Коллекционер

• Текст:Александра Воробьева
  12 мая 2022
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Как началась ваша карьера в сфере музейного дизайна?

— Первым музеем, с которым я работал, был музей в маленьком городе Ниме. Это был крошечный провинциальный музейчик, но какой-то журналист тогда его заметил, написал хорошую статью, и меня пригласили поучаствовать в конкурсе проектов для Лувра. Работать в Лувре было невероятно здорово — я был молод, не так уж давно основал свою компанию, очень рано взялся за такой крупный проект. Возможность работать с таким значимым музеем, в одной команде с Юй Мин Пэем была восхитительной. Мы сделали большую и важную работу, которой я по-настоящему горжусь.

— Бюро Wilmotte всегда работало над проектами самого разного характера, но музейный дизайн, кажется, — ваша страсть.

— Да, музейный дизайн — одно из самых больших моих увлечений. Я искренне люблю искусство, давно ставшее неотъемлемой частью моей жизни. Я сам — коллекционер, поэтому выставлять произведения искусства, изобретать способы подчеркнуть их значимость — одна из самых интересных для меня задач. К тому же мне всегда нравилась идея общественных пространств, открытых людям, организованных таким образом, чтобы развивать воображение — и музей, на мой взгляд, выполняет функцию именно такого пространства. 

Музей, как мне кажется — место, созданное для того, чтобы подарить людям возможность мечтать, получать новые знания, развивать себя. Такое место должно быть открыто и привлекательно для молодых.

— Музей для вас — это место памяти?

— Отчасти да, но музей — также и будущее, в нем заложен импульс, подталкивающий посетителя к развитию. Музей помогает развивать чувствительность, способность воспринимать, реагировать на прекрасное — ты можешь влюбиться в изгиб греческого кувшина, в фактуру мебели XVII века, в которой сочетаются несколько сортов дерева, в камень, в мрамор. Во время одного из своих последних визитов в Россию я посетил Спас-на-Крови в Петербурге — его фактура пробуждает во мне сильные впечатления.

— Что для вас значимо при работе с музейными проектами?

— Самые важные компоненты, из которых, на мой взгляд, складывается музей — это пространство, материальные объекты и свет. Как раз то, с чем я люблю работать.

— Тогда что для вас идеальный музей?

— Для меня идеальный музей — это музей, который вписан в ландшафт, музей с высокими потолками, большими объемами, очень светлый. Еще одно важное качество музея — организация пространства и потоков людей, чтобы посетителю было ясно, куда и как нужно идти. Как я уже говорил, работа с пространством и светом — это то, что в первую очередь необходимо для экспонирования произведения искусства. Если музей находится в живописном месте, окружен фактурным пейзажем, это большое достоинство: ведь музей — не просто место, куда можно положить произведение искусства. Здание должно быть харизматичным.

— Однако современные музеи, кажется, часто оказываются слишком харизматичными: здание привлекает гораздо больше внимания, чем сама коллекция.

— Разумеется, здесь тоже есть свои нюансы. Конечно, музей Гуггенхайма в Бильбао — это настоящий музей современного искусства, однако там иногда действительно сложно выставить произведение, потому что его стены изогнуты. Сложно выставлять что-либо и в римском музее MAXII, поскольку пол там находится под уклоном. То же самое можно сказать и о музее Гуггенхайма в Нью-Йорке: из-за сложно организованного пространства в музеях подобного типа чувствуешь себя немного дискомфортно, даже если здание замечательное. 

Вообще мне кажется, что сегодня музей как объект должен исчезнуть, чтобы оставить место для пространства, света и произведения искусства. 

Есть музеи, которые сами по себе являются арт-объектами, есть скромные музеи, дискретные по своей структуре. Например, фонд Бейлера в Базеле — там архитектура исчезает, чтобы уступить место посетителю и искусству, с которым встречается посетитель.

— Именно поэтому ваши музейные проекты кажутся очень антропоцентричными? В ваших решениях всегда ощущается забота о посетителе, желание помочь ему увидеть экспозицию.

— Я повторюсь, но для меня действительно очень важно, чтобы маршрут, простроенный для посетителей в музее, был естественным, чтобы ты не задавался вопросом о том, где ты, куда и зачем идешь.

— Какой принцип используется при группировке экспозиции? Для Рейксмузея, например, вы предложили хронологическое решение.

— Иногда мы готовим тематические экспозиции — по этому принципу, например, организована экспозиция в музее исламского искусства в Дохе. В Рейксмузее у нас была возможность разделить произведения искусства в зависимости от их типа: отдельно поместить картины, отдельно — объекты материальной культуры. Но мы все-таки приняли решение о том, что человек в музее должен находиться внутри художественного контекста эпохи, поэтому решили экспонировать этнологические объекты, декоративное искусство и шедевры живописи вместе. Это было очень сложно сделать.

— Часто бывает, что в естественных музеях или научных музеях сотрудники хотят выставить всю свою коллекцию, но это не всегда согласуется с базовыми принципами экспонирования. Сталкивались ли вы с такими проблемами и как решали?

— Мы очень тесно сотрудничаем с командой каждого из музеев, в которых работаем. Безусловно, с музейными сотрудниками часто приходится дискутировать, но это нормально: мы учим друг друга. 

В музейных проектах нужно не забывать о том, что селекция — это основа грамотного экспонирования: в Лувре, я помню, мы потратили огромное количество времени на отбор экспонатов. Но меньше — это всегда лучше: выбирая, ты выставляешь действительно значимые объекты.

— Как бюро Wilmotte работает с другими участниками музейных проектов — с архитектурными бюро, с реставраторами?

— Мы работаем в команде, стараемся координировать свои действия с консультантами — специалистами по историческим памятникам. Кроме того, наши специалисты всегда тесно сотрудничают с проектными бюро, которые занимаются акустикой, светом, реализацией конструктивных решений, отоплением. Есть консультанты, которые помогают с регулировкой температуры, влажностью, решениями по размещению кондиционеров — здесь очень важно соблюсти нормы.

— На какие детали в своих музейных проектах вы прежде всего обращаете внимание? Вы много работаете в сфере промышленного дизайна — различаются ли эти практики?

— В первую очередь мы — серьезные специалисты по витринам. Витрины, казалось бы — безделушка, ничего особенного, но на самом деле именно они делают весь музей. Кроме того, мы до мелочей прорабатываем освещение — подробно прорисовываем все светильники, детализируем подсветку. Важно, чтобы освещение помогало публике воспринимать экспонаты — например, привлекало внимание детей. Штаб-квартира крупного предприятия требует совсем иных решений.

— Какие из реализованных Wilmotte музейных проектов вам нравятся больше всего?

— Я очень люблю собрание примитивного искусства в Лувре — готовить эту экспозицию было ужасно тяжело, но в итоге получилось по-настоящему замечательное собрание. И, пожалуй, музей в Дохе — до сих пор не могу поверить, что ему уже семь лет, он по-прежнему выглядит свежо.

— А с российскими музеями вам бы хотелось поработать?

— Для меня стало бы большим удовольствием работать с музеем имени Пушкина (ГМИИ им. А.С. Пушкина) в Москве, с крупными провинциальными музеями. К примеру, с саратовским — у него огромные запасники, третий по размеру фонд после Москвы и Петербурга. Или Эрмитаж — иногда я мечтаю о том, чтобы меня в нем заперли на ночь: можно было бы неторопливо его осмотреть, насладиться коллекцией.

— Wilmotte сейчас много работает с Россией — вы занимаетесь планировкой Большой Москвы, реконструируете «Красный Октябрь», строите православный центр в Париже. Какой вы видите архитектуру российских городов?

— Крупные российские города серьезно отличаются друг от друга. Например, архитектура Петербурга — грандиозная, дворцовая: это большие перспективы, большие улицы, Нева. С одной стороны, я обожаю этот город и его классический строй, с другой стороны — эта дворцовость иногда кажется чрезмерной. Здесь не хватает маленьких живых уголков, где могли бы встречаться молодые люди, кафе, книжных лавочек — ведь это тоже красиво. В центре города есть несколько мест, где Петербург как бы уменьшается, и в нем тут же хочется пропасть, заблудиться среди улочек, как в Москве. Такие улочки и переулки я очень люблю.

— Между тем петербуржцы часто жалуются на отсутствие хорошей новой архитектуры, а москвичи — на безвкусицу, свойственную большинству новых проектов.

— Само пространство Петербурга организовано так, что места для новой архитектуры здесь не очень много. Иногда мне кажется, что здесь немного стесняются делать хорошие современные здания — однако, зная русский характер, я уверен в том, что если уж за что-то взялись, то не остановятся, и вскоре мы наверняка услышим о масштабных российских проектах. Например, башни Сити в Москве — это очень и очень неплохо. В мире не так уж много городов, которые могут похвастаться удачными районами с башнями. Русские умеют быть современными — мы очень любим российский павильон на Венецианской биеннале, там всегда можно увидеть актуальные и интересные решения.

— Возвратимся напоследок к музейной теме — что важнее всего в музее лично для вас?

— Произведения искусства, книжный магазин и, разумеется, кафетерий (смеется — прим. ред.). Нет, конечно, самое главное в музее — это искусство.

• Фото:Leo-Paul Ridet, Didier Boy de la Tour, Robert CBsar, Lois Lammerhuber, Julien Lanoo, UCCA
• В рамках:Петербургская биеннале музейного дизайна «Форма-2014»
• При поддержке:Фонд «ПРО АРТЕ»