«... по щелчку, не спроектируешь какое-то сообщество, его создание — длительная работа»

• Текст:Артем Гильманов
  27 февраля 2019
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Артем Гильманов (А.Г.) — «Проектная группа 8» какое-то время назад ассоциировалась с Вологдой, теперь вы отвечаете за вопросы общественного участия в рамках Программы развития общественных пространств Республики Татарстан, курируете Пилотную программу по благоустройству дворовых территорий в Республике Татарстан, реализуете архитектурные проекты в Казани и других городах Республики. Почему заниматься соучастием пригласили именно вас? Вы ведь не просто сидели дома, и вам вдруг предложили участие в проекте?

Надежда Снигирева (Н.С.) — Татарстан оказался единственным регионом, которому было интересно внедрять соучаствующее проектирование, а нам было важно иметь понятные задачи для применения и развития практики. В Вологде процессы происходят сверху вниз. Не всегда, конечно, но если говорить о таких больших проектах, как благоустройство набережной или главного парка, то не так много случаев, когда это производится на деньги частных инвесторов. Благоустройство общественных пространств в лучшем случае заканчивается ремонтом покрытий. В общем, мы стремились понять, как можно встраивать разные механизмы общественного участия в процессы благоустройства среды и общественных пространств, и будут ли такие механизмы работать, когда есть большие программы, идущие сверху вниз. Я давно транслирую мысль о том, что обязательно нужно создавать возможности для участия людей в формировании городской среды, а мы прекрасно понимаем, в чьих руках сейчас находятся вопросы ее формирования. И наша деятельность в Татарстане — своего рода эксперимент, который нам очень важно было провести. В Вологде мы только и делали, что бились головой об стену — параллельно с тем, как ты делаешь остановку с жителями города, реконструируется историческая набережная за сотни миллионов рублей, которую просто закатывают в асфальт, ставя отбойник, как на трассе. В этом году были снесены любимые жителями объекты: «Красный пляж» и «Треугольный сад». Почему так происходит? Можно ли влиять на принимаемые решения? Подобные вопросы возникают и у жителей Казани. Поэтому, когда нас пригласили в Татарстан работать в рамках существующей Президентской Программы развития общественных пространств, мы решили попробовать.

Мы и правда, «сидели дома», и нас попросили провести воркшоп. Мы неоднократно проводили похожие мероприятия в Вологде, но только с активистами, — всегда стояла проблема как донести наши решения до власти. А в Татарстане мы подготовили и провели проектный семинар с участием помощника Президента и всех лиц, ответственных за реализацию проекта, всей администрации и Главы муниципального района, где проходил семинар. Это совершенно другой формат. После воркшопа Наталия Фишман пригласила нас участвовать в программе развития общественных пространств в Республике Татарстан. Программа реализуется во всех муниципальных районах Республики, и мы начали совместное проектирование общественных пространств с жителями, где-то с нуля, где-то на основе концептуальных предложений. 

Надо понимать, что проектов очень много, сроки очень сжатые, и не все жители готовы включаться. Ведь просто, по щелчку, не спроектируешь какое-то сообщество, его создание — длительная работа. 

Поэтому поначалу мы только давали базу, набор функций, презентовали варианты концепций развития территории и обсуждали их с жителями. Понятно, что вышла упрощенная версия. Но это, как мне кажется, был первый прецедент в стране, когда местная власть, имея деньги на благоустройство, действительно пытается качественно улучшать архитектурные проекты и обсуждать вместе с жителями, существующими и перспективными пользователями, принимаемые решения и реальные сценарии будущего использования общественных пространств.

Дмитрий Смирнов (Д.С.) — У меня есть дополнение. На самом деле, нас не просто так неожиданно позвали. Все началось, наверное, со знакомства с агентством стратегического развития «Центр» (Москва) через конкурсную практику. Мы участвовали, по меньшей мере, в двух больших международных конкурсах, которые проводил «Центр». Первый конкурс — на развитие системы озер Кабан, как раз в Казани, где мы работали с бюро «Рождественка». Второй конкурс проходил в Москве — мы разрабатывали концепции редевелопмента советских кинотеатров «Восход» и «Варшава» в консорциуме с бюро «Новое», «Практика», Zoloto Group и «Хора». После этого в Москве мы и познакомились с «Центром», поговорив о возможных проектах. И он случился буквально через неделю-две: мы поехали организовывать тот самый проектный семинар в Татарстан.

А.Г. — Получается, вы с 2016 года работаете в Казани?

Д.С. — Да, уже два с половиной года, 25 марта 2016-го состоялся наш проектный семинар в Альметьевске, после которого мы буквально съездили за вещами и переехали в Татарстан. С апреля 2016 года мы здесь.

Н.С. — Это было очень интересно. Удивительно, что в Альметьевске в процессе обсуждения рождались интересные решения, люди говорили нам о своих конфликтах со средой. Я не испытываю иллюзий, но радостно видеть, как меняется отношение людей, и постепенно начинаешь верить в то, что ты задумал.

А.Г. — Сколько проектов вам удалось реализовать в Татарстане?

Н.С. — Наша ключевая задача в рамках реализации Программы развития общественных пространств Республики Татарстан — разработка форматов и обеспечение участия жителей всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Над проектами работает большая команда специалистов: архитекторов (многие парки разрабатывает команда местных молодых профессионалов «Архитектурный десант»), а также проектировщиков, дендрологов, местных производителей. В этой команде мы создаем возможности для участия местных жителей, активистов и содержательного диалога всех заинтересованных субъектов. Программа реализуется во всех 45 муниципальных образованиях Республики, во многих по несколько объектам. Полноценно вовлечь жителей в работу по всем объектам, конечно, невозможно, но порядка 30 территорий были детально включены в этот процесс, который модерировали мы сами. В остальном — наша задача создать условия, дать рекомендации и сопровождать проекты, консультировать, делать так, чтобы муниципалитет не выходил за рамки интересов людей. То есть, наша функция — контрольная. Так, под нашим неусыпным контролем создавался Горкинско-Ометьевский лес — совершенно особенная территория и, наверное, самый сложный из реализованных в рамках Программы проектов.

А.Г. — Можешь рассказать о сложностях?

Н.С. — Изначально было много конфликтов, связанных с этим лесом, поэтому проект и появился в Президентской программе. Во-первых, в лесу началась стройка. Активисты и местные жители, которые живут рядом, устроили протест. Лес был не очень популярным, основными его пользователями были лыжники, спортсмены-велосипедисты, спортивная детская школа, жители района. В итоге решением мэра Казани застройка была остановлена. Эта ситуация позволила рассматривать его для разработки альтернативного видения развития территории и включения в Президентскую программу. Дальше было сложнее. Существуют разные горизонты планирования: двух лет, за которые мы делаем парк, пяти лет, в течение которых держится цикл российского благоустройства, есть и параллельные задачи. По генплану на этой территории должна была пройти дорога, которая разделила бы парк на две части. Зона междулесья относилась к коммунально-складской зоне, поэтому с ней можно было сделать все что угодно, и только придание территории статуса парка обеспечило бы ей охрану. Надо понимать, что когда мы объявляем проектирование с участием, все шишки летят в нас, если, например, процесс перевода земли затягивается.

© udmurt

В общем, история непростая, и ее нельзя рассматривать в отрыве от контекста. Есть еще одна проблема. Она связана с тем, что лес находится в большом районе Казани, в котором живет около 300 000 жителей, и нет ни одного парка. И мы понимали, что когда парк будет открыт и станет посещаемым, может возникнуть конфликт между жителями и спортсменами. Сделать его популярным было главной задачей, потому что только так можно привлечь тысячи людей к защите, — нам нужно было показать значимость этой территории. В итоге проект был успешно реализован, и получилось действительно популярное и качественно новое для Казани общественное пространство, но, действительно, возник конфликт между посетителями парка и лыжниками, поскольку первые не замечают лыжни и мешают спортсменам. Спустя месяц после открытия Горкинско-Ометьевского леса, мы решали эту проблему: проводили сессии по оценке проекта с участием всех стейкхолдеров, с которыми был разработан проект, по выявлению недочетов, требующих устранения, и развитию перспективных идей. Сейчас эти функции мы передали Дирекции парков и скверов города Казани — специально созданной городской структуре для управления подобными процессами.

А.Г. — Вы летали в ЮАР презентовать ваш казанский опыт. Что это было за событие?

Н.С. — Да, мы поехали туда вместе с Наталией Фишман в сентябре 2016 года, чтобы принять участие в конференции World Urban Parks — одной из ведущих международных ассоциаций, занимающихся вопросами развития общественных пространств. На конференции Наталия давала большую презентацию про подходы к развитию общественных пространств в Татарстане, а мы рассказывали о выстроенной системе общественного участия, сравнивали наш опыт с тем, как такие процессы устроены у африканских специалистов. У них все более устойчиво — надо понимать, что в наших странах разные системы налогообложения, другой цикл бюджетного планирования.

Все присутствующие были шокированы российскими сроками — за рубежом проект одного парка занимает четыре года, а в России все происходит крайне быстро. Из-за годового бюджетного планирования мы потеряли возможность делать цикличные проекты. Понятно, что один парк мы, на самом деле, делаем три года, но по итогам года каждый раз проект должен быть реализован, поскольку неиспользованные бюджетные средства, выделенные на благоустройство, вернутся в бюджет и больше не будут выделены на эту территорию. Это российская реальность. И отсутствие горизонтов планирования приводит к тому, что форматы работы искажаются. В Африке все определяется системой налогообложения: где выше налоги, там выше уровень благоустройства, потому что больше денег вкладывается в развитие территории, а там, где налога с района собирается меньше, — почти ничего нет. В таких районах включается режим социального проектирования, низкобюджетных проектов, и начинают действовать социальные архитекторы.

А.Г. — Можно ли сказать, что соучаствующее проектирование — это больше адвокативное проектирование, нежели архитектурное?

Н.С. — Нет, мы разделяем эти вещи. Адвокативное планирование — это, когда мы, действительно, защищаем интересы ущемленных, пострадавших жителей, то есть действуем как адвокаты. И есть немного другая история, связанная с балансом интересов. В городе существует власть, бизнесмены, жители, активисты, профессиональные сообщества — отдельные группы стейкхолдеров, за которыми стоит множество интересов. Соучастие в проектировании, на мой взгляд, — как раз тот процесс, в котором каждый из этих пользователей взаимодействует друг с другом, играет свою особенную роль, когда они могут договариваться на равных. Понятно, что в российской действительности так не происходит, и только словом жителей мы можем уравновесить массовый вес всех остальных участников проектного процесса. Поэтому, возможно, наша деятельность сейчас выглядит как адвокатирование, а в моей речи все время звучит слово «жители». Для того чтобы выстроить баланс между участниками процесса проектирования, нужны сильные городские субъекты, типа активистов, которые имеют собственную позицию и инструменты для того, чтобы ее отстаивать. 

С помощью субъектности можно чего-то добиться, а когда такого субъекта нет, мы имеем дело с «жителями». Для меня соучаствующее проектирование — прежде всего механизм формирования городской архитектурной среды, принятия решений о городском планировании. Этим я хочу заниматься. 

В идеале, соучастие — это баланс интересов и та среда, которая формируется на этом балансе. Но соучаствующее проектирование включает в себя еще и дизайнерские решения, производимые на более мелком уровне, чем градостроительный. Есть известная лестница участия (Sherry R Arnstein, “A Ladder of Citizen Participation”), если ей следовать, то все начинается с этапов информирования, консультирования, вовлечения, затем появляется делегирование, и только затем — партнерство. И до стадии партнерства в нашей действительности нам очень далеко. Хотя, конечно, в городах есть партнеры, есть сильные сообщества, но в целом то, чем мы сейчас занимаемся в Татарстане, скорее, правильнее называть вовлечением (практика, при которой кто-то кого-то вовлекает в процесс проектирования), то есть, мы находимся на условной третьей ступени участия, где соучастие можно рассматривать как механизм, используемый для решения вопросов и создания совместных проектов жителями города и администрацией. Мы прекрасно понимаем, на какой ступени находимся, когда делаем проекты по инициативе жителей, по своей собственной инициативе, с какими-то сообществами, или делаем проекты, говоря власти: «Надо работать с людьми, если этого не делать — ничего не получится». Где-то впереди виднеется прекрасное будущее (надеюсь, достижимое), когда мы будем заботиться о том, как дизайн пространства влияет на впечатления человека. Например, одной из тем конференции EDRA 2015 года было влияние нейронауки на дизайн среды — были представлены интересные исследования, когда детям-аутистам на голову надевали специальный шлем, считывающий все реакции на любые окружающие элементы, чтобы спроектировать по-настоящему доступную среду.

Есть еще один любопытный кейс прямого влияния участников обсуждения на дизайн — проектный семинар на тему изменения пространства в Актаныше, также в рамках Программы развития общественных пространств в Республике Татарстан в 2016 году. Архитектором предлагался вариант дизайна, но жители сказали, что предлагаемый дизайн не соответствует их идентичности. Дело в том, что 98% жителей Актаныша — татары, и образы в их культуре имеют особое значение. Независимо друг от друга несколько команд, отвечая на вопрос об идентичности, нарисовали изображение лебедя. Профессиональный каллиграф сделал на основе одного из изображений символ, который и был включен в дизайн. Это один из моих любимых и простых примеров, потому что на семинар пришли люди, которые посмотрели на дизайн с ценностной позиции. Мы часто ведем какие-то административно-правовые войны, но хочется не забывать, что есть еще и дизайн, и социально-ориентированное проектирование, позволяющее сформировать ценность и сделать среду удобной.

А.Г. — Вы же хорошо понимаете, что пока не решены все юридические вопросы, до дизайна дело не дойдет... Вы сформулировали для Минстроя принципы общественного участия в благоустройстве городской среды и написали методические рекомендации, которые вошли в федеральный Приоритетный проект формирования комфортной городской среды. Хотелось бы поговорить об этом. Мы знаем много примеров, когда заказчиками проектов являются городские сообщества. Таких случаев практически нет в России, и существует мнение, что у нас нет гражданского общества, которое могло бы отстаивать свои права, формировать внятный запрос на качественную городскую среду, создавать активные сообщества. В этом случае соучастие становится политическим инструментом, и люди оказываются ведомыми, а не равноправными участниками процесса. Согласны вы с этим?

Н.С. — Имеется в виду, что соучастие возможно только в условиях гражданского общества? Это крайняя позиция. Боюсь, что смены власти не будет. Не то, что я не верю в горизонтальную систему, но в России никогда не было демократии. У многих людей коллективное бессознательное нацелено на то, что есть какое-то могучее «мы», ни с чем не отождествляемое. Не «я», который может и должен делать что-то в рамках своего маленького пространства, а «мы», простор, масштаб. У нас есть возможность формировать гражданское общество разными путями, и мне кажется, что формирование гражданского общества снизу вверх — правильно. Но это процесс, который нужно поддерживать сверху, создавая механизмы, чтобы формирующееся гражданское общество могло легитимно влиять на происходящее и чтобы люди интересовались и пользовались своими правами.

Когда создавался приоритетный национальный проект «Формирование комфортной городской среды», его прототипом во многом послужила Программа развития общественных пространств Республики Татарстан, и мы, в свою очередь, также предлагали свои рекомендации по общественному участию, которые и вошли в проект. Однако, тогда не все специалисты, которые сейчас занимаются в России вопросами участия жителей, были солидарны с нами в предложении добавить участие жителей в правила благоустройства. При этом мы уже очень долго продвигаем мысль о том, что власть не имеет права делать государственные программы в муниципалитетах, не включая туда людей. Возможность их участия нужно хотя бы прописывать в правилах благоустройства. Дальше решение за муниципалитетом — хочет он создавать возможность для развития гражданского общества или нет, важны в этом городе люди или нет. Ценностная рамка, в которой это объясняется власти, отличается от ценностной рамки, в которой мы объясняем это городским активистам на воркшопах, но, на самом деле, идея одна: надо убавлять количество участия государства в общественной деятельности и прибавлять участия проактивных людей. Как я вижу, в России это и происходит. 

У нас есть много механизмов, созданных для гражданского общества, но их взяли и натянули на наше постсоветское сознание, как пленку, состоящую из выборов, инициативного бюджетирования, соучаствующего проектирования и прочего. 

Еще у нас есть Конституция, которую половина людей в нашей стране, я уверена, не читала ни разу в жизни. Это все какая-то демократическая оболочка, которая просто не может нормально работать в этом обществе, потому что все сформировано сверху, принесено извне. В этом проблема. Люди, если бы хотели, могли пользоваться этими механизмами. Может, сама власть нацелена на то, чтобы не давать это сделать. Большую роль в этом сыграли 90-е, когда общество не хотело ни существовать в прежнем виде, ни понимать, что и как можно изменить. Поэтому любые практики, подобные тем, что мы внедряем, не будут работать без гражданского общества. Но как включить его сознание, сколько лет на это уйдет? Поэтому я не впадаю ни в одну из крайностей.

Меня сильно удивляет, что наше маленькое дело вызвало столько эмоций. Я не понимаю, почему пять лет никто не обращал внимания на то, что мы занимаемся вовлечением, и вдруг после документа Минстроя это стало кому-то интересно.

В общем, соучаствующее проектирование не противоречит выстраиванию гражданского общества. Дело даже не в соучаствующем проектировании, а в том, что власть решила вовлекать жителей в процессы благоустройства. Если почитать законодательство других стран, там прописано, что участие — это базовый инструмент, которым житель, если хочет, пользуется. Мы всего лишь чуть-чуть демократизировали благоустройство. Другой вопрос, что лодку нельзя раскачивать только с одной стороны, и параллельно с деятельностью активных жителей должны создаваться поддерживающие программы, возможно грантовые. Многим городским активистам это дало бы больше шансов что-то поменять.

Отвечу на вторую часть вопроса. Является ли соучастие манипуляцией? Я не вижу манипуляции, когда в проекте по благоустройству парка, в который вкладывают десятки миллионов рублей, мы решаем вовлечь людей и хотя бы спросить: «Что мы должны сделать в этом парке? Как нам рационально потратить выделенные деньги?». Я не вижу в этом преступления. Да, сейчас мы «вовлекаем» людей, но когда общество будет сильнее, мы сможем взаимодействовать с ним на партнерских основаниях. Точнее не мы, а власть. Я субъект, и я каким-то образом влияю на власть, хотя не состою в структуре власти. Не это ли предполагает гражданское общество? Участие жителей включили в правила благоустройства и распространяют по всей стране, хотя я не являюсь чиновником и фактически не работаю с чиновниками. Мы работаем в Татарстане над проектами в рамках Президентской программы, и теперь, когда участие хоть в каком-то, пусть рекомендательном, виде закреплено Минстроем, нам будет проще проводить здесь соучаствующее проектирование. Теперь у нас больше причин показать важность включения людей в благоустройство, делать проекты качественно, потому что теперь можно сослаться на документ. Но это ведь только рекомендации, можно их принять, а можно проигнорировать. При этом все правила благоустройства и так проходят обязательные публичные слушания с жителями, и хочется надеяться, что в тех городах, в которых есть заинтересованные профессионалы, инициативу поддержат и используют так, как это нужно городу.

Кроме дискуссии о документе Минстроя и о вовлечении государством жителей, ведется дискуссия о том, может ли работать соучаствующее проектирование в развивающейся стране. Но это работает, например, в ЮАР: местная администрация показывала нам парк в Кейптауне, который они уже три года проектировали с жителями. Почему соучаствующее проектирование не может работать у нас? Важно понимать, что есть цель, к которой мы идем, говорим о ней, понимать, на каком этапе мы находимся и не испытывать иллюзий. Только так можно делать все честно. И нет ничего плохого в том, чтобы говорить жителям: «Давайте потратим бюджетные деньги с умом!».

© Норми

Д.С. — Вопросы манипулирования обычно ставятся людьми в больших городах, таких как Москва, Екатеринбург, Казань, где есть более или менее сформированные субъекты, образованные, начитанные люди, у которых есть свои запросы, которые умеют отстаивать свою позицию и что-то понимают в организации городского пространства. Когда мы приезжаем в маленький город или село (а их много), там никто не задается вопросами манипулирования. В 2015 году мы с московским бюро «Практика» проводили архитектурный воркшоп в селе Борисово-Судское Вологодской области, помогая архитекторам спланировать новое общественное пространство. Инициатива принадлежала фонду «Усадьба Хвалевское», восстанавливающему историческую усадьбу, и имевшему желание вовлечь жителей села в этот проект, чтобы поднять их самосознание. Основной проблемой, как оказалось, был обычный борщевик — трава, которую они не могли выкосить. И на встрече по проектированию жители стали поднимать вопросы: «Что у нас делает администрация? А почему мы сами не можем выкосить этот борщевик?». Мне кажется, до нашей встречи им не приходило это в голову. И хочется надеяться, что постепенно подобные вопросы будут возникать. И везде, где мы появляемся с нашими проектными семинарами, так или иначе возникают вопросы о том, как у нас построена система принятия решений, что у нас делает администрация, почему бы не объединиться… Кто-то говорит: «У меня есть инициатива, я хочу что-то сделать в городе. Как это сделать?».

Н.С. — Да, приходит очень много людей, которые хотят что-то сделать, а механизмов для этого нет.

Д.С. — А потом случается интересная вещь. В следующий раз муниципальная власть принимает другие решения, не обязательно касающиеся благоустройства общественных пространств, не обсуждая их с людьми. И люди, которые были на подобной встрече, задаются вопросом: «Почему мы не обсуждаем это так же? Почему парк в рамках республиканской программы развития общественных пространств мы обсуждали все вместе, нас слушали, а какое-то другое решение чиновники приняли между собой, в своем кабинете? Или провели какие-то смешные публичные слушания».

Н.С. — Или они задают вопрос: «Почему публичные слушания у нас проходят таким образом, если можно проводить проектные семинары, на которых нас действительно слушают?». Власть этого очень боится, что справедливо, ведь она не понимает, как работать с активистами — пока очень мало чиновников, способных работать в новом формате. Жители во время наших встреч начинают понимать разницу между публичными слушаниями и проектным семинаром. Это двигает общее дело. Сначала у нас ничего не было, потом мы шагнули на ступень выше, потом еще выше. И мы постепенно движемся вперед. Социальное проектирование пять лет назад как будто вообще не существовало в городской повестке, сейчас оно появилось, и это уже достижение. Но, конечно, любое «вовлечение» так или иначе будет «манипулированием». Оно присутствует всякий раз, когда тебя куда-то вовлекают, и ты вовлекаешься, когда ты несубъектен. Ты субъектен, только когда сам инициируешь деятельность, все остальное, с моей точки зрения, является манипулированием (я не говорю о манипулировании для личной выгоды). Надо видеть всю картину и понимать, что конкретно делаем мы, зачем мы это делаем, и где мы находимся сегодня. Это очень важно. Только так можно куда-то двигаться. Я не согласна с тем, что в России нет смысла заниматься соучаствующим проектированием.

© Ульяна Яковлева