«Не только люди нужны друг другу, здания тоже нуждаются друг в друге»

• Текст:Ульяна Яковлева, Ольга Рогалёва
  11 ноября 2019
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Во время подготовки к интервью я поняла, что у меня никак не получается ответить на простой вопрос: «Кто такая Кристин Файрайс»? С одной стороны, ее деятельность плотно связана с текстами — она пишет и издает книги, публикует критические заметки об архитектуре, работала на радио и в газете. С другой стороны, ей не чужда сфера образования — руководство Нидерландским архитектурным институтом является тому подтверждением. И это не все — отдельного внимания заслуживают курирование Нидерландского павильона архитектурной биеннале в Венеции, основание и организация независимого форума Aedes, а также членство в жюри Притцкеровской премии. Поэтому, может, вы ответите на этот вопрос за меня — кто же такая эта Кристин Файрайс?

— Кристин Файрайс — любопытный человек. Мне интересно множество вещей, я открыта миру. Если бы я родилась сто лет назад, то была бы искательницей приключений. Все мы меняемся в течение жизни, мы не рождаемся такими, какими являемся в данный момент, и не должны оставаться неизменными. Я росла в очень консервативном мире и на протяжении многих лет верила в его установки из-за приемных родителей, потому что эта вера давала мне чувство защищенности. Родители и брат погибли, когда мне было пять лет. Некоторое время я жила с бабушкой, и, думаю, это она сделала меня такой, какая я есть. Она была очень независимой для своего времени. Когда ей было 35 лет, ее муж ушел из жизни, но она справлялась со всем сама и кроме того была удивительным, очень веселым человеком. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, как сильно я отличаюсь от приемных родителей. Они владели большим бизнесом. Я была самой младшей и единственной девочкой в семье, которая получала образование. Считалось, что предназначение девушки — это выйти замуж и рожать детей. Я не имею ничего против такого пути и никого не осуждаю, но пока я училась, поняла, что мне интересно на самом деле, и это сделало меня белой вороной. Обычно ты разделяешь ощущение мира со своей семьей и дальше плавно вступаешь на самостоятельный путь. Но я должна была определить его сама. Через некоторое время я покинула эту семью, потому что не чувствовала себя на своем месте, я сильно менялась. 

Возвращаясь к вашему вопросу: после учебы я работала журналисткой. Я была влюблена в свое дело, много писала, но работала в газете, а не на себя. Но тогда никто не писал об архитектуре. В тот период я смотрела на то, что меня окружает, что мне нравилось и что не нравилось, и задавалась вопросом, почему это так. Я была очень наивной, но честной. Мне хотелось взаимодействовать с другими людьми, разговаривать с ними, чтобы показать, что мир вокруг нас — это наше единственное жилище, и мы не должны мириться с тем, что нас не устраивает. Мысль об этом двигала мной.

Я безумно хотела устраивать выставки. Это была сумасшедшая затея — рассказывать обычным людям об архитектуре и спрашивать их о том, почему им не интересно то, что их окружает. Я и моя напарница Хельга были так взбудоражены нашей миссией, что и другие отозвались на нее. Хельга, как и я, изучала в университете искусство и философию. Ранее мы не имели дело с архитектурой, поэтому приходилось учиться по ходу дела.

Хельга Ретцер и Кристин Файрайс на открытии Aedes, 1980. Источник: aedes-arc.de 

Наши первые выставки проходили в пространстве площадью 50 м². Вот история одной из них. В Берлине есть Зал конгрессов, спроектированный в 1950-е американским архитектором Хью Стаббином (сейчас в здании располагается Дом культур мира — прим. ред.). Зал находится в Тиргартене (один из районов Берлина — прим. ред.) и имеет форму раковины, в нем проводятся выставки, симпозиумы. И в один момент крыша этого памятника немецко-американской дружбе обрушивается. Один человек погиб. И мы задумались о том, как можем отреагировать на это событие. Мы просмотрели разные журналы и выбрали тех архитекторов, кто бы мог ответить нам на вопрос, почему это случилось. Мы написали многим знаменитым архитекторам, например, Джону Хейдуку, Питеру Айзенману, архитекторам из Штатов, даже художнику Хундертвассеру. И так как в то время у нас не было компьютеров, мы писали все письма от руки. Кроме того, мы вложили в конверты фотографии разрушенного здания. Все они ответили, и я не представляю почему. Единственное объяснение, которое я нахожу, это тот факт, что письма были настоящие, написанные от руки и с фотографиями. Это была наша вторая выставка, и после нее о нас узнали. Наша первая экспозиция была о Питере и Элисон Смитсон, замечательных архитекторах, работавших в стиле брутализм, которые сконструировали 47 уникальных зданий в Берлине и участвовали в IBA Berlin (Международная строительная выставка в Берлине — прим. ред.). Забавно, но после наших инициатив все подумали, что мы — жены архитекторов, чьи мужья придумали им занятие. Но суть была в нашем личном отношении и преданности делу.

Зал конгрессов после обрушения, 1980. Фото: Eberhard Lindemann

Дом культур мира. Фото: Sebastian Bolesch

В то время в Берлине проходила Международная строительная выставка 1980. Мы никогда с ней не сотрудничали, потому что нам не нравился продвигаемый ей культ постмодернизма. Но благодаря выставке Берлин посетили прекрасные архитекторы, такие как Алвару Сиза и Питер Айзенман, и мы пригласили их в наше крошечное выставочное пространство. Таким образом мы наладили связи, основанные на личном доверии, которое является основой всего. 

— Какими качествами должен обладать архитектурный критик? 

— Ответ на этот вопрос может стать самостоятельным исследованием. Во-первых, все зависит от силы духа самого автора (capacity of spirit). Во-вторых, критика не обязательно должна быть негативной. Некоторые архитектурные критики, подобно тем, кто пишет о музыке и не состоялись как музыканты, хотели когда-то стать архитекторами, но у них не получилось. Когда я была журналистом, то присутствовала на открытии экспериментального проекта одного известного немецкого архитектора. Помню, там был автор, чья критика была агрессивна и направлена на личность самого архитектора. Когда критик не способен отделить профессиональную деятельность от личной неприязни, это злит меня. Критик также должен побудить читателя к прочтению, критика не должна выглядеть как научное исследование. Я заметила, что журналисты из Великобритании отличаются большой иронией. Даже когда идет публичное обсуждение, они подкалывают друг друга, но юмор никогда не опускается ниже дозволенного.

Мне кажется, что в мире не хватает архитектурных критиков, потому что историк архитектуры не является по умолчанию критиком, который мог бы взаимодействовать с широкой публикой. Самое важное, чтобы люди понимали, что происходит. 

— На мой взгляд, в России с архитектурной критикой все плохо — мало молодых авторов и специализированных журналов или интернет-порталов (я уже не говорю об отсутствии новых инициатив), практика говорения на актуальные темы часто лишена смысла, поскольку имеет жесткий уклон в политику или изобилует чиновничьими терминами. Что делать? Как улучшить эту ситуацию?

— Я считаю, что если тебя не устраивает качество или количество чего-то, единственный способ исправить ситуацию — взять ее в свои руки. Может быть, Вам как журналисту стоит постучаться к Вашему главному редактору и предложить включить материал про молодых архитекторов или интервью с ними в каждый выпуск, чтобы дать им шанс обрести голос. Начало должно быть примерно таким, потому что не стоит ждать, что правительство будет обеспечивать взаимодействие в сфере архитектуры.

Журнал Bauwelt. Источник: bauwelt.tumblr.com

У нас в Германии тоже не так много хорошей архитектурной периодики. Есть еженедельный журнал Bauwelt — влияние этого издания распространяется на международном уровне. Также существует журнал Detail, есть ARCH+, очень хороший, но он больше фокусируется на дизайне и моде. Мне нравится читать журналы типа “архитектура плюс”, в которых также представлена мебель и т.д., но архитекторы их не очень жалуют. Еженедельных газет, которые публикуют критические заметки об архитектуре, только две: Frankfurter Allgemeine Zeitung и Süddeutsche Zeitung Magazin. Это периодика высокого уровня, и многое об архитектуре я узнала благодаря им. 

— Можете ли сказать, что какие-то стереотипы, связанные с устройством российских городов, были развеяны после приезда в Казань?

— Когда меня пригласили в Казань, у меня не было никакого представления о городе —  ни положительного, ни отрицательного. И я ужасно рада, что смогла приехать, не только из-за участия в биеннале, а потому что эта поездка дала мне возможность исследовать новый город, в котором я никогда не была прежде. Если честно, то отчасти я ждала, что это будет маленький город с деревянными домиками. Мне должно быть стыдно, но в этом и заключается смысл — постоянно узнавать что-то новое и возвращаться домой с потрясающим опытом. Моя атташе постоянно объясняет мне, как здесь идет жизнь, как в Казани относятся к разным религиям (к слову, гораздо лучше, чем во многих других городах мира). Теперь по возвращении домой я предложу своим друзьям-журналистам приехать сюда. Мне понравился этот город с его оживленностью и разнообразием. Я видела много странных зданий, и это здорово! Ведь все не должно быть похожим друг на друга. 

— Представьте, что вам поступила задача разработать проект по благоустройству одного российского города. Важно учитывать, что это не миллионник, до вас этим городом никто не занимался, кроме местной администрации. С чего вы начнете, исходя из столь ограниченных вводных? 

— Я бы соединила стоящие рядом города. У меня есть прекрасный пример, на котором можно объяснить этот процесс. Как-то раз мы проводили биеннале в маленькой китайской деревне. Каждый местный мегаполис окружен кольцом поселений бедняков. Молодое поколение жителей переезжает в большие города, чтобы прокормить себя и семью. Правительство пришло к выводу о необходимости принять какие-то меры для того, чтобы удержать молодых людей от переезда и обеспечить деревни финансированием для развития. Одна архитектор в качестве методов решения проблемы разработала для жителей символ национального самосознания (identity), способ заработать, не покидая деревни, и систему коммуникаций, которая связала бы деревню с остальным миром.

Рядом с этой деревней есть другая. Ранее их соединял нефункционирующий мост, построенный еще во времена Мао. Приглашенной командой архитекторов был перестроен мост, благодаря чему у жителей появилась возможность взаимодействовать. Кроме того, она сконструировала его таким образом, чтобы центральную часть моста можно было бы использовать в качестве рыночной площади. До этого они не знали друг друга, а теперь регулярно встречаются на рынке.

Мост между двумя китайскими деревнями. Фото: Wang Ziling

Следующий пункт изменений очень прагматичен — получение населением дохода. Местные жители занимаются домашним производством тростникового сахара: они выращивают сахарный тростник, уваривают его сок в больших котлах и продают соседям. Но ни у кого из жителей не было лицензии. Архитекторами была спроектирована фабрика, и теперь два раза в год жители приходят сюда. Это стало почти ритуалом, которым жители очень гордятся, у них даже есть специальные куртки для посещения. И теперь, когда у них есть лицензия, они могут продавать свой товар в любом магазине страны. Благодаря этому их жизни значительно изменились.

Этот проект также включал создание крошечного музея. Дело в том, что на этом месте тысячу лет назад жил мудрец-советник правителя. В связи с этим было решено создать каменные статуи, которые бы олицетворяли каждый период его жизни. Но в деревне осталось только два мастера, владеющих этим ремеслом. Тогда они провели обучение молодых мастеров и вместе возвели эти статуи.

Позже мы организовали в этой деревне международную конференцию. Сейчас данный регион находится под охраной ЮНЕСКО.

— Кстати, интересно, что в одном из своих интервью вы сказали о том, что радикальному преображению городской среды должна способствовать ответственная социальная политика. Назовите страну (или город, поселение), где правильная социальная политика наглядно способствует успешному преображению среды.

— Пример с китайской деревней хорошо иллюстрирует то, как следует проводить диалог с обществом, слушать, что ему необходимо и в каком случае можно вмешаться, а в каком нет. Это как раз то, что часто случается в маленьких поселениях в Германии. Крупные голландские компании строят в них огромные птицефабрики и привозят своих работников. Они даже не привлекают местных жителей. Или, к примеру, земли под Мюнхеном, которые жители используют в качестве пастбищ для своего скота, передаются девелоперам. Самая большая опасность — вмешательство людей с деньгами.

Прямо сейчас у нас (в Aedes — прим. ред.) проходит выставка молодого архитектора Кристофа Хессе, которая называется Grounded. Она по сути во многом вторит китайскому проекту. Жители деревни старшего возраста были страшно против вторжения Кристофа, но в итоге именно оно стало катализатором других изменений. Но здесь, в отличие от Китая, не было задействовано государственное финансирование, это случай, когда посыл архитектора повлиял на осознание того, что мы можем организовать все по-другому.

Башенный дом в Бромскирхене. Фото: Christoph Hesse

Вилла F в Титмарингхаузене. Фото: Christoph Hesse

— Но чья это должна быть ответственность?

— Конечно, эта ответственность лежит на местных органах власти. Правда, как правило, они не готовы ее нести. Тогда встает вопрос, кто будет этим заниматься? Благодаря демократии мы обсуждаем подобные вопросы годами, но ничего не происходит.

Мне кажется, что сейчас рождается осознание того, что нельзя оставлять без внимания сёла и деревни. Сегодня благодаря проектам вроде того, что был осуществлен в китайской деревне, сельская местность оказывается в центре внимания. Если деревне наносится урон, город тоже страдает. Правительство и город в первую очередь ответственны за то, чтобы поддержать сельских жителей соответствующими законами или пониженными налогами. Приведу пример из Японии. 20 лет назад правительство обратилось к Тойо Ито (японский архитектор, лауреат Притцкеровской и многих других престижных архитектурных премий — прим. ред.) с просьбой решить проблему уплотнения городов. Оно также обеспечило сельские районы финансированием. Архитектор разработал удивительные проекты. Один из них представлял собой дом отдыха для всех поколений. Малоимущим семьям путевки предоставлялись бесплатно. В другой маленькой деревне на берегу водоема он построил маленький домик и предложил жителям сделать в нем музей лодок и наполнить его по своему желанию. Жители могли хранить свои лодки там зимой, но им также нужно было заполнить его историческими фотографиями. Не так давно он спроектировал на острове музей, который был назван в его честь. В процессе строительства он помог местным жителям установить, что земля пригодна для виноделия, и теперь жители садят виноградники и гордятся своим делом. 

Музей архитектуры Тойо Ито в Имабари, Япония. Источник: tima-imabari.jp

Другой пример — это инициатива Дэвида Чипперфилда. Обычно он проектирует большие здания и большие музеи. У него есть старый домик в маленькой деревне в Испании, который не отличается от домов всех остальных жителей. Чипперфилд инициировал разработку проекта по преображению побережья, и власти были рады поддержать его, потому что он — известный архитектор. И теперь это побережье защищено от вмешательства девелоперов благодаря протекции выдающейся личности. 

Дом Дэвида Чипперфилда в Коррубедо, Испания. Источник: davidchipperfield.com

Когда Наталья (Фишман-Бекмамбетова, помощник Президента Республики Татарстан — прим. ред.) приедет к нам в Берлин (проекты победителей Второй Российской молодежной архитектурной биеннале будут выставляться в галерее Aedes — прим. ред.), мы покажем ей каталоги этих проектов и, может быть, она захочет перенять этот опыт.

— Вы как-то говорили о том, что в последние годы Россия стала более открытой миру. Что это значит и на чем это сказывается?

— Каждый раз, когда меня спрашивают, зачем я еду в Россию или, например, Китай, я думаю о том, какой это скучный вопрос, потому что культура должна просачиваться сквозь установленные границы. Культурные взаимодействия не должны быть обусловлены политикой. Мартин Рот (бывший директор Государственных музейных собраний Дрездена и лондонского Музея Виктории и Альберта — прим. ред.), скончавшийся несколько лет назад, привез в Пекин выставку о европейской культуре, за что на него ополчились СМИ. Это ужасно скучно.

Если говорить о том, что я замечаю смотря извне, я могу отметить то, как главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов инициировал международный конкурс на разработку проекта парка «Зарядье». Можете ли Вы представить себе, что знаменитое бюро Diller Scofidio, которое выиграло конкурс, попало под град критики американских СМИ за то, что оно работает с Россией? Мне нравится, что, невзирая на политику, у нас много культурных взаимоотношений с Россией — в Германии проводится много выставок российских художников. Мне нравится эта непрерывная бунтарская тайная связь между нами на уровне культуры, архитектуры и, я надеюсь, чисто человеческом уровне.

Парк «Зарядье», Москва. Фото: Iwan Baan

— В России архитекторы, которые прошли заграничные стажировки, считаются более опытными и востребованными. Безусловно, нам есть, чему поучиться. Но интересно посмотреть на эту связь с другой стороны — ради какого опыта европейские архитекторы потенциально могут приехать в Россию?

— Независимо от того, какую страну с богатой историей ты посещаешь, ты возвращаешься домой богаче в плане архитектурного и любого другого опыта, даже если не анализируешь то, что находится вокруг тебя. Но потом можно сопоставить свои идеи с тем, что ты увидел. Я была в России уже несколько раз и в разных городах: Москве, Санкт-Петербурге и вот сейчас в Казани. Если мы говорим об истории XX–XXI веков, то русские были чрезвычайно изобретательны. Я до сих пор гадаю, как был рожден этот ничем не ограниченный дух новизны. Я видела многое, но мне все еще интересно наблюдать за тем, как формируется то или иное пространство здесь. Не обязательно сразу осмысливать все, можно насладиться вау-эффектом и унести что-то с собой.

Вы также бережно храните свою историю, например, изучаете историю церковного строительства. Самое важное сегодня — идти по следам истории. К примеру, после падения Берлинской стены осталось много памятников Ленину, Сталину, Марксу. Мы выступали за их сохранение, потому что это тоже часть нашей истории, хотите вы того или нет. Но в одну ночь они все исчезли. Без следов прошлого архитектор не может построить ничего для будущего, архитектор существует в среде.

— Вам импонирует кто-либо из современных российских культурных деятелей? 

 — Да, например, Юрий Аввакумов, и я могу назвать некоторых русских писателей, которых люблю: Бродский, Айтматов, Гоголь. Мне нравится русская культура как феномен. В молодости она стала одним из моих главных источников влияния, я была заворожена ею.

— Тема биеннале этого года — вторая жизнь промышленных пространств. Тема не новая и хорошо освоенная в мировой практике. В России чаще всего проекты заброшенных промышленных пространств развиваются в двух направлениях: альтернативного жилья и творческих кластеров. Но какие, по-вашему, возможны еще варианты, достойные воплощения?

— Это правда. Первый вариант, который приходит на ум, это культурный центр. Но их так много в Берлине, хотя есть столько других опций! В здании бывшей пивоварни, в которой находится Aedes и студии других художников, также располагаются социальные службы, хостел для туристов. Можно превращать недействующие здания в спортивные площадки, университетские корпуса, студии, детские сады. Но нужно не только фокусироваться на архитектуре зданий, как это делает биеннале и другие подобные мероприятия, а еще попутно решать социальные проблемы. Мне кажется хорошей идеей смешивать разные поколения, разные назначения зданий и создавать таким образом сообщество. Продолжительность жизни увеличивается, пожилые люди в наше время более активны. Старые и молодые должны жить вместе.

Aedes Architecture Forum. Источник: aedes-arc.de

— Во время Вашей лекции в рамках биеннале Вы говорили о том, что нужно вернуть чувство взаимодействия, коммуникации. Это то, что Вы имели в виду?

— Да, несмотря на все сегодняшние технологии и способы коммуницировать, связь утеряна. Если теряется личное взаимодействие, теряется невосполнимый опыт. Люди — до сих пор самое важное, что есть в жизни. Проведите эксперимент: сядьте за столик в заведении и оглянитесь. Когда я была в ресторане в Гонконге, одном из лучших в городе, я посмотрела вокруг, и все люди вокруг взаимодействовали только со своими ноутбуками. Нам нужны эмоции, которые даёт живой диалог.

Возьмем молодых архитекторов, которые участвуют в биеннале. В процессе обхода экспозиции жюри с первого взгляда видно, кому трудно дается объяснение концепции своего проекта, а кому нет. Всегда жаль, когда автору хорошего проекта, будь он молод или опытен, не удается с помощью голоса донести свое намерение, заразить слушающего энтузиазмом, потому что мир, в котором мы живем, все еще опирается на личность. Я сразу вспоминаю Фрэнка Гери. Мы знакомы уже 35 лет и сделали три выставки вместе. Он очень спокойный человек, и это не секрет, что ему пришлось нанять социолога, который научил его общаться с клиентами. Для архитектора очень важно уметь убедить клиента в том, что именно он — тот, кто ему нужен. Гери обладает прекрасным даром убеждения: он может уверить заказчика в том, что его предложение это именно то, что тому нужно. На открытии одной из выставок, которая была посвящена его европейским проектам, присутствовали все его клиенты. Такое не случалось ни разу за все наши 500 выставок. Все сводится к сильной личности, обладающей смелостью.

Фрэнк Гери. Источник: altaonline.com

— Чем вы руководствовались в оценке проектов на этой архитектурной биеннале? Есть ли у вас особые внутренние правила? Ведь это не первый ваш опыт работы в составе жюри.

— Для меня важна аутентичность в зданиях и людях. Дело не в форме, это только одна из составляющих. Я обращаю внимание на то, как здание взаимодействует с окружением, открытое ли это пространство или закрытое. Особенность архитектуры в том, что с ее помощью ты можешь улучшить среду.

В Осло есть оперный театр, спроектированный в 2007 году бюро Snøhetta во главе с Хьетилем Торсеном на бывшей промышленной площадке на берегу моря. Это исключительный пример, но он показывает, в каком направлении стоит мыслить. Его особенность заключается в том, что крыша театра наклоняется и соприкасается с землей так, что по ней можно пройтись и посидеть на самом верху. И когда пришла зима, дети начали кататься по ней на санках. Строительство театра инициировало развитие всего района. Впервые я побывала там, когда еще шел процесс строительства, несколько лет спустя я снова оказалась в Осло. Район было не узнать: появились новые дома, рестораны, инфраструктура. Архитектура должна быть катализатором для трансформации среды, потому что ничто не существует в изоляции. Не только люди нужны друг другу, здания тоже нуждаются друг в друге.

Оперный театр в Осло. Фото: Rafał Konieczny

— Можете ли сказать, что подход молодых российских архитекторов отличается от того, как работают ребята в Европе?

— Я не уверена, что здесь можно выявить отличия. Может быть, стоит построить вопрос не на противопоставлении России и остального мира, а рассмотреть каждую страну в отдельности. Некоторые страны поддерживают молодых архитекторов. Например, много лет назад так делала Франция. У нее было много деловых связей с Китаем, и у французских молодых специалистов был шанс поехать туда для обмена опытом. Или другой пример. Одно время Нидерланды активно поддерживали архитекторов, и немецкая молодежь переезжала туда. Все зависит от того, насколько правительство заинтересовано в оказании помощи новому поколению архитекторов, и от того, какая роль отводиться архитектуре в стране. Архитектура — это часть культуры и самосознания страны. 

— Во время пресс-конференции Сергей Чобан сказал следующее: «Архитектура — это качество жизни». Как бы Вы могли прокомментировать его высказывание?

— Я бы добавила: хорошая архитектура — это качество жизни. Иногда, когда ты смотришь на ужасающие примеры, они неприятно задевают тебя. Хорошая архитектура активирует эмоции и дает вдохновение. Архитектура должна создавать позитивное окружение.  

За помощь в организации интервью благодарим Марию Жук и Дарью Денисенко