Гимн теллурическому сознанию, или Эксперименты Рауля Бунсхотена

• Текст:Елена Михайловна Бизунова
  27 мая 2025
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Рауль Бунсхотен«Почва земли — это кожа земли. На ней, на этой почве и возникает горизонт. Этот изначальный, постоянно изменяющийся горизонт и является движущей силой всего содержимого архитектуры. Горизонт — это иллюзия. Как известно, он удаляется по мере приближения к нему, на пути цементирования, утверждения мысли, и, вполне возможно, что исследование этой причины может послужить одновременно и причиной распада земли. Вероятно, какая-то форма замещения при перестановке фигур существует. Мы же на самом деле только открываем знакомое «окно», заменяя горизонт уютом и удобством обихода. После поступившего приглашения открыть выставку в Доме архитектора в Москве, подспудное желание осветить этот аспект выросло до реальной возможности — впервые представить на обозрение "сконструированный горизонт" (очень каверзную штуку) в ощутимой форме, когда кусочек кожи земли застынет в удобном виде для этой формы».

Перечислим и предметы — экспонаты выставки.

Дверь, стол А и стулья, стол В и стулья, окно А и свет, окно В и свет, комната А, кровать А, комод, кровать B, ночной столик, комната В, комната C, комод игр, трехколесный велосипед, игрушки.

Чувство земли и горизонта неотделимо от человека. Это глубинный архетип сознания. И когда обитатели городов лишаются его, то психическому самочувствию, а может быть даже и физическому здоровью наносится незаметный, на первый взгляд, но от этого не менее существенный ущерб. Человеку необходим горизонт, необходима соразмерность масштабу земли, необходимо постоянное подтверждение не только духовной, но и самой что ни на есть материальной вещественной связи с ней.

Экспозиция голландского художника «Кожа земли. Распад в 15-ти частях» необычна. Она представляет собой результат архитектурного исследования, а значит, и проектирования горизонта и связанного с ним пространства и вещества земли. Выставка служит одновременно лабораторией, учебным классом и святилищем приобщения к тайне пространственности.

Это не просто приглашение, но мощный призыв войти в контакт с землей, совершить хтонический ритуал. Отсюда — гиперболизация форм, массивная тектоничность объемов, изобильная весомость материала и однозначность тяжелого серого бетона, испещренного рельефной складчатой фактурой. Старая, грубая кожа земли, истерзанный невзгодами покров, раздираемый напряжением многотрудного и многовечного земного существования. Отсюда — полумрак тусклого пещерного освещения, выхватывающего из темноты громаду то одного, то другого предмета. Через вызывающую неуклюжесть форм проступают обычные вещи. И все же поначалу трудно отделаться от ошеломляющего впечатления неразберихи и необязательности происходящего.

Каждый предмет вознесен на разномастные и разновеликие колеса. Только тронь — и все сразу поедет, покатится, оживет. Жутковатое (но только на первый взгляд) собрание каменных изваяний, являющихся то в облике привычных вещей, то в переменчивых формах застывающей лавы. Словно не выдержав условностей обыденного одомашненного разума, земная поверхность утратила свою прочность, пришла в движение и прямо на глазах принялась разваливаться на части. Плененные стереотипами сознания, по сюрреалистическим законам сновидений, куски земляного покрова принимают привычные формы «почти» кроватей и стульев, комодов и окон, детских игрушек и дверей.

Бетонно-панельные прямоугольные привычки взращенного квартирным уютом сознания вступили в борьбу со стихией земли, в противостояние с напряжением кривизны горизонта.

В замедленном темпе, буквально на глазах, разворачивается молчаливая, тяжеловесная, местами угрюмая, но все же просветленная (несмотря на окружающий полумрак) сцена. Можно почти слышать глухие стенания искаженных пространственными деформациями монстров, а на самом деле просто неуклюжих, а порой трагически элегантных жертв земляного распада. Слышать хриплый треск и скрежет ломающейся земляной твердыни. Виной всему — конструирование горизонта. Его болезненное и тяжкое вхождение то ли в пространство человеческого мира, то ли в земляную толщу. Горизонт разверзается трещиной, насквозь пронизывающей земляную поверхность.

Все происходящее заключено в пространство «домашнего поля», очерченного черным жирным пунктиром 11X30,5 м по периметру выставочного зала. Кожа земли — все же достаточно плотная субстанция, и ориентация в ней довольно затруднительна. Поэтому привычнее прирученное «пустое» пространство геометрических ограничений. Предметы рождаются и обретают имя на пересечении земляной поверхности с горизонтом. Это маленькие эпицентры взрывающегося и застывающего в мебелеобразных формах пространства.

Вхождение в дом начинается с двери. Именно через эту «кровоточащую рану дома» горизонт и увлекаемая за ним земная масса проникает в чрево комнат. Неистово напряжены поверхности. Пространство буквально раздирает привычные формы человеческого жилья. Дверь — две узкие вертикально кренящиеся доски — трещит по швам, срываясь с петель и едва сдерживая напор внешнего мира. Необъятные размеры происходящего рвут пуповину привычных связей, остается лишь зыбкая реальность атмосферной петли (небольшой кубик на стальной проволоке), разделяющей внешнее и внутреннее, земное и домашнее.

Прямо за дверью, влево наискосок, два ложа. Одно откровенно приняло выпуклую форму небосвода. Земля подчинилась своему властелину. Сон-хаос спрятан от внешнего мира, но где? В том же пространстве внешнего мира. Второе ложе — антипод с покосившейся вогнутой земляной поверхностью — «двуспальное ложе безумных». Недалеко кубик ночного столика. Он же светильник, напоминающий прямоугольный прожектор, направленный в небо.

Жилище, содрогаемое конвульсиями деформаций земного горизонта, — не только поле варварских сцеплений диких сил. Есть место, где можно предаться чувству земли или медитации по поводу превратностей горизонта. Это «маленький алтарь» комода. Уплотненный кусочек земляного мрака с вырывающимся наружу светом. Зияющее нутро высвечено, как у ночного столика, матовой, расчерченной в тонкую клетчатую сеть поверхностью стеклянного днища. На крышке, образованной фрагментом земляной кожи (месиво бетона со впаенным в него бетонным же мусором), глубокая рваная рана. Едва проступают символы на тонкой коже подземного святилища.

Центральная группа сюжета — не столь привычно узнаваема. Это два окна, занавес и загадочная «коробка света».

Странно изысканное огромное окно-парус на высоких легких спицевых колесах. В усилии сдвинуть с места хотя бы на миллиметр сопротивляющуюся тяжесть инерции оно «выпучивает беременные глаза». Коробящаяся, глинисто-золотистая (самый яркий по цвету предмет), словно кусок оторвавшейся кровельной меди, сшитая из кусков поверхность оконной рамы со свободно откидывающимися «фрамугами».

Между окнами — «коробка света». Быть может, это главный персонаж происходящего. Энергия земли излучает свет, и он прорывается наружу, соединяясь с внешним светом. Свет рождается от тьмы и свет рождается от света. А чтобы не очень било в глаза, можно задернуть занавес. Его огромные тяжелые складки словно затвердевшая окалина на поверхности остывающей лавы. Темной корой покрывает занавес свет света. Массивные рельефы грубой ткани напоминают пустынно-гористый земляной покров, когда-то увиденный с высоты. «Коробка света» неотделима от «подоконника влюбленных» — двух крохотных сиденьиц, обращенных друг к другу. Все вместе напоминает укромный дзот или путешествие в маленьком купе дальнего поезда с наглухо задраенным окном.

Правая часть жилища обнаруживает свои проблемы. Стол — привычная доминанта комнаты с прислуживающими ему стульями. Он стремится к утверждению собственной власти во что бы то ни стало. Это требует немалых усилий. Измученный постоянным напряжением, стол едва удерживает стабильность. Но вот случилась истерика, маленькое вулканическое извержение. Все смещено, опрокинуто. Это место конфликта, нежелания то ли покориться, то ли покорять. Рядом со столом — «подсобное помещение». Это плита, производящая впечатление монолита, если бы не три небольших отверстия. В них, конечно, можно заглянуть, но внутри темно и невозможно что-либо разглядеть. Тайник тайн, надежно охраняющий свои секреты. На стенах кладовой проступают символы. Быть может, их смысл будет когда-нибудь разгадан, а может, останется погребенным в каменном саркофаге.

Но как же остаться без игры даже в суровом теллурическом мире? Для этого приспособлен покосившийся голубоватый комод с проступающими в нем загадочными предметами — расколовшимся валуном, гигантскими каменными счетами, «крыльями ангелов», похожих на хрупкие кусочки скорлупы. Только намеком обозначены игровые сюжеты. Вольно их интерпретировать. Но игра не без умысла. Переходя от одной поверхности к другой, оттолкнувшись от большой грубой игровой доски можно перебросить тяжеловатые каменные костяшки. После чего кожа пальцев будет отблагодарена соприкосновением с гладкой округлой поверхностью священных атрибутов.

В жилище нет детской комнаты, но есть следы присутствия детей. По краю комнаты в беспорядке разбросаны игрушки — куб, пирамидка, собачка такса, кирпич. И — это не пустяк — небосвод, а по виду подзорная труба на колченогих подставках со слегка треснувшей обшивкой. Понятно, что воспитание чувства земли и сопутствующего ей горизонта немыслимо без тщательного подбора учебных пособий. Игра не шуточное дело. Особенно привлекателен «велосипед» — трехколесный шар-ядро. Толкая его, невозможно не научиться соединять прямолинейную поверхность пола с изогнутостью земного горизонта.

Осталось два неразгаданных предмета в левой и правой сторонах жилища — две гигантские конструкции, напоминающие транспортные контейнеры для дальних перевозок. Их можно расценить как намек: хотя все остальные предметы довольно хорошо узнаваемы и их назначение до банальности привычно, они помещены не в малогабаритный интерьер обычного жилища, а в проявленное земным горизонтом пространство. Видимые формы — результат конструирования горизонта. Демонстрационное помещение не исчерпывается представленной в нем меблировкой. Пространство теллурического дома самоценно, а потому может быть изъято из обыденного безгоризонтного существования. Есть более совершенное и выразительное средство для воплощения пространства комнаты, чем сама комната. Обычно жилище в его до скуки знакомом виде наблюдается изнутри. Здесь же предлагается пройтись по ту и по другую сторону. Все пространство внутренней площади забрано в высвечиваемую щель, образованную двумя сшитыми панелями. Это физическое воплощение границы. Огромная скрепа, прорезанный до светящегося основания блок. Это комната в комнате, пространство в пространстве, эпицентр всего происходящего, названный автором синекдохой, то есть повтором, воплощением большего через его часть. Свет в глубокой расселине тот же, что и высвечивал алтарный комод и ночной столик. Все это близко друг к другу расположенные предметы. Проходя через источающую свет глубокую расселину, можно каждый раз с замиранием сердца пережить чувство преодоления хлипкого мостика, перекинутого над бездной, на дне которой, быть может, тускло пробивается свет человеческого жилища.

Граница — довольно шаткое сооружение. Ее не только трудно преодолеть, но трудно и соорудить. Не надо повторов. В правой части жилища горбится другая, не состоявшаяся синекдоха, напоминающая плотно захлопнувшиеся створки огромного прямоугольного моллюска. Не надо дополнительных ран на и без того истерзанном теле земли. Граница все же больше разъединяет, разваливает пространство, чем соединяет его. Трещина может оказаться слишком глубокой. Как бы не провалиться в преисподнюю. Не надо лишних экспериментов. Не случайно вторая несостоявшаяся синекдоха — лишь «неукомплектованное пространство бытия» — разрушает инструмент испытаний (пыток) пространства, превращая его в сваленную в сундук груду поверхностей.

Рассматривая предметы, нужно все время помнить о коже земли. Ее грубая серая складчатая поверхность — залог реальности происходящего. Метаморфоза свершилась: участники давно уже в плену — не просто в чреве, но в самой толще земляной кожи. Дом-кора, дом-оболочка. Древнейшая интуиция, связывающая архаические предощущения с просветленным биосферным сознанием.

Не будем наивными. Романтические аналогии на эту тему все равно окажутся слишком легковесными и поверхностными. Разговор идет всерьез, с пространством шутки плохи. Нужно либо принять правила игры (жизни) до конца, или уж не ввязываться в это дело. Все делается совершенно добровольно. Не лучше ли остаться на берегу, чем поселиться на шатких стропилах дома-моста над бездной расселины. «Кожа земли» как священный тотем обладает магическим свойством открывать двери и сообщать имена. Это приглашение отправиться в путь — пересечь горизонт, войти в него, быть с ним.

Спотыкаясь и подворачивая ноги, наталкиваемся на взрыхленное горизонтом пространство. Каждый предмет — препятствие — небольшой, но весомый изъян, порча гладкой земной поверхности. Будьте осторожны. Невзрачный на вид бетонный артефакт может оказаться началом глубокой расселины, в которую можно провалиться. И неизвестно, есть ли там дно или все это плод расшалившегося воображения. Выдумка. Провокация. Неясный блик от простого осколка бутылочного стекла, валяющегося на замусоренной земле.

Олицетворенные объекты — игра случая или закона. Все неустойчиво. Смена ракурса, и вот уже начался распад. Намек на единство сменяется фактом разъединяющего движения. Но все же память зафиксировала след события в земляных скульптурах. Кожа земли, как и человеческая кожа, удерживает форму. Переосмысленное сконструированное пространство беспрепятственно проникает в домашнее лоно квартирного уюта, становясь причиной распада и одновременно сплавляя все воедино.

Распад, как известно, не происходит мгновенно. На это требуется время. Поэтому кроме фиксации места необходима точность во времени. Самый неуловимый процесс, происходящий в коже земли, становится реальным, он обретает определенность, пускай только на мгновение. Пространство, соединяясь с земным веществом по правилам игры, программно, начинает плодоносить. А существо, не успев родиться, попадает в колею распада. Все приходит в движение. Начинается исход — крестные муки земли. Ее кожистые лоскутья уже не в силах прикрыть зияющие раны обнаженного пространства, хотя и спаянного «домашним полем», хотя и направляемого горизонтом. Исходная первоматерия пропитывает формы, озвучивая их имена. Явленное перестает быть тайной. Все предметы сцеплены бытовым общежитием. Вкупе они образуют дом. Не будем спешить с разграничениями и размежеваниями. Погрузимся в воспоминания, отдадимся потоку ассоциаций.

Из земли выйдешь, в землю уйдешь. Проникнемся еще раз ощущением кожи. Правда, эта одежда несколько тяжеловата. Но одновременно гибка и подвижна. Испещренная следами пыток, она еще и изборожденная испаханная плоть. Она изменчива. Разнокалиберные колеса, подведенные под каркасы земляных вещей, то ли должны усиливать, то ли сглаживать эти неровности. Но в любом случае они будут передавать непрерывное дыхание земляной толщи. Вспахивание как акт связи устойчивого и переменчивого, надежды и отчаяния. Волнообразное поле упирается в рассеченный горизонт. Преодоление поверхности земли уподоблено движению рук, перемещающих привычные предметы на плоскости стола. Память рукотворного движения порождает формы пространственного существования. Происходит только замена масштаба. Конечно, можно слегка дотронуться рукой до этих, вызывающих тайный трепет чудовищных изваяний, неосознанно стремясь подтолкнуть, передвинуть мебель, столь заманчиво поставленную на колеса.

Но нужно быть осторожным.

Все неустойчиво и может придавить многотонным весом.

Попытка «конструирования горизонта» воплотилась в зримых формах. Но архитектурное исследование можно повторить еще и еще раз. Ведь инструмент, позволяющий овладеть земляным миром земного горизонта, найден. Конечно, это теллурическое сознание.

На обложке статьи Рауль Бунсхотен на одном из мероприятий ANCB Aedes Metropolitan Laboratory.