Опыты художника

• Текст:Андрей Толстой
  5 августа 2022
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Вообще же — Батынков на удивление равнодушен к сегодняшним «высоким технологиям»: в его композициях мы не встретим не только следов компьютерной обработки изображений, но даже довольно распространенных приемов «компьютерного видения», уподобляющего изображение на листе бумаги или холсте картинке на экране многоцветного монитора. И уж если непременно нужно сравнивать работы Батынкова с каким-нибудь экранным аналогом, то более всего немалое число его произведений (точнее – циклов, ибо свои идеи и образы он воплощает в сериях и циклах) напоминает бледную черно-белую «картинку», возникавшую в крохотном «окошечке»-мониторе первого советского телевизора «КВН», которую приходилось увеличивать огромными линзами округлой или квадратной формы, очень, кстати, напоминающей излюбленные форматы работ художника. 

Это обстоятельство парадоксальным образом усиливает достоверность каждой подобной работы Батынкова — ведь перед нами словно кадры старой, не монтажной, а снятой «единым куском» хроники.

Хотя все, что открывается нашему взору, — никакая не хроника, а чистая фантасмагория, обретающая благодаря схожести с документальными кадрами особую выразительность и, что особенно важно — убедительность. Это касается всех жанров, в которых выступает художник.

Дети. 1993. Бумага, акрил. 40х30см

Работы Батынкова 1990-х годов говорят о нем как об авторе, всерьез занимающемся всеми составляющими живописного или графического произведения, в частности — композицией, фактурой и цветом. Листы эти невозможно отнести к какому-то одному виду, они, скорее, что-то промежуточное или синтетическое: вещи выполнены акриловыми красками на бумаге, и с этими материалами художник обращается очень смело и одновременно умело, добиваясь романтической экспрессивности, опираясь при этом на очень широкий круг образов и ассоциаций. Когда смотришь на «детскую» серию — трудно отделаться от впечатления, что перед зрителем — продолжение весьма экспрессивных циклов с гротескными типами шутов, карликов, нищих и просто оборванцев от Ж. Калло и Д. Веласкеса до Дж. Б. Тьеполо и Ф. Гойи, от И. Ерменева до М. Шагала. 

Некоторые из этих персонажей смотрят с вызовом и даже надменно, другие — откровенно растеряны и несчастны.

Эта линия была продолжена в новом веке еще одной серией «Дети» и циклом «Сын полка». Детские образы в поздних листах стали менее эффектно-драматичными, чем десятилетием раньше, но они сохранили свою недетскую серьезность, к которой добавилось ощущение одиночества и замкнутости. Написанные широким мазком с мощными контурными линиями, монохромно, на холсте акрилом, персонажи погружены в себя и почти не вступают в диалог со зрителем, поскольку нередко изображены в профиль или даже с затылка. Художник, несомненно, симпатизирует своим героям, но смотрит на них несколько озадаченным взглядом, который часто встречается и у самих изображенных детей.

Сын полка. 2005. Бумага, тушь, графит. 128x52см

Но, как часто бывает у Батынкова, драматическое начало вполне органично сменяется юмористическим и ироническим. Это очень характерный переход в творчестве художника, где дистанция между пронзительностью трагедии до гротеска и даже фарса — один шаг. Именно таков другой ряд произведений художника того же времени. В серии «Картография» перед зрителем разворачиваются настоящие беспредметные или почти беспредметные сюиты и сонаты, аранжированные из цветовых пятен и «наплывов» разных тонов, с включением по принципу контрапункта отдельных «механических» форм (например, силуэтов летящих самолетов, плывущих кораблей, едущих грузовиков и т.д.), созданных с помощью трафарета. Листы серий «Мама, а я летчика люблю» и «Рисунки на конвертах» строятся как ироничные монтажи из изображений всевозможных летательных аппаратов, опять-таки созданных с помощью трафарета и разбросанных по поверхности листа с определенной периодичностью, наподобие раппортного орнамента, и фрагментов известных живописных произведений, которые используются в данном случае как своеобразные «рэди-мейды». Это женские лица и фигуры в рост со многих произведений и русской, и европейской школ — от Вермеера до Кирхнера, от Пиросмани до Нестерова и Кустодиева. Любовь к операторам летательных средств, составляющая смысл известной одноименной песни, для Батынкова трансформируется в любовь и восхищения самими этими средствами — и не только летательными, но и плавательными, и самодвижущимися по земле. Это чувство художник пронес сквозь все 1990-е и заново воспел в своих станковых работах 2000-х.

Конверты. 1991. Бумага, акрил. 16х22см

Оптика батынковских творений, как правило, необычна. Он то включает в своем глазу особый «зум» и сильно приближает персонаж к зрителю, то, напротив, как будто смотрит на наш, обычный, повседневный мир или с очень далекого расстояния, или в перевернутый бинокль.

Вообще, авторскому видению Батынкова свойственны смещение масштабов и дистанция, достаточная для фантазий по поводу what is what. В этом смысле интересно обратить внимание на фотосерию «Внешний Тибет», представляющую один из редких примеров фотографии как самодостаточного произведения искусства в его творчестве. Перед нами, похоже, занесенные снегом горные вершины на фоне голубого высокогорного неба. На самом деле — хотя без подсказки об этом догадаться почти невозможно — это обычные московские сугробы, снятые в сильном ракурсе снизу, лежа на земле. Чистой воды мифотворчество, и ироническая мистификация, и артистическая провокация «в одном флаконе». 

Мама, я летчика люблю. 1999–2001. Бумага, акрил, коллаж. 25х24см

Непростой этот замес восходит еще к середине 1980-х и 1990-м годам, когда художник участвовал в затеях «московской группы» знаменитого питерского движения замечательнейших мифотворцев, выдумщиков и «приколистов» — «Митьков». Это «митьковское» прошлое тянулось за Батынковым многие годы, и, хотя сегодня внешне преодолено, сохраняется в самом духе творчества художника. Хотя последней акцией, предпринятой в «митьковской тельняшке», формально были «Снеговики» — чуть ли не сотня или две реально слепленных снежных человечков, толпой «поднимавшихся» по склону высокого берега реки Угры близ деревни Никола-Ленивец, ставшей ныне знаменитой в арт-мире. Сделанная в сотрудничестве с Николаем Полисским и Сергеем Лобановым серия фотографий прославила и эти места, и каждого из принимавших участие в акции художников.

Тема снеговиков на какое-то время стала визитной карточкой Константина Батынкова. Один из его проектов, связанных с нею, назывался «Забытые рисунки мастеров»: нарисованные черной тушью и акварелью сценки представляли широко известные композиции из мировой и русской живописи, разыгранные исключительно снеговиками. Мощная пародийно-ироническая подоплека не мешала тому, что рисунки были, как всегда у Батынкова, прекрасно выполнены. Что к немалому изумлению художника привлекло к его работам внимание вполне серьезно настроенных коллекционеров старого рисунка. Люди эти, весьма «глухие» к сегодняшним артистическим авторитетам, принялись резво покупать листы «новоявленного Тьеполо». 

Рисунки старых мастеров. 2001. Бумага, тушь. 20х30см

В батынковской графике действительно много от манеры давно почившего венецианца — помимо мастерского владения кистью, беглый, но точный рисунок, лаконизм композиции при обилии деталей, точная небрежность «мохрящегося» штриха. Удивительно слышать подобные термины в адрес вполне актуального художника — многие ли из наших современников смогут «выдержать» этот тяжелый и требовательный старорежимный дискурс классической венской школы формального анализа. Но еще более удивительно то, что сходство с Тьеполо всем перечисленным не ограничивается. Как и автор не разгаданных до сих пор Scherzi di fantasia, искусно маскировавший свои тайны под беспечностью рококо, Батынков склонен к мимикрии под не слишком умелый детский рисунок чуть ли не на промокашке во время скучного урока. Но, как любил приговаривать Эркюль Пуаро, «истина часто бывает не такой, какой видится».