комбината, особенно. Генплан города был уже разработан. Согласно нему, строились новые кварталы, причём в основ­ном привязывались типовые проекты всё тех же «хрущевок». Я отвечал за оформление и выдачу архитектурно-планировочных заданий Проектной конторе комбината. Возможностей для каких-то не­стандартных решений практически не было. Разве что я ввёл практику покраски фасадов строящихся домов в яркие жизнерадостные цвета. Но эта рабо­та очень многому научила меня в том, что касалось решения инженерных, конструктивных, планиро­вочных и пространственных вопросов при строи­тельстве на севере.

Полную версию интервью читайте в книге «Александр Шипков» из серии «Архитектура советского модернизма». Обложка статьи — Александр и Елизавета Шипковы (крайние слева) на первомайской демонстрации вместе с одноклассниками по МАрхИ. Москва. 1955 год.

^{1. НКВД — Народный комиссариат внутренних дел СССР. Существовал с 1934 по 1946 годы, далее переименован в МВД СССР.} 

^{2. Сейчас Федеральный научный центр гигиены имени Ф. Ф. Эрисмана.}

^{3. Госгражданстрой — Комитет по гражданскому строительству и архитектуре.}

^{4. Госстрой СССР — Государственный комитет СССР по строительству и инвестициям. Центральный орган государственного управления, осуществлявший руководство строительным комплексом СССР с 1950 по 1991 годы.}