«Личное пространство»

• Текст:Александр Петровичев
  20 апреля 2018
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Это уже твоя вторая выставка в Крокин галерее. Первая прошла успешно по многим номинациям. Ценно и то, что выставка получила положительный отклик со стороны профессионалов. К новичкам всегда относятся с прохладцей и были опасения, что выставку проигнорируют. Современный зритель избалован и ждёт чего-то нового, тем более от незнакомого автора. Этим новым оказалось качество твоего искусства, качество твоей живописи как таковой. Сейчас много говорится об актуальном дискурсе, о трендах и прочем, но сам художественный процесс остаётся в стороне. Знаешь, эта искусственная маргинализация процесса создания произведения объясняет образование этаких пустот. Выраженной новизны в твоих работах нет, как нет и претензии на эту новизну. Но в твоих холстах есть то, что называется настоящим, в них есть выразительная ясность. Сейчас, действительно, креативность заменила то, что называется творческий порыв. Это не мои слова, но я с этим согласен. Интерес к твоему искусству объясним восполнением недостающего элемента в пространстве современного поиска. Это и послужило поводом к продолжению сотрудничества, к продолжению диалога и организации очередной выставки. Скажи, а всё ли так закономерно и последовательно в становлении тебя как художника?

— Всё развивалось не столь однозначно. Когда я учился и предвидеть не мог, что выберу, а точнее органичным для меня окажется именно экспрессивная живопись. Я к этой стилистике пришёл не сразу, и она оказалась для меня отнюдь не случайной находкой. Я ведь учился искусству в Питере, в Репинке, в среде обычного академизма, системы со своей суховатой стилистикой и подходом к искусству. Спонтанный жест был «вне закона» жанра: Я там не прижился, на каком-то этапе понял, что это не моё. Стало тяготить, и в 95-м году ушёл. Мне просто там было скучно. Хотя, если по честному, кое-что из того времени пригодилось и сегодня. Наверное, в первую очередь речь идёт о рисунке. Сейчас он вообще в загоне. О знании элементарной анатомии и говорить не стоит. Это школа, она не должна довлеть, но она во многом предопределяет мою свободу выбора как художника. Во всём нужна мера и, получив необходимое, я ушёл из института.

Мальчики, бросающие камни. 2010, холст, масло, 200×160 см 

— Когда же ты нащупал точку невозврата? Когда у тебя появился интерес к экспрессионизму?

— Что касается моего экспрессионизма, то как я уже сказал, эта стилистика возникла постепенно. Никакого насилия над собой не было. Жил, писал, не испытывая мук творчества. Наверное, это близко моей натуре и когда появилась соответствующая среда, всё это раскрылось. Всё началось с Севастополя, с тех пор как я там обосновался. Крым меня сразу потряс. Многое как-то сразу стало на свои места. Сложилось как пазл в некоторую систему. Систему для меня приемлемую, понятную, со своими законами и принципами. 

Но это был мой личный экспрессионизм, он стал моим личным языком, языком моего искусства, языком моих образов. У меня нет на этот счёт никаких комплексов. Уже тогда я почувствовал и постепенно определил своё личное пространство. И сделал это, прежде всего для себя.

Я крепко осел в Крыму. И никого значения для меня не было, что это где-то на периферии. Там есть среда, есть свет, пространство, море. Там сама природа, сам свет диктует жанр, если хочешь. В Москве с этим проблема. Но в Москве есть круг общения. В Крыму показать эти работы не так интересно, да и потом, что дальше? Там нормальная аудитория, люди проще. С восприятием того, что я делаю тоже всё в порядке. Но для развития нужно нечто иное. В этом смысле Москва как раз подходящий вариант. В Москве всё происходит иначе. Здесь особый зритель, более требовательный, что ли. Но в этом и смысл. Художнику полезно посмотреть на то, что он делает со стороны, пусть и более придирчивым взглядом. Дистанцироваться всегда в искусстве было полезно. Я же время от времени отхожу от холста, посмотреть на него с расстояния. Так сложилось, что я живу и работаю в двух пространствах, перекочёвываю между Москвой и Севастополем. Собственно, и то и другое, на мой взгляд, определяет очень многое в моих работах. Иногда заглядываю в Питер. Так что впечатлений тьма. Но основная работа собирается именно в Крыму.

— Ты мыслишь импульсом, реализуемом в каждом конкретном произведении. Отсюда логичен вопрос о твоём отношении с натурой, которая для большинства твоих коллег, да и для искусства в целом ушла куда-то на периферию творчества?

— То, что я делаю, не совсем прямая работа с натуры или с натурой, хотя сам понимаешь, Крым — место благодатное. То, что видит зритель, это скорее сплав работы с натуры, набросков, этюдов, просто наблюдений. То есть вполне привычная методика раскрытия образа. Я далёк от полного поглощения натурой. Мой экспрессионизм всё-таки лишён прямой увязки с потоками ветра и спонтанного жеста, молниеносной эмоции и прочее. Наверное, во мне говорит, хоть и неоконченное, академическое образование со свойственной ему системой отбора и логикой. Я сохраняю где-то в памяти впечатление от света, от пластики тела, от мимики, от движения. И чтобы всё это ярко передать, для меня необходимо уйти от натуры. 

Насмешники. 2015, холст, масло, 130×150 см

Натура это импульс, мотивация, но образ возникает как бы параллельно, на уровне сознания. То есть, то, что видит зритель, достаточно выверено и проработано, чистой экспрессии или письма alla prima у меня нет. Здесь опять моё академическое прошлое меня мобилизует, что ли. Скажем, когда я пишу портрет, то это вполне конкретный портретируемый, в котором всё заложено. Моя задача это всё увидеть. Для меня в большей степени человек раскрывается в пластике, даже его психологизм через неё выражается. Но эта пластика, нередко лишь первая ступень, может быть, мотивация. Я делаю массу набросков, массу расходного материала, прежде чем подойти к холсту. Для меня актуален конкретный и достаточно выверенный образ. Например, если пишу Афродиту, то это не значит, что я запросто могу обозначить, что это портрет девочки. Название для меня неглавное, его вообще может и не быть. Но образ должен быть выраженным и цельным. Поэтому для меня немалую роль играет знакомство с человеком, что позволяет работать, как говориться, «вслепую». Это объясняет и не столь широкий арсенал образов и портретируемых.

— А бывают ли моменты стопора перед тем, что происходит в современном искусстве? Пускай на уровне его практики. Как ты с этим уживаешься?

— Знаешь, комплексы на этот счёт у меня давно пропали, и навязчивых состояний на этот же счёт я не испытывал. Все эти разговоры о конце живописи и вообще искусства меня как-то не трогают. Это чистой воды спекуляции. Кругом полно отличных живописцев, которым есть что и кому сказать. Это вытеснение на периферию условно. Те самые пустоты, про которые ты говорил вначале, заполняются. Проблема действительно в качестве этого заполнения. Действительно, для серьёзной заявки очень часто этого качества не хватает. Но его же не хватает и в других направлениях. Там много очень странного, иногда страшного, но больше всего беспомощного. 

Игра. 2009, холст, масло, 150×140 см

Я рассматриваю вещь в себе, а не сопоставляю одно течение с другим. Если существует претензия на что-то, она должна быть обусловлена прежде всего качеством. Тогда всё станет на свои места. Кстати, художники, работающие в стилистике экспрессионизма, есть не только у нас, но и на Западе, на что мы постоянно ориентированы. Но надо понимать, что экспрессионизм, как стиль чрезвычайно вариативен и динамичен в своей проблематике и предпочтениях. Если не всё, то многое возвращается, а многое и не уходило. Экспрессионисты как были, так и есть. Их сейчас называют «нео-экспрессионисты», но ребята пишут, и стопора не происходит. Для меня это естественно, и я этим занимаюсь. Это «мой экспрессионизм», личный. И меня уже не мучают вопросы самореабилитации. Я такой как есть. Это не сразу возникло, но со временем стало моей опорой. Для художника, наверное, самое главное найти себя и не дёргаться.

— То есть твоё личное пространство, это, по сути, твоя самоидентификация как художника. То есть всё новое происходит внутри твоей системы, твоего «личного пространства», «личного экспрессионизма». Там же и возникает тематический ряд?

— Да, именно. Я не стремлюсь к разнообразию тем. Что-то перекочёвывает. Например, образы детей, портреты, античные персонажи. Из нового, например, меня, интересует пейзаж. Его не будет на этой выставке, но я хочу этим заняться в будущем. Я пишу то, что мне интересно и знакомо. Поэтому и пейзаж должен быть мне знакомым.

— Заимствуешь что-то?

— Не ворую, но подсматриваю. Люблю Базелица, американский экспрессионизм, молодого Рихтера, да и наших экспрессионистов. Смотрю, изучаю, любуюсь. Но копировать — вот это тупик. Особенно, когда есть, что сказать. Иногда, вертится в голове цитата, но куда нам художникам, пережившим постмодернизм без неё. Если что-то и возникает, то это умышлено. Как некая игра.

— Такой традиционный вопрос, насчёт реакции зрителей — вообще, тебя эта реакция волнует?

— Реакция зрителей для меня важна. Но я её, эту реакцию, не абсолютизирую. Мне важно мнение и простого зрителя, и профессионалов, важно, чтобы меня понимали. Я всё же, по натуре человек коммуникабельный, хотя круг общения у меня в Москве небольшой. Я неоднозначно отношусь к «тусовочности», но люди тебя забывают, когда ты долго не появляешься. Сегодня пребывать в жёсткой аутичности, наверное, неправильно. Но пустой трёп тоже не полезен. Раньше были сквоты и в Питере, и в Москве. Тогда это было интересно. Сейчас этого как-то не наблюдается. Народ поменялся, всё обросло коммерцией. Появились иные темы, как бы не об искусстве, а скорее, о его продюсировании.

— По-моему, находясь в ситуации арт-рынка, невозможно игнорировать сам факт коммерции. Она стала его активной составляющей. На чистой романтике далеко не уедешь, по-моему. Исподволь, конъюнктурность просачивается в саму ткань замысла произведения, она как бы там уже заложена, как эмульгаторы и консерванты. Хотя существуют художники, работающие без оглядки, без адаптивных добавок для гарантированной реализации на рынке. Удалось ли тебе найти что-то своё без этой самой оглядки на конъюнктуру.

— Жёсткой привязки у меня нет, да и не было. Иначе я бы занимался чем-то иным. С другой стороны, я не подвержен крайностям. На одних холстах и красках можно разориться. Но что касается коммерческой составляющей на уровне замысла, то у меня этого нет. Да, иногда закрадывается мелкобуржуазный «жучок», но, как правило, эти работы не получаются. У меня были заказные портреты, но я людям сразу говорил, что буду делать так, как я вижу, тогда и результат иной. Так что механизма зарабатывания денег я не освоил. Он как-то произвольно запускается по неведомым мне законам, но ГМО я не применяю.

Лада. 2008, холст, масло, 100×200 см