Личное Владимира Наседкина

• Текст:Константин Поташев
  22 июля 2021
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Ваши работы, входящие в серию «Google. Планета Земля», соотносятся с литературным способом изображения сюжета через всеобъемлющее сознание, отличающееся безоценочностью, безэмоциональностью и безучастием. Насколько для ваших работ характерны такие «без» и почему?

— Моя тема в таких работах — земля и её фрагменты. Ландшафты подобны театру военных действий, в котором чёткие прямые линии, как окопы, вгрызаются в монохромные плоскости, куда замешан песок, а пространство холстов напоминает безжизненную пустыню, столь любимую мной.

Google. Планета Земля. Урал. I am James Bond 1, 2010. Песок

Пустыня в моих работах не связана ни с каким определённым географическим местом. Она может находиться в любой стране, на любом континенте. Всё делается, быть может, для того, чтобы передать её атмосферу, обнажённость, тяжеловесность и лёгкость одновременно, ритм и молчание, подавляющее величие и волшебство скудного пейзажа.

В образах геометрических знаков моих гравюр, рельефов, рисунков, фотографий и картин, в выявлении их контуров прослеживается дыхание цитат мировой культуры. Мои ориентиры пребывают в рядах бесконечных путешествий в лабиринтах времени, в которых могут встретиться Пит Мондриан и Казимир Малевич, магические знаки шумеров и архитектурные элементы вавилонских зиккуратов.

Интегрируя приёмы и средства выразительности супрематизма и конструктивизма и находясь в контексте различных традиций и языков, я формирую свою художественно-композиционную систему и как бы переписываю тотальный архив накопившейся избыточной культуры.

— Если посмотреть на современный Екатеринбург, можно отметить, что уличные художники стали работать с малыми формами ландшафтного дизайна и искусства. Интересно было бы вам поработать с малыми формами? На ваш взгляд, имеют ли потенциал такие работы в формате фестиваля?

— Я с радостью выхожу из картинной плоскости в предметно-пространственную среду и делаю множество рисунков и макетов, своеобразных моделей новой архитектуры, осуществляю архитектонические эксперименты в области формообразования. Это некие композиционные заготовки будущих новых объёмно-пространственных построений, аккумуляция творческой энергии, направленной на экспансию будущих пространств из которых, надеюсь, вырастут новые архитектурные объекты, скульптуры, инсталляции или малые формы, о которых вы говорите, что к счастью периодически и происходит в Японии, России, Ирландии, а сегодня и в Николе-Ленивце. 

Tower, 2015. Бетон, дерево

Я и Таня Баданина, моя жена и коллега, не дизайнеры и не архитекторы, но у нас за плечами огромный опыт станкового искусства, и его ритм помогает нам находить неординарные решения в дизайне международных космических и авиа-шоу в Макао, Берлине, Киеве. Мы не ждём никаких предложений, спокойно работая в мастерской, но всегда с радостью откликаемся на разного рода «провокации» (в хорошем смысле этого слова), если эти предложения находят отклик в нашем внутреннем пространстве. 

— На сайте фестиваля «Архстояние», в котором вы принимаете участие в этом году, есть формулировка «создание нового образа жизни». Согласны ли вы с такой точкой зрения, что благодаря фестивалям и прочим мероприятиям можно менять общество, его взгляды на такие темы, как внешний вид города, взаимодействие с окружающей средой? Или же это утопическая цель, к которой можно стремиться, выполняя другие задачи?

— Улучшение внешнего облика городов через фестивали и симпозиумы самого разного рода, на которых собираются художники разных стран, поколений и школ, мне кажется таким естественным. На таких мероприятиях перед художником стоит сложная задача — сделать так, чтобы скульптура, архитектурный объект или малая форма стали ключом к постижению того пространства, с которым ты работаешь. Художественный объект должен включать в себя это пространство, его ритм и дыхание, историю места. Для меня лично, речь в этом случае идёт именно об абстрактной скульптуре.

— Тема «Архстояния» в 2021 году — Личное. Ваш объект — «Пьяный забор» — своим названием, на мой взгляд, поддерживает сформировавшуюся постсоветскую символику с хрущёвками, коврами на стенах, вечной пачкой соды и прочими чуть ли не фольклорными элементами. Расскажите подробнее о личном «Пьяного забора».

— Работая над проектом «Пьяный забор» для «Архстояния», на который меня порекомендовал Музей AZ в лице его директора Наталии Опалевой и арт-директора Полины Лобачевской, я вдруг увидел новые смыслы, заложенные уже пандемией и всей политической жизнью России последних лет. 

Теперь это не забор и не ирония над нашей жизнью, а, быть может, «железный занавес», преграда, разъединяющая всех в России, да и во всём мире. Это очень печально! 

Я думал, что мой «Пьяный забор» будет замкнут в своей игре формой и смыслом, отрешён и почти стерилен своим минимализмом, предлагая зрителю отстраниться от суеты и погрузится в медитацию, оставив ощущение тайны и недосказанности. Однако жизнь, как мы видим, вносит свои порой неожиданные коннотации. В этой работе я стремился оторваться от первоисточника и оказаться в беспредметной, неопределённой и истинно свободной геометрии чистого искусства, в которой происходит органичное объединение супрематизма и архитектурного минимализма.

Пьяный забор, 2021. Дерево

Тема забора и преграды возникла у меня не сегодня и не случайно: 23 года назад мною был выгравирован на металле большой цикл «Преграды», в котором эта тема уже звучала. В 2007 году Миша Крокин, наш замечательный друг и галерист, проводил в одном из конных клубов в Подмосковье фестиваль «Масленица», на котором все приглашённые художники утром построили инсталляции, а вечером на радость публике все объекты художников были сожжены. Там я впервые реализовал в небольшом масштабе, но цветной «Пьяный забор». 

Эскиз «Пьяного забора», 1998. Гравюра на металле

Именно детские фобии и комплексы формируют наше будущее. Вот так, видимо, и у меня: я родился на Северном Урале в Ивделе в большой семье, в которой было 8 детей — и я самый младший. Отец был военным и умер в сентябре 1954 года, когда мне было 5 месяцев. Таким образом, четверо из нас, детей, были распределены по разным детдомам и интернатам. Я провёл 10 лет далеко от родного дома, в Североуральске в школе-интернате, в которой были военные порядки и серьёзные стены. Кроме того, Ивдель в 1960-е годы — это огромный и кошмарный Ивдельлаг, духом которого насквозь пропитан быт и жизнь города: уголовники, политические, волжские немцы трудового лагеря, бесконвойники, женские колонии... Часть отсидевших свой срок оставались жить здесь, но было много и осуждённых на вечное поселение. 

Вся интеллигенция Ивделя: инженеры, учителя, врачи — жили, работали и умирали там. И повсюду — заборы, заборы, заборы... И страх из детства — оказаться за этим забором! Вот оно — личное.

— Одна из функций арт-фестивалей — открытие новых имён и их закрепление. Вы же — художник с мировым именем. Насколько вам интересно участие в подобных мероприятиях в России и почему?

— Всегда интересно реализовать что-то из задуманного, даже если это идея прошлых лет. Художник «на коленке» мало что может сделать монументального. Однако сегодня и есть институция, ведущая проект, и классная команда профессионалов, и бюджет на реализацию задуманного, и — что особенно важно — фантастического таланта архитекторы и художники, работающие сегодня в Николе-Ленивце. Я, конечно же, говорю об «Архстоянии» и Музее AZ.

— Нынешние реалии ставят под сомнение возможность проведения подобных «Архстоянию» мероприятий, вместе с этим можно слышать вопросы об их необходимости. Как вы думаете, нужны ли сегодня фестивали, форумы и прочие мероприятия или же пора искать новые формы развития и взаимодействия в сфере искусства?

— Я не сомневаюсь в проведении подобных фестивалей. И пусть их будет больше, и пусть они видоизменяются в новых реалиях, и пусть они будут постоянными и долгосрочными. Это необходимо и нам художникам, и нашим зрителям!

• Иллюстрации:Владимир Наседкин