То, что делает Константин Батынков, — достаточно просто, читабельно и часто, когда он того желает — изящно, чрезвычайно вариативно с, казалось бы, неизбежным при этом растворением авторского стиля. Чего, вопреки авторским же стараниям, не происходит. Батынков работает неистово и обильно, объясняя эту фантастическую избыточность исключительно внутренними потребностями. Обычно к выставке он делает до полусотни работ. Это для него норма. Техническая составляющая неважна. Это и перформансы, и графика, и фотография, и, естественно, живопись. Батынков абсолютно современен, но современность его напрягает, и он пишет «другую жизнь», свое переживание и попытку все вернуть на свое исконное место. Художник берётся за старую «добрую живопись», когда все вручную, все оригинально, чуть топорно, при этом убедительно, размашисто и пастозно. В июле 2018 года в Крокин галерее проходила выставка художника «Аут», в связи с этим TATLIN публикует интервью, взятое в рамках выставки «Дети», проходившей с 15 июня по 16 июля 2006 года.
- Текст:Александр Петровичев3 мая 2023
- Добавить в кабинетДобавлено в кабинет
— Твой проект опять «о главном»?
— На самом деле выставка про детей у меня была лет десять тому назад. И называлась она «Вытеснение». Термин взят из области психиатрии, где «вытеснение» как особый метод воздействия на психику больного, вытесняющий из области сознания навязчивые образы, которые его преследуют. Отчасти это заключается в том, что через их изображение человек, страдающий этим недугом, как бы избавляется от навязчивостей.
Честно говоря, по-моему, все искусство — это и есть «вытеснение». Ведь художник даже в самых, казалось бы, здравых устремлениях через свое искусство реализует, а по сути, избавляется от созревающих в его творческом сознании образов. Иногда чрезвычайно навязчивых, при этом далеко не всегда мучительных, как, скажем, у Гойи или сюрреалистов.
Вид экспозиции в Крокин галерее
— А причем тут дети? Тебя преследуют их образы?
— Скорее, напротив. Здесь, мне кажется, происходит нечто обратное. Вытесняется то, с чем не согласен в реальности, и замещается осколками из прошлого, сегодня представляющимися идеальными. Осколками другой жизни — закрывшейся некогда великой страной с ее иллюзиями, сумасшедшими планами, стройками, ледоколами, оставшимися в детстве. И образы детей — своего рода носители этого прошлого. Ведь в памяти остается лишь хорошее, остальное убирается как шлак, как неактуальное. Про всякие пионерлагеря, школьные, далеко не веселые годы, уже не вспоминаешь. Это уже неработающие частности. Детство же осталось в памяти как нечто однозначно целое и светлое.
Детские образы, я говорю именно об образах как о чем-то идеальном, меня действительно преследуют. Вероятно, и потому, что их жизнь выразительнее и полнее, чего во многом не хватает взрослому человеку. Для меня архетип ребенка более понятен и привлекателен, нежели архетип зрелого человека. В последнем больше позы, деланности, правильности, если хотите. Ребенку это неведомо. Детей сложнее рисовать. История искусств знает массу примеров, и далеко не всегда успешных. Я тоже, как обычно, нарисовал тонну картинок, но лишь парой из них доволен.
Дети. 1996. Бумага, акрил. 86x61 см
— Ты говоришь об архетипах детей. Вообще, работая с подобного рода образной системой, ты избрал наиболее адекватный стилистический прием мнимого реализма, некоей мимикрией под реализм. Ведь ты не работаешь с натуры и написанные тобой — мнимые пейзажи и мнимые портреты?
— Я не открою ничего нового, говоря, что жизнь интереснее, чем искусство, даже на чисто визуальном уровне. Через это не перешагнуть. Когда искусство противопоставляет себя реальности, то чрезвычайно часто проявляется какая-нибудь патология, какая-то ущербность. Когда художник предлагает собственную альтернативу созданной Богом, то возникающий продукт заключает в себе безусловный минус. Тут никуда не денешься. Отсюда беспомощность абстракции, явлении чрезвычайно ограниченном, синтетическом и надуманном. Придуманные системы по своему большинству инфернальны.
Мне неинтересно создавать собственные мифы, гораздо полезнее, да и продуктивнее наблюдать уже созданное. Я остерегаюсь демиургов-креативщиков.
— То есть тебе ближе созерцательная позиция?
— Скорее, да. Мне нечего добавить к уже созданному, нет желания чего-либо доказывать. С другой стороны, не переношу пассивной рефлексии, очень часто конъюнктурной. Детей с такими рожицами, что на моих картинках, ни в один гламурно-глянцевый журнал не примут. Их интересует либо ребенок-барби, либо некий монстр из новомодных фэнтези, желательно с клыками. Мне это до ужаса противно. Я очень неглянцевый художник, я не живу их синтетическими законами и не играю в их игры. Если я тем самым оказываюсь вне мейнстрима, то меня это менее всего заботит. Я не модный художник. Для меня это не приобретение и не утрата.
Дети. 1993. Бумага, акрил. 36х26 см
— Примерно год тому назад «Крокин галерея» показала твой проект «Сын полка». Отчасти тот материал корреспондирует к нынешнему. Те же образы детства, в иной, правда, социальной ситуации. Те же портреты-архетипы, отлично воспринимаемые, скажем так, разными слоями общества. Для тебя это принципиально?
— Моя аудитория достаточно широка. Собственно говоря, какой-либо конкретной адресности у меня нет. Я рисую то, что мне нравится. И делаю это только для собственного удовольствия, не заморачиваясь по этому поводу. А повод находится всегда. Тема детей была, есть и будет актуальной. Вопрос трактовки.
Растрачиваться по пустякам не хочется. А все равно белиберды рисуешь очень много. Шедевр хочется, конечно, нарисовать, но как-то не получается. Руки, видно, не из того места растут. Помнится, Матисс в свое время говорил, что для художника каждое произведение должно создаваться — как будто оно последнее. А сам-то сколько всяких закорючек наделал. Ну, это процесс. От него тоже никуда не деться. Главное, не останавливаться. Да и не в шедеврах дело, сейчас вообще не их время.
- Поделиться ссылкой:
- Подписаться на рассылку
о новостях и событиях: