Лучезарный город

• Текст:Г. Б. Борисовский
  5 апреля 2019
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Мы уже упоминали о доме Корбюзье в Марселе. Он был построен после войны. Это так называемая «жилая единица» на 1500 жильцов. Из подобных единиц должен состоять «Лучезарный город».

По идее этот дом напоминает фаланстер Фурье и дома-коммуны, предлагавшиеся конструктивистами. В нем 337 индивидуальных квартир, хорошо изолированных друг от друга. Для всех жильцов устанавливается коллективная организация быта.

Квартиры двухэтажные. Один коридор обслуживает сразу три этажа. Дом имеет 18 этажей. Высота его — 50 метров, длина— 37, ширина — 24,5 метра (широкий корпус весьма экономичен). Первого этажа нет. Часть этажей отведена для коллективного обслуживания. Это своеобразные торговые улицы.

Однако предоставим слово французскому журналисту, большому знатоку архитектуры М. Рагону, который жил в этом доме и написал интересную книгу «О современной архитектуре»:

«Вход в дом решен в виде холла гостиницы с большими стеклянными дверями. В этом холле размещен газетный киоск. Четыре кабины скоростного лифта поднимают на 18 этажей. В здании имеются только шесть внутренних «улиц». Эти горизонтальные «улицы» (лифты — вертикальные «улицы») Лучезарного города — являются как бы гостиничными коридорами, вдоль которых по обе стороны расположены квартиры...

Индивидуальные квартиры «жилой единицы» настолько изолированы, что критики, которые писали сначала о «недопустимой близости», теперь, сменив пластинку, говорят о «трагическом одиночестве».

337 квартир «жилой единицы» разнообразны. Насчитывается 23 различных типа, основанных на единой схеме, но приспособленных для холостяков, бездетных семей, для малосемейных и семей с 6 или 8 детьми.

...18-й этаж представляет собой крышу-террасу, на которой находятся беговая дорожка, гимнастический зал, солярий, кафетерий, плескательный бассейн для детей, а также бетонная горка и песок для игр.

Предположим, что хозяйка забыла купить сахар к завтраку. Это не беда! Достаточно воспользоваться лифтом и спуститься или подняться до «торговой улицы», ибо один из этажей «жилой единицы» отведен под магазины...

Хорошо налаженная механизация обеспечивает нужды многочисленного населения. Но это еще не все. Как не надо за покупками выходить за пределы «Лучезарного города», так и не следует одеваться, чтобы отвести детей в детский сад. Можно поручить лифтеру поднять их на верхнюю террасу, где расположен вход в детский сад. Этот марсельский детский сад великолепен. Для не­го характерны чувство пропорций, отличное цветовое решение и безукоризненная чистота. Единственным украшением стен являются детские рисунки. Ребенок находится здесь в мире, частично созданном им самим. По пандусу можно подняться на террасу к песочному ящи­ку и плескательному бассейну — месту детских игр...

«Жилые единицы», или вертикальные города-сады на 1500 жителей, позволяют создать новое градостроительство, которое решает задачи скорости движения, переуплотнения транспортных потоков, защиты пешеходов и борьбы с шумом. Оно возвращает солнце человеку, зелень и пространство — городу.

«Жилая единица» помогает сокращать площадь городов, высвобождая землю. Природа располагается под домами и над ними. Плоские крыши-террасы — прекрасное место для отдыха. Опорные столбы позволяют организовать движение под зданиями...»

В течение нескольких лет в условиях «жилой единицы» вырабатывается новый тип жильца, ибо на человека в числе других факторов оказывает немалое влияние и окружающая его в повседневности обстановка. Жильцы «жилой единицы» создали свой профсоюз, библиотеку и издают небольшую газету, в которой обсуждаются проблемы жизни в «Лучезарных городах».

Они выражают претензии к автору проекта, что он не создал для них залы собраний. Подобные претензии приняты автором проекта, но он не рискнул пойти так далеко. В каком другом доме у жильцов может появиться необходимость в объединении и стремлении к коллективной жизни? Они скорее избегают друг друга. Жильцы «Лучезарного города» сознают, что они не обычные жильцы».

Так описывает «Лучезарный город» Мишель Рагой.

Кто же живет в доме «Лучезарного города»? 88 служащих, 64 рабочих, 62 чиновника, 32 мелких и средних служащих, 26 лиц разных специальностей, 12 ответствен­ных работников, 10 инженеров, 5 представителей свободных профессий.

Не будем дискутировать с Корбюзье по поводу его дома и «города». Не будем спорить о том, целесообразно ли все помещения, общественные и жилые, сосредоточивать в одном здании, как это предлагали Фурье (фаланстер) и наши конструктивисты (дома-коммуны), или следует строить микрорайоны, где имеются комплексы из отдельно стоящих жилых домов и самостоятельных общественных зданий, — этот разговор увел бы нас в сторону от основной темы.

Здесь мне хотелось сказать о другом. Когда Корбюзье построил этот дом, его стали упрекать: «Мы просили вас построить квартиры для рабочих, а вы построили квартиры для миллиардеров». Сколько хлопот доставила постройка автору!

Справедливости ради стоит отметить, что французские власти проявили некоторую дальновидность, встретив в штыки предложение Корбюзье. Позднее, когда дом был построен, те, кто поселился в «жилой единице», объединились для оказания помощи своим соседям, метал­лургам Нанта, лишенным работы в результате забастовки. Архитектура сделала людей социально активными.

Далее М. Рагон пишет: «Нотариусы и агенты по продаже недвижимости — заклятые враги «жилых единиц», где в одном сооружении фактически сосредоточивается целый поселок. Если для одной «жилой единицы» на 500 квартир нужно проложить 5 километров трубопроводов, а для 500 индивидуальных домов — 56 километров, становится понятным, почему предприятия, осуществляющие эти работы, являются противниками градостроительства, пропагандируемого СИАМом.

Действительно, новая архитектура представляет собой не эволюцию, а революцию.

«Жилая единица» Ле Корбюзье в Марселе, которая должна была служить образцом, оказалась мишенью для нападок и непрекращающегося саботажа с целью доказать всему миру, что этот образец не пригоден для жизни. Все приложили руку к тому, чтобы помешать рождению этого опасного прототипа — ассоциации архитекторов, Высший совет по вопросам гигиены, психиатры, предсказывавшие, что в таком жилище люди быстро сойдут с ума, сами предприниматели, ухмыляющиеся строительные рабочие, финансовая палата и т. д.

В докладе, представленном 11 октября 1948 года Высшему совету Франции по вопросам общественной гигиены, был дан «отрицательный отзыв по вопросу о дальнейшем продолжении работ».

Если бы этот доклад действительно был одобрен Министерством реконструкции, он повлек бы за собой снос «жилой единицы». В продолжении всего строительства этот образцовый дом не только не поддерживали, но над ним непрестанно висела угроза сноса.

Этот доклад представляет собой великолепный пример священной глупости и отсутствия профессионального умения разобраться в весьма ясной проектной документации. В докладе сказано, что типовая жилая ячейка марсельской «жилой единицы» будет всегда погружена во тьму, что в ней будет недостаточная инсоляция и недостаточная естественная аэрация, что потолки там слишком низкие, комнаты слишком глубокие, что существует «опасность «звукопроводности» и «не обеспечена звукоизоляция»...

Живя в «жилой единице» в Марселе, — продолжает Мишель Рагон, — я нашел, что там в квартирах слишком много света и солнца. Звукоизоляция же там обеспечена полностью, и квартиры действительно звуконепроницаемы» *.

Корбюзье построил в Пессаке (около города Бордо) пятьдесят один дом из железобетона, создав прототип современного поселка, который в дальнейшем послужил образцом для строительства рабочих городов других стран. Этот поселок так и остался незаселенным: административные власти запретили подвести к нему водопровод, надеясь таким образом доказать непригодность этих домов для жилья.

В другой раз Корбюзье предложил проект реконструкции антисанитарного квартала. Этот проект тоже был отвергнут, ибо благоустроенный жилой комплекс мог привести к падению цен на жилье в прилегающих районах.

Дело дошло до того, что соотечественник Корбюзье швейцарский архитектор Алекс де Санже написал против него памфлет под названием «Троянский конь большевизма», где приписывает Корбюзье следующее утверждение: «...все традиции, за исключением негритянских и советских традиций, должны быть уничтожены».

К сожалению, этот «художественный» прием не имел под собой сколько-нибудь реальной почвы. Отношение Корбюзье к «большевизму» не было столь определенным — он был чрезвычайно непоследователен в своих политических симпатиях. Однако его мечты о «Лучезарном городе», где мерой вещей будет человек, действительно сближают его с нами.

Когда архитекторы Бодуэн и Лодс построили школу в Сюрене на открытом воздухе, их упрекали в том, что они создали нечто слишком красивое. «Подумайте только! Это же рабочая коммуна!» — говорили критики.

«Эта ненависть к рабочему классу, — пишет Ратон, — стала причиной бессмысленных нападок на Ситэ де ля Мюэт в Драней — жилой комплекс, построенный Бодуэном и Лодсом. Эти пятнадцатиэтажные небоскребы ругали за все, но особенно за то, что рабочие, которые будут в них жить, слишком легко смогут превратить их в крепость. А потому, чтобы избежать какой бы то ни было опасности, вместо рабочих в небоскребах Бодуэна и Лодса поселили... полицейских».

В результате Рагон приходит к выводу: в капиталистическом мире наибольшим нападкам подвергаются проекты тех именно архитекторов, которые задумываются над социальными условиями жизни трудящихся и связывают свою эстетическую теорию с социальными нуждами.

Многозначительный вывод! Даже если сделать поправку на его некоторую прямолинейность...