Драматургия пространства

• Текст:Виктор Логвинов
  10 апреля 2017
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

«Здесь архитектура и пластика служат созданию свободного текущего пространства, которое является дыханием сооружения, где рождаются ритмы, пропорции, расстояния, масштабы, целый лабиринт образов. Это полифоническая среда, взаимосцепление "человек — архитектура — природа"».

Илья Чернявский

 

Очевидно, что каждый архитектор обязан найти в жизни своего «УЧИТЕЛЯ», уважение и верность к которому можно хранить всю жизнь, передавая это пламя дальше по эстафете поколений — во тьму истории, «Чтобы свеча не погасла». Таким учителем для меня стал Чернявский.

В марте 1977 года, меня, молодого ГАПа, движимого тем самым любопытством и пришедшего устраиваться на работу в знаменитую мастерскую № 7, Илья Зиновьевич пригласил провести вместе с ним неделю в недавно построенном пансионате «Вороново», в котором он, не избалованный семейным комфортом, намеревался встретить свой шестидесятилетний юбилей.

Впечатления, полученные за эту неделю, врезались в мою память на всю жизнь. Прошло сорок лет, но я в деталях помню все, что видел и слышал от Мастера. Несмотря на то, что за плечами у автора этих строк к тому времени были уже победы в нескольких всесоюзных конкурсах и солидный опыт крупного экспериментального строительства, то, что удалось понять и прочувствовать, позволило буквально заново открыть возможности, силу и гуманность архитектурного искусства.

Почувствовать и понять архитектуру по фотографиям и чертежам просто невозможно, как невозможно почувствовать искусство театра, прочитав текст пьесы, либо услышать живую музыку, читая ноты отдельных партий. «Застывшая музыка» архитектуры оживает только в процессе движения человека в организованном архитектурой пространстве, причем архитектура, в отличие от других искусств, действует сразу на все органы чувств погруженного в нее человека.

Вид санатория из парка со стороны пруда

Только в движении раскрывается фабула, коллизия и интрига настоящих произведений архитектурного искусства, как это случилось в крупномасштабных сложных пространственных построениях пансионата «Вороново». В этом отношении здание предоставляет абсолютно уникальные возможности погружения в чувственные образы архитектуры.

Интрига, без которой не может обойтись ни одно произведение искусства, начинается еще на дальнем подъез­де к пансионату. С плотины Большого пруда неожиданно открылся дальний вид на сложный комплекс зданий, белым силуэтом выделяющийся на фоне черного леса. Мощные горизонтальные террасы, монументальными ступенями спускающиеся к глади пруда, с висящей над ними белоснежной массой общественного корпуса, создавали сложную композиционную игру с вертикалями убегающих вдаль пилонов спального корпуса.

Хотелось внимательнее рассмотреть эту необычную, сложную архитектуру, понять ее интригующую гармонию, но через минуту занавес, как в театре, неожиданно закрылся — пансионат скрылся за темной стеной елового леса, в глубь которого ушла дорога. 

Объезд территории пансионата, в темно-зеленом коридоре леса, занял несколько минут, но это время было временем нетерпеливого ожидания чего-то необычного и прекрасного, что должно вот-вот открыться за очередным поворотом дороги.

И ожидание это было вознаграждено в полной мере. То, что открылось на небольшой уютной поляне перед главным корпусом, было совершенно не тем, что можно было ожидать от мимолетного вида комплекса со стороны пруда. Амфитеатр поляны, окруженный с трех сторон стеной темного леса, с четвертой стороны закрывался от пруда простым прямоугольным «занавесом» фасада общественного корпуса, вертикальные пилястры которого создавали ощущение колеблющихся складок легкой ткани занавеса. Ритм вертикальных пилястр при этом подхватывал ритм деревьев окружающего леса.

Занавес этот, как белая простыня, не имел никаких деталей, кроме маленького кубика выступающего окна, напоминающего значок или эмблему театра, обычно украшающего занавес сцены. Однако этот театральный занавес был приподнят, не доходя до пола сцены — земли, оставляя тонкую горизонтальную щель, затягивающую взгляд зрителя, заинтригованного вопросом, что там за занавесом.

Пансионат Вороново. Московская область. Фото 1966–1974 годов

Интрига эта не только не развеялась по приближении к глубоко расположенному входу, обозначенному небольшим козырьком, но, напротив, еще больше усилилась. Дверь в таинственно просвечивающееся пространство вестибюля оказалась не прозрачной, как обычно, а глухой, скрывающей тайну будущих открытий внутреннего пространства. Пройдя под низким козырьком входа и через еще более низкий тамбур, попадаешь в таинственный полумрак вестибюля, однако в глубине его пространства откуда-то сверху льется свет, озаряющий парадную (во всю ширину вестибюля) лестницу, ведущую к этому свету.

Несколько шагов по лестнице — и новое потрясение от уносящегося куда-то ввысь пространства атриума, высота которого подчеркивается огромной, высотой метров в десять, модернистской люстрой. Взгляд невольно направляется туда — вверх, как к куполу храма, но вместо плоского потолка, там, на огромной высоте, разыгрывается целый спектакль света и теней между причудливой вязью балок и ферм фонаря верхнего света. Льющиеся сверху звуки живой музыки еще больше подчеркивают эту игру, наполняя человека почти религиозным чувством гармонии звука и света.

Интерьер холла. Фото 2010-х годов

Еще несколько шагов и вдруг на три стороны горизонта, через сплошные стеклянные стены столовой, открывается широкий панорамный вид на невидимый до этого пруд. Природа врывается глубоко в пространство архитектуры, но не прямо в лоб, а в виде мозаики, разбитой на отдельные окна разного размера, широкими вертикальными и горизонтальными импостами витражей, которые создают одновременно и ощущение связи с природой, и чувство защищенности — границы между внутренним и наружным пространствами, как будто ты видишь живые картины в рамах, плотно развешанные на стенах музея.

Ощущение перетекания внутреннего пространства в природное окружение еще больше усиливается широкими открытыми террасами летнего расширения столовой, спускающимися к глади большого пруда широкими пандусами и скульптурными лестницами. Пол огромного помещения столовой на 560 мест разбит на два уровня сложной формы, поднимающихся от южного фасада, так, что со всех уровней видны картины природы.

Уровни пола столовой разделены невысокими цветочницами, что одновременно дает возможность видеть природу и создает ощущение уютных ниш в большом, открытом на природу пространстве, как будто вы находитесь в ложе большого театрального зала. Сложный многоуровневый потолок столовой только подчеркивает фокус одновременного впечатления простора и уюта.

Между тем интереснейший спектакль развертывания пространства продолжается. Вернувшись в атриум, пол которого находится на нижнем уровне столовой, невозможно удержаться от искушения подняться выше, к свету, по роскошной парадной лестнице, подобной огромной мраморной скульптуре. Такие лестницы-скульптуры ассоциируются с лестницами во дворцах, театрах и особняках Федора Шехтеля.

Интерьер вестибюля. Фото 2010-х годов

Два марша вверх — и совершенно новое, неожиданное впечатление: расположенное вокруг атриума пространство фойе зрительного зала погружено в таинственный полумрак, как бы подготавливая зрителя к темноте зала. Для этого пространство фойе отделено от светлого пространства атриума глухой стеной с небольшими проемами. Однако наружная стена фойе не совсем глухая — она прорезана сложной модернистской композицией окон-бойниц разного размера и форм, сквозь которые, в глубь пространства фойе, врываются ослепительно яркие лучи полуденного солнца.

Пересекая это интригующее пространство, зритель попадает в таинственную тьму кинозала. Впрочем, и здесь темнота не полная. По диагонали от входа яркие лучи дневного света из того самого окна — «театральной эмблемы» на входном фасаде — мистически подсвечивают пространство зала, поднимающийся к этому окну балкон — амфитеатр, и целую скульптурную композицию из ферм и осветительных галерей на потолке зала.

По общественному корпусу пансионата можно гулять весьма долго, открывая все новые неповторимые, неожиданные уголки в этой симфонии перетекающих пространств. Можно подняться, например, в самое светлое и спокойное помещение пансионата — библиотеку на самом верху атриума, или спуститься в цокольный этаж, в бассейн, открывающийся на берег пруда.

Бортики бассейна находятся на уровне воды, так что у плавающего человека создается ощущение связи бассейна с гладью пруда за стеклянной стеной. Прием в современной архитектуре достаточно часто применяемый, но тогда, сорок лет назад, он поражал воображение своей новизной и полной уместностью в бассейне, расположенном на берегу большого водоема.

Интерьер бассейна. Фото 1970-х годов

Но пора переходить в спальный корпус, однако это уже другая, отдельная «пьеса», а, вернее, целая «пространственная соната». Общественный и спальный корпуса совершенно не похожи ни по формам, ни по пространственному построению, ни по ритмам и членениям. Однако, без всякого сомнения, они представляют неразрывное целое, из которого, по классической формуле гармоничного единства, «нельзя ничего исключить и к которому невозможно ничего прибавить».

Гармония обоих корпусов доказывает другую известную истину — гармоничное сочетание может достигаться не столько похожестью приемов, одинаковостью ритмов и фактур, сколько их трудноуловимым диалектическим противоречием, контрастом, неожиданными поворотами и коллизиями сюжета. И разной степенью открытости природе, если речь идет об архитектуре, погруженной в природное окружение.

Если монументальный глухой объем общественного корпуса явно доминирует над окружающим ландшафтом, открываясь на природу только узкими горизонтальными прорезями, то спальный корпус, напротив, программно максимально открыт в окружающую среду и растворен в ней. Но, опять же, не откровенно, «в лоб», а сложно и неоднозначно. Как контрапункт к мощному параллелепипеду общественного корпуса, спальный корпус запроектирован в виде змеи, живописно извивающейся вдоль берега пруда.

Интерьер холла. Фото 1970-х годов

Композиция спального корпуса основана на идеях, незадолго до этого реализованных в гостинице в Завидово, архитектором Игорем Василевским, в тесном творческом сотрудничестве с которым создавался пансионат «Вороново». Предложенное им пропилейное построение оторванного от земли глухого общественного корпуса контрастирует с вынесенными на фланги и вырастающими по контрасту из земли пищеблоком и композицией спального корпуса. Парадоксальным образом она одновременно и живописно иррациональна, и предельно рациональна. В плане это цепочка из четырех повернутых под разными углами коротких корпусов длиной около 30 метров, в каждом из которых на оси прямых коридоров нанизаны под углом в 30 градусов ячейки спаренных номеров.

Все стены номеров, обращенные на северо-запад и северо-восток, максимально глухие; все стены, ориентированные на юго-запад и юго-восток, максимально остеклены и открыты на природу через просторные угловые балконы. Кроме чисто рациональной пользы и психологического эффекта «содружества с солнцем», этот прием дал совершенно неожиданный художественный эффект.

Смотря на спальный корпус с севера, со стороны общественного корпуса, мы наблюдаем ряды уходящих вдаль мощных вертикальных каменных пилонов, как бы продолжающих тему глухих стен общественного корпуса. Рассматривая корпус с южной стороны, мы видим совершенно иное здание, максимально остекленное, с явно выраженными горизонталями членениями ограждений балконов, одновременно контрастирующими с глухим объемом общественного корпуса и перекликающимися с горизонтальными ограждениями его террас.

Незавершенность уходящих вверх пилонов спального корпуса и живая игра консолей балконных ограждений нескольких типов придают фасадам сходство с живыми деревьями. Несколько аскетическая гладкая отделка фасадов спального корпуса и горизонтальных ограждений общественного корпуса только подчеркивают скульптурность и крупную пластику фасадов.

Обходя спальный корпус вокруг, наблюдатель получает бесконечную смену точек, впечатлений и ассоциаций. Но не менее увлекательно путешествие по внутреннему пространству корпуса. Поражает абсолютная непохожесть коридоров пансионата на обычные унылые коридоры крупных гостиниц и пансионатов. 150-метровая длина коридора совершенно не чувствуется, так как в торцах всех его прямых отрезков, на переломах, расположены световые холлы, и человек всегда идет на свет солнца, на открывающуюся картинку природы.

Из столовой или кинозала можно попасть прямо на свой этаж, но люди интуитивно предпочитают спуститься на первый этаж, пройти через вестибюль на уровне земли, чтобы подняться в свою секцию коридора на одном из четырех лифтов. Столь нерациональное поведение объясняется чрезвычайной приятностью прогулки по первому, лечебному этажу, представляющему собой сплошной зимний сад, открытый на природу почти на всем протяжении корпуса, но уже на две стороны горизонта поочередно — на глухой еловый лес и на прозрачную березовую рощу на берегу пруда.

Полная гармония с природой особо ясно выражена в решениях относительно скромных спальных номеров, стеклянные стены которых от пола до потолка раскрыты к солнцу, на юг, в природное окружение.

Бесконечное непрерывное перетекание внешних и внутренних пространств — одно из самых характерных свойств всех, без исключения, произведений Мастера, одна из главных черт его своеобразного творческого почерка, сложившегося в проекте пансионата «Вороново» и совершенствовавшегося им всю последующую жизнь.