«Это был творческий пир!»

• Текст:Владимир Белоголовский
  14 января 2020
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Поговорим теперь о Дворце пионеров — вашем первом проекте, который смело можно назвать модернистским. В 2006 году вы показывали мне это современное и по сегодняшним меркам произведение. Расскажите, как все начиналось.

— Это был творческий пир! Такая работа, в таком месте, в такой компании! Подарок судьбы! Архитектурный совет отклонил работу других авторов, и главный архитектор Москвы Иосиф Ловейко объявил конкурс. К тому времени Егерев перешел в мастерскую Соболева, к нам приобщили еще Владимира Кубасова, и три авторитетных консультанта — Каро Алабян, Иван Соболев и Юрий Шевердяев были приставлены к молодежной команде и сослужили ей добрую службу. Сроки были коротки, а три варианта, которые мы сочинили, требовали решительного выбора. Первым определился Алабян, и все с ним согласились.

У макета московского Дворца пионеров. Слева направо: В. Кубасов, Э. Лихтенберг, И. Виноградский, И. Покровский, М. Хажакян, Б. Палуй, Ю. Ионов, Ф. Новиков, А. Половников

— Чем отличались эти варианты?

— Отличались они функциональной структурой здания, которое стояло на том же месте. В одном случае к нему примыкали спортивные залы, в другом они встали вдоль Воробьевского шоссе. Последний сочли предпочтительным. В нем выразительней был образ главного здания и четко сложилось зонирование функций. Четыре конкурсных проекта были выставлены в зале Моссовета — молодежной бригады мастерской Бориса Мезенцева, «учащихся» мастерской­-школы Жолтовского, проект группы Хажакяна, спровоцировавший конкурс, и тот, что представили мы. Архитектурный совет отдал предпочтение нашему решению, приняв его «за основу». По территориальной принадлежности участка нас перевели в мастерскую Мезенцева, Ловейко приобщил к нашей группе ведущих авторов проектов-соперников — Бориса Палуя и Михаила Хажакяна, а Юрий Ионов стал конструктором Дворца.

Заглянув к нам, Мезенцев сделал несколько замечаний, попытался что-­то предложить. Как тут быть? Трое из нас — Егерев, Палуй, Покровский — его ученики. Обратились за советом к Алабяну. Каро Семенович приехал и, выслушав суждения коллеги, с присущей ему твердостью сказал, что все тут правильно и пересмотру не подлежит. И тем навсегда утвердил нашу автономию. Вскоре выяснилось, что та встреча с Алабяном была последней. Наш мудрый консультант отошел в иной мир.

Генплан комплекса московского Дворца пионеров. 1 — главный вход; 2 — площадь парадов; 3 — место пионерского костра; 4 — флагшток; 5 — главное здание с концертным залом; 6 — спортивный корпус; 7 — крытый спортивный манеж; 8 — крытый плавательный бассейн; 9 — стадион; 10 — спортивный павильон стадиона; 11 — каскад прудов; 12 — зона аттракционов; 13 — корпус юных натуралистов с оранжереей; 14 — хозяйственный блок; 15 — зеленый театр; 16 — кольцевая автодорога; 17 — зона юных натуралистов; 18 — зеленый партер для игр; 19 — юго-западный вход 

Исполком Моссовета рассматривает готовый проект. Кто-­то из членов столичного ареопага недоуменно спрашивает: «Разве это Дворец? Мы что, не знаем какие бывают дворцы?». И тогда Ловейко решительно парировал: «На этом примере мы научим вас понимать новую архитектуру!». Засим началась стройка. Как это было интересно! Дух обновления, царивший тогда в творческой среде, побуждал нас ко всяческим новациям и экспериментам. Мы и в себе преодолевали инерцию профессионального мышления. Едва ли не в каждом решении мы ощущали себя первопроходцами и, по большей части, действительно ими были. Надо сказать, что работала наша команда на редкость дружно. Споры, конечно, были жестокими, но ссор ни у кого ни с кем не возникало ни разу. И хотя у каждого было свое поле деятельности, шел постоянный обмен идеями, который мы называли «перекрестным опылением». Это вообще была уникальная ситуация.

— Что побуждало вас к новациям, почему вы стремились к новому?

Перспектива площади парадов

— Это время, не случайно получившее название «оттепели», в самом своем воздухе содержало нечто, требующее новизны. Тогда во всех сферах культуры нашлись лидеры, названные потом шестидесятниками, — в театре, в кинематографе, в литературе и музыке, в изобразительном искусстве. Должно быть, мы явились как шестидесятники архитектуры. Во всем этом присутствовал некий элемент идеализма, наивной веры в возможность перевоплощения советского режима в то, что позже было названо социализмом с «человеческим лицом». Надежды не оправдались, а советский модернизм, тем не менее, утвердился на многие годы.

— На какую архитектуру вы ориентировались? Какие модернистские примеры были для вас ориентирами?

— Я так отвечу на ваш вопрос. Мы не ориентировались на какие-­либо конкретные образцы. Решение генерального плана, архитектурные формы своего Дворца мы извлекали из конкретной ситуации, из функциональной сущности слагаемых комплекса. Но это не значит, что мы не использовали зарубежный опыт в каких-­то частных элементах здания. Посмотрите на то, как шел процесс проектирования. К примеру, корпус аудитории, расположившийся на левом краю композиции, поначалу имевший очевидный адрес, обрел затем свою оригинальную форму. Вы вообще не найдете здесь «цельностянутых» форм. Мы это себе не позволяли. А в каких-­то фрагментах и деталях прямые ассоциации, конечно, есть. Например, купола зимнего сада сделаны нами по схеме Букминстера Фуллера, а в аудитории устроено зенитное освещение с круглыми иллюминаторами на кровле, которые Аалто применял задолго до нас в библиотеке Выборга. Некоторые приемы отделки мы подглядели в зарубежных постройках — тут скрывать нечего — нормальное дело. Всякий новый материал, прием или техническая новинка распространяется по миру. Разве не так? Но и собственных новинок хватало.

Здание концертного зала

Парковый фасад

— Как проходил процесс работы, как вы работали? Как вам удавалось менять решения, переделывать уже утвержденное?

— Мы располагались на своей площадке в некотором удалении от людских глаз, и сам Дворец тоже был в удалении от красных линий. Что мы там делали, издали никто не видел, и никто не вмешивался в этот процесс. Мы что­-то пробовали и не получившееся, случалось, ломали, строили модели, пробовали разные приемы отделки, словом, экспериментировали с неподдельным удовольствием. Стройка продолжалась без малого четыре года, и практически все это время мы вели проектирование. К примеру, входного козырька с монументальной скульптурной композицией «Музыка» в корпусе концертного зала не было в проекте даже за год до завершения Дворца.

Почти построенная неудачная лестница в том же здании была нами сломана и сделана иначе и т. д., не говоря уж о частных вопросах отделки интерьеров. Последний год строительства мы с Ионовым вели постоянный авторский надзор и многие вопросы решали «по месту» даже без чертежей. Это было интересное, увлекательное и живое дело, требующее немедленных решений множества творческих проблем, неминуемо возникавших на таком объекте.

— Получается, что вы строили не по утвержденным чертежам?

— Не отрицаю. Что было, то было.

Панно «Вода»

— Как сочеталось во Дворце стандартное и индивидуальное? Что конкретно было в нем новым?

— Мы широко применяли стандартные конструктивные элементы там, где это не вступало в противоречие с нашим замыслом. Стены были из стандартного кирпича, перекрытия клубных корпусов из стандартных ж/б плит, как и перемычки над оконными проемами, и т. д. Но лицевой кирпич мы придумали свой. Мы и стандартное переделывали по-своему, сделав отверстия для плафонов в вафельных панелях для потолка концертного зала. А 12­-метровые плиты перекрытий анфилады парадных помещений главного линейного корпуса были впервые сделаны для Дворца и потом стали стандартом. А там, где нам это было нужно, мы делали монолит, где нужно, металл, и т. д. Но прежде всего новой была сама композиция, решение генплана и положение здания на участке (разве так ставят дворцы?). Я хорошо помню то острое ощущение новизны всего комплекса, которое явилось в законченном объекте к моменту его открытия. Честное слово – это было красиво! Новое «с иголочки» здание, стоящее на зеленом ковре площади парадов, стадион, пруд, парк, окружающий Дворец, монументальные работы художников и скульпторов – это тоже было внове. Я бы мог еще кое­-чего сказать, но ведь и без того мой ответ можно посчитать нескромным.

Чтобы несколько сгладить это впечатление, признаю, что во Дворце были и ошибки, и профессионально наивные решения. Что­-то не выдержало испытания временем. Сорок шесть лет прошло с момента открытия! Какие-­то конструкции и детали заменялись, и не всегда на благо. Новые витражи имеют более частый шаг, утрачены их активные горизонтальные членения, крайне неудачны входные двери. Некоторые «новинки» декоративного оформления никак не украшают здания. Следы многолетней эксплуатации тоже его не красят. Впрочем, это уже другая тема.

— Сегодня архитектурные проекты отличаются большой сложностью и их проектирование часто выходит из­-под непосредственного контроля архитектора. А кто вам помогал с ландшафтом, освещением, конструктивными вопросами, в подборе материалов и так далее?

Во всех смежных разделах проекта с нами работали высококвалифицированные специалисты мастерской и профильных отделов «Моспроекта». Если это требовалось, мы привлекали консультантов. В том числе и по ландшафту. Но мы контролировали весь процесс и все частности стремились подчинить целому. В конечном счете это удалось.

— Как была воспринята ваша работа — коллегами, обществом, властью? Расскажите о церемонии открытия.

— Дворец еще не был завершен, а уже туда тянулись экскурсии. Случалось, заезжали и выдающиеся зарубежные мастера. Я водил по комплексу великого Алвара Аалто и Лучио Коста — того, кто нарисовал генплан города Бразилиа. Осмотрев здание, он похвально положил руку мне на плечо и спросил, сколько мне лет. Мне было тридцать четыре.

А потом состоялась праздничная церемония открытия. Был солнечный день 1 июня 1962 года. Был парад, фанфары, торжественный подъем флага и, что тоже немаловажно, Хрущев, разрезав ленточку и пройдя весь комплекс, сказал с трибуны площади парадов доброе слово о нашем Дворце: «Хорошо, очень хорошо вы все тут сделали. Мне очень нравится выдумка архитекторов и художников... Это сооружение я считаю хорошим проявлением мастерства и архитектурно­-художественного вкуса... Думаю, что в оценке таких сооружений трудно достичь единого мнения. Кому-­то нравится, кому­-то не нравится. Но мне нравится ваш Дворец, и я высказываю вам свое мнение». Было много похвальных рецензий в профессиональной и общей печати. Это был успех!

А еще был потешный случай с зеркальным трюком...

Хрущев очень непосредственно реагировал на все, что ему показывал Игорь Покровский, — он вел его по парку и Дворцу. А войдя в фойе концертного зала и увидев огромную зеркальную стену, вдвое увеличивающую пространство, выслушав авторскую аргументацию этого решения, он воскликнул: «Жулики!». Звучало это одобрительно.

— К моменту окончания Дворца вы полностью ушли от классического проектирования. Когда произошла перестройка сознания и было ли ощущение, что назад дороги нет?

— Перестройка сознания была процессом и, как я говорил, довольно длительным. Ощущение бесповоротности пришло с проектом Дворца и не ушло по сей день. Хочу сказать, что такое возможно лишь однажды в жизни. Тот, кто меняет творческую ориентацию вторично, тот предает себя.

— Считаете ли вы важным изучение классической архитектуры сегодня и почему?

— Безусловно. Это основополагающая часть профессиональной культуры.

Феликс Новиковархитектор«Работа над этим проектом велась в период решительной смены творческих ориентиров советской архитектуры, и в этой связи интересно показать эволюцию проекта — его планировочных и объемных решений — в последовательных стадиях проектирования: в конкурсном варианте, на стадии эскизного проекта и, наконец, в окончательном виде. С этой целью в иллюстрациях приводятся планы и фасады трех этапов проектирования. Они показывают, как постепенно преображались элементы планировочной структуры, определялись объемное решение, ритмический строй фасадов, должный масштаб детского сооружения»

План 1-го этажа (конкурс)

План 1-го этажа (утвержденный проект)

План 1-го этажа (реализованный проект)

• Фото:предоставлены Феликсом Новиковым