История одного дома

• Текст:Петр Корнишин
  23 мая 2019
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Размышляя о проблеме обитания в дипломной студии «Онтология дома» магистратуры школы МАРШ, я разработал «Фабрику обитания» — экспериментальный проект освоения территории по методу самопроизводимой структуры*. В основе проекта лежал вопрос поиска механизма, который позволил бы человеку, скинув «оковы» современного восприятия мира, самому определять особенности своего быта. Каким должен быть этот механизм, и какова роль проектировщика и потребителя в нем? Главные действующие лица — архитектор и человек — взаимодействуют на разных этапах и создают структуру для полноценного обитания. Одна из основных задач — определить ответственность: за что отвечает архитектор, а что создает сам житель. Где должна проходить эта тонкая грань взаимодействия, чуть отклонившись от которой можно вновь создать бесчувственное пространство или прийти к хаосу самостроя?

Ключевой образ Фабрики обитания

Определив ключевое направление проекта, я отправился на выбранное мною проектное место — в город Иваново, район бывшей деревни Дмитриево. Там, на берегу реки Уводь, в частной застройке в черте города у нашей семьи есть дом. Он был основным семейным жилищем до переезда в квартиру. Но даже став городскими жителями, мы не потеряли связь с тем местом — нас все время тянуло обратно. Проживая в квартире, эмоции обитания ощущались лишь в доме и его окружении.

Эмоции обитания

Приехав на место, я долго ходил по пустым зимним улицам, пытаясь уловить самые важные ощущения. Затем я отправился к нашему дому и там, стоя во дворе и озираясь по сторонам, понял, где взять ту часть механизма, за которую может отвечать человек. Ответ был у меня перед глазами — хаотичное, на первый взгляд, пространство, но, в то же время предельно выверенное до каждого мельчайшего элемента. Пространство, возникшее не по задумке архитектора, а сформированное жизнью и необходимостью. Детально изучив его, можно обнаружить естественные закономерности образования, и с помощью них в дальнейшем определить степень ответственности архитектора и человека.

Проектное место. Г. Иваново

Я сделал все необходимые замеры, но оставалось понять, как все это возникло и почему сложилось подобным образом. Мне предстояло приоткрыть занавес прошлого. Словно просматривая пленку кинофильма, вечером того же дня, за чашкой чая, мы с отцом сидели на кухне и вспоминали историю семей, проживающих в этом пространстве. Вернее, вспоминал он, по рассказам моей бабушки и старым фотографиям, а я записывал события и рисовал связанные с ними схемы. Получалось очень интересно, и вернувшись в Москву на следующий день, я по крупицам восстановил события в чертежах, стараясь не упустить самые важные детали.

Быстрые схемы изменений

Эта история состоит из шести ключевых этапов, каждый из которых отражает наиболее значимые события и связанные с ними изменения пространства. Начинается она в 1905 году, когда мой прадед со своей семьей переезжает в Иваново — в новое поселение, которое возникает рядом со старой деревней Дмитриево. На тот момент была застроена лишь одна улица, фронт которой формировался лицевыми фасадами домов. Участки были внешне открытыми, границы определялись столбами, вкопанными в землю на поворотных точках. 

Схема пространства, 1905 год

С помощью местных деревенских ремесленников мой прадед возводит небольшой сруб, состоящий из жилой части с печкой на две комнаты и холодным неотапливаемым двором для скотины. Между этими двумя частями располагаются холодные сени с крыльцом, через которые можно было попасть во двор, не выходя на улицу. Соседство человека и кормящего его животного, фактически под одной крышей, говорит о важной роли скотоводства в то время, вплоть до того, что животные находятся с человеком в одном доме. Подобное объединение говорит также об экономии строительных средств и влиянии фактора открытых границ участка — человек стремится держать все свое при себе. Внутреннее пространство жилой части мультифункциональное и делится всего на два помещения — кухню с печкой и спальню. Это разделение происходит не столько вследствие зонирования, сколько из соображений допустимого конструктивного модуля — максимальной длины бревна, составляющей порядка шести метров.

Фотография дома, 1905 год

Существенных изменений не происходит вплоть до послевоенного времени. Оставшись без родителей, старшая сестра (моя бабушка) берет в свои руки хозяйство и воспитывает двух младших сестер. Когда они вырастают и выходят замуж, к ним переезжают жить мужья. Встает вопрос о разделении дома, в котором теперь проживают три семьи и площади основного объема становится недостаточно. Принимается решение сломать неиспользуемый двор для скотины и из полученных материалов пристроить дополнительные части, в которых будут располагаться сени, хозяйственные помещения и кухни.

Схема пространства, 1952 год

Каждая семья формирует отдельный вход с крыльцом. В итоге получается трехчастная композиция, состоящая из квадратных в плане объемов примерно одинаковой площади, объединенных изначальной базовой частью дома. Следуя рациональному расчету «никто не должен быть обделен» ломается даже старая печь, из материалов которой строятся небольшие печки для каждой семьи. Три семьи — три печи — три центральных ядра одного дома. Интересным образом делятся комнаты с окнами, выходящими на уличный фасад. Здесь, в жертву рациональности, отдается эстетика — разделение происходит прямо посередине окна. Третья семья зонирует свое пространство в интерьере, отделяя кухню от жилой комнаты, и в экстерьере, строя рядом с домом угольный сарай и соединяя его с домом забором. Появляется момент «огораживания своего», хотя и в весьма незначительной форме. Остальная часть участка по-прежнему остается открытой.

Фотография дома, 1952 год

Спустя десять лет одна из семей решает строить отдельный дом. К тому времени поселение увеличивается и новый дом, становясь частью фронта одной из улиц, размещается с противоположной стороны участка. Семья из нового дома разбирает свою часть в старом, используя эти материалы для строительства. Словно живой организм, старый дом разделяется и дает начало новой структуре. При этом, от разобранной печи в стене остается дыра на улицу и комната, теперь принадлежащая нашей семье, проживающей в передней части старого дома, некоторое время не пригодная для проживания. Семья, заложившая принцип зонирования еще в старом доме, переносит эту особенность и в новое жилище.

Схема пространства, 1961 год

Встает вопрос о разделении земли. Изначально планируется делить участок так, чтобы у каждой семьи была своя территория с отдельным входом. Но в итоге деление происходит вдоль участка, при этом семья из нового дома огораживает свою территорию забором, а семьи, проживающие в старом, делят участок визуально по тропе, оставляя придомовую территорию общей. Такое продольное разделение, случайно или нет, позволяет сохранить связь двух домов, теперь визуально соединенных пространственной «нитью» — забором.

Внешние границы участка закрываются. Лишь со стороны главной улицы — перед старым домом — территория остается полуоткрытой, словно отражая постепенное движение человека к пониманию частного пространства и собственности.

Фотография дома, 1961 год

Следующие ключевые метаморфозы происходят с появлением детей и разведением мелкого скота. Увеличение количества членов семей влияет на зонирование помещений в старом доме — оно становится более дробным, и жилая часть отделяется от зоны кухни-столовой. Одна из семей возводит группу сараев с сеновалом на придомовой территории. Возникает необходимость огораживания хозяйственной части от огорода и улицы. Эта вынужденная мера способствует образованию двух новых пространств получастного характера, каждое из которых теперь в большей степени относится к одной из семей. Появляется момент взаимного транзита — соседние придомовые территории при старом доме используются для прохода в дом и огород соответственно.

Схема пространства, 1965 год

Обращая внимание на композиционные особенности разделения интерьера на помещения и участка на составные части, можно говорить об отсутствии самого понятия поиска композиции — все геометрические в плане построения происходят предельно рационально, опираясь лишь на жизненную необходимость и существующий контекст.

Внешние границы участка теперь полностью закрыты, хотя забор перед старым домом уплотняется — пространство все еще полуоткрытое и визуально связано с улицей.

Фотография дома, 1965 год

На следующий этап приходится пик метаморфозы, когда структура внутри участка (вокруг старого дома) усложняется настолько, что на плане становится сложно определить границы экстерьера и интерьера. Строятся новые сараи, структура и масштаб которых не уступают жилой части. Интересно, что пути движения человека проходят там, где осталась пустота — эти пути не закладываются изначально, а подчиняются уже сложившейся логике.

Схема пространства, 1976 год

Усложнение планировочной структуры отражается и на уличной фасадной проекции старого дома. Впервые с начала анализа, в этот момент времени возникает понятие фасадного абриса, который выглядит вполне композиционно завершенным. Эта завершенность достигается не композиционным расчетом, а скорее согласно интуиции строителя или, опять же, вследствие подчинения уже сложившейся пространственной логики.

Фотография дома, 1976 год

В 1986 году, наша семья, проживающая в передней части старого дома, переезжает в квартиру, в новый городской район, в двадцати минутах ходьбы от деревни. Жизненная связь с домом не утрачивается — там остается жить бабушка, а мы продолжаем держать скотину. На протяжении двадцати лет, почти каждый день, мы совершаем «ритуал пути» из квартиры в дом и обратно. Дом продолжает притягивать нас, а квартира, со всеми своими удобствами, выступает больше в роли ночлега, чем полноценного жилища. Постепенно динамика жизненных событий угасает и метаморфоза практически останавливается. Пространство застывает и изменения приобретают более локальный и пластический характер.

В 2016 году происходит последнее изменение. Мы покупаем вторую часть старого дома, пространство очищается от ненужных теперь хозяйственных построек другой семьи, происходит визуальное объединение двух участков в один. Семья из второго дома переезжает в квартиру, ее опустевший дом ветшает, а огород зарастает высокой травой.

Схема пространства, 2018 год

Суммируя итоги исследования, я определил следующие важные параметры. Дом начинается с духовного центра, в случае моей истории — это печь. Вокруг духовного центра возникает базовый модуль, который задает конструктивную систему и формирует само понятие жилища. Этот модуль не изменяется — он несет сущность дома через время, закрепляя его на местности в ландшафтном и культурном контексте, и собирает в себе, словно компьютерный чип, память обитания. Модуль с духовным центром располагается на участке определенного размера с фиксированными границами.

Подчиняясь этим трем элементам — центру, базовому модулю и участку — происходят все дальнейшие метаморфозы. Они основываются в своем начале на четкой рациональности. Момент «придумывания» отсутствует, в нем нет необходимости — сам человек искренен в порыве строительства «своего для себя». 

При этом может показаться, что подобное хаотичное пространство лишено геометрической красоты, свойственной «придуманной структуре», но эстетика тут как раз и заключается в идеальной спонтанности.

Оболочка дома, реагируя на новые обстоятельства, динамично меняется вокруг базового модуля, который остается статичным. Это движение происходит вплоть до границ участка, при этом структура усложняется настолько, что незаполненными остаются лишь незначительные пустоты. Порой эти пустоты имеют минимальные размеры, необходимые лишь для прохода человека.

Фотография дома, 2018 год

Размеры всех других пространственных элементов, в экстерьере и интерьере, также подчинены логике рациональности. Человек использует собственную систему измерения, суть которой заключается в минимальной необходимости определенного размера, будь то проход между сараями или высота потолка жилой комнаты.

Другим не менее важным моментом является стремление человека к максимальному использованию всех имеющихся строительных материалов, размеры и форма которых бывают весьма случайны. Эта вынужденная расчетливость обогащает пространство сложной фасадной пластикой, органический рисунок которой невозможно создать намеренно.

Схема фасадной пластики

Завершив свой графический анализ, я развернул рулон кальки с чертежами на полу — передо мной была настоящая схема обитания. Тщательно вычерчивая этот жизненный рисунок, шаг за шагом, я как будто прошел этот путь вместе с домом и его жителями, касаясь самых тайных моментов, спрятанных в истории.

Применив полученные константы, я определил механизм «Фабрики обитания», основанный на архитектурных правилах и ответственности человека. Архитектор, в моем случае, формирует базовую систему, каркас, на который наслаивается «ткань» жизненной архитектуры. Какой будет эта «ткань» — предугадать невозможно, но для исключения излишней хаотичности архитектор также закладывает набор правил и дизайн-код, основанные на особенностях проектного места — его истории, культуры и контекста.  

Архитектор, на мой взгляд, чаще всего увлечен проектной деятельностью, он замыкается в своем внутреннем творческом мире и забывает о самых простых вещах, необходимых человеку. Иногда нужно просто оглянуться вокруг, чтобы увидеть эти настоящие константы бытия, правильно считать их и применить в симбиозе со своим творческим порывом.

Будет ли верным подобный механизм, покажет лишь время и опыт. Но даже если результат взаимодействия архитектора и человека не всегда будет положительным, то стремление к нему — это уже процесс обитания, того обитания, право на которое имеет каждый человек.

*2017–2018 годы; Преподаватели: Джеймс О Брайен, Джозеф Ван Дер Стин; Ассистенты: Оят Шукуров, Михаил Микадзе

• Графика:Петр Корнишин