Советские архитекторы в 1960—1980-е годы активно строили за пределами СССР — преимущественно в Азии и Африке — госпитали и университеты, гостиницы и стадионы, промышленные сооружения, гидростанции и даже целые города. Но есть еще один вид «зарубежных» сооружений, которые хоть и пребывают на чужой земле, приобретенной или арендованной на долгий срок, все же служат своей стране: здания и комплексы дипломатических представительств.
TATLIN публикует интервью с архитектором Феликсом Новиковым, автором посольства СССР в столице Мавритании Нуакшот из книги «Архитектура советской дипломатии».
Феликсу Новикову не повезло: он трижды побывал в стране, где должно было появиться посольство, правда, уже после утверждения проекта — проектировать пришлось вслепую. Архитектор рассказывает, как он создавал проект опираясь на статью из энциклопедии, написанную человеком, который там никогда не был, и отрывок из произведения Антуана Сент-Экзюпери.
Ольга Казакова (О. К.): Как вам достался этот заказ?
Феликс Новиков (Ф. Н.): Дело было весной 1974-го. К тому времени зеленоградские объекты были завершены и я, располагаясь на стройке электронного министерства на Тургеневской площади, числился в составе мастерской Петра Ивановича Скокана. С Петром мы были в добрых отношениях, и я «с порога» договорился с ним о моей творческой автономии. Не помню, по какому поводу я зашел к заместителю директора «Моспроекта–2» Сокольскому, а когда сюжет был исчерпан, он сообщил: «У нас есть заказ на проект посольства в Мавритании».
В тот же день, встретив в лифте главного инженера института, я заявил ему о своем интересе к этому объекту. Будучи немногословным, Владимир Васильев ответил мне улыбкой. Судя по всему, вопрос был предрешен и, надо полагать, не без участия Михаила Васильевича Посохина. Поэтому на следующий день руководитель мастерской предложил зайти к нему за поручением на исполнение этой работы. Вручив мне тощую папку с документами, он сказал: «Давай сделаем вместе». На что я ответил, что страна маленькая, и нам вдвоем будет тесно, предложив ему проектировать в одиночку. На мою реплику получил: «А мне некогда». Собственно, такая предыстория.
Фото-альбом: 1
О. К.: Почему этот заказ заинтересовал вас?
Ф. Н.: В 1960–1980-е годы проектирование посольств считалось довольно престижным. И не только потому, что сулило зарубежные деловые поездки. Главным для меня было другое — полная свобода в согласовании проекта, свобода от доморощенных стандартов.
О. К.: Удалось ли вам посетить страну до начала проектирования?
Ф. Н.: Скокан вручил мне папку, в которой я обнаружил поручение: генплан города в масштабе 1 : 10 000, где примерно в трехсотметровом отдалении от ближайшей застройки был очерчен прямоугольный участок, начисто лишенный растительности, и задание с указанием площади помещений, которые следует разместить в представительских, служебных и жилых пространствах комплекса. Была еще справка о жарком и сухом климате и ни одной фотографии столицы Мавритании — тогда самой молодой в мире. Посетивший Москву посол СССР Мирзо Рахматов сообщил мне, что проект нужен срочно, но страны и города до его завершения я не увижу.
О. К.: Хоть какая-то информация о Мавритании у вас была?
Ф. Н.: Энциклопедические справочники свидетельствовали о полной непричастности исламской республики к мавританскому стилю. Там же было сказано, что мавры, населяющие эту страну, цветом кожи решительно отличны от шекспировского ревнивца — они белые. Мой школьный приятель, научный сотрудник Института Африки Академии наук, оказался автором всех статей о Мавритании, но никогда там не бывал. Зато посетивший ее Антуан Сент-Экзюпери оставил в книге «Земля людей» следующее свидетельство: «Ригель, Гийоме и я потерпели аварию около небольшого форта Нуакшот. Этот маленький военный пост в западной Африке был в то время оторван от жизни, как островок в океане».
О. К.: Разве этих сведений достаточно для проектной работы?
Ф. Н.: Конечно, нет. Но надо было как-то определяться в исходных позициях. И я сделал это следующим образом. К счастью, еще в 1956-м в обществе автора высотки на Смоленской площади в Москве Михаила Минкуса, я совершил поездку по древним городам Узбекистана, где мы целый месяц занимались живописью в Самарканде, Бухаре и Хиве. Полагая, что климат советской республики близок к африканскому и исповедуемая в ней религия не чуждa стране пребывания будущего посольства, я решил, что некоторые традиционные черты той архитектуры могут мне пригодиться. К тому же я посчитал, что дипломатическое представительство СССР не обязано демонстрировать архитектурные формы среднерусской возвышенности. Ведь Узбекистан тоже Советский Союз. К тому же и посол был таджик по национальности — бывший председатель Президиума Верховного Совета Таджикской ССР.
Фото-альбом: 3
О. К.: Как сложился проект из этих предпосылок?
Ф. Н.: Я проектировал этот ансамбль вместе с Григорием Саевичем. К тому времени у нас уже был опыт совместной работы. Мы разбили участок размером 100 х 200 метров на представительскую и жилую зоны, расчленили комплекс на множество небольших разновысоких объектов, придали граненные в плане формы всем строениям посольства и, опираясь на узбекские традиции, сделали замкнутые дворы в доме приемов, офисном здании и вилле посла. В итоге получилась композиция, сложенная по своим законам. И хотя в проекте не было никакого «национального» декора, казалось, что он не будет чужд той земле, на которой ему предстоит воплотиться в жизнь. Вариантов не было. Но возникла проблема, когда мы приложили к плану участка блок, состоящий из трех главных зданий. Он не поместился в пределах стометровой ширины. Однако выход был найден: я повернул блок диагонально, навстречу подводящей к нему городской магистрали, и он встал на свое место.
О. К.: Как шел процесс утверждения проекта?
Ф. Н.: Посольство является предметом союзного интереса, поэтому его в первую очередь следовало согласовать с Государственным комитетом по гражданскому строительству и архитектуре. Возник закономерный вопрос: а не окажется ли принятый масштаб композиции, состоящей из небольших построек, слишком мелким? Не будет ли это казаться смешным? Ответа не было ни у авторов, ни у экспертов — и проект благословили. Утверждал его заместитель министра иностранных дел Николай Фирюбин. Когда я рассказывал о будущем комплексе по макету и чертежам, чиновник рангом пониже нежданно высказался: «Здесь слишком много углов». Возникла напряженная пауза. Фирюбин парировал: «Мы не за углы платим, а за площадь». И тем самым одобрил проект. Далее следовало согласование с властями Нуакшота.
О. К.: Какой была ваша первая реакция, когда вы увидели город вживую, не на картинке?
Ф. Н.: Еще на подлете, взглянув с высоты на городскую застройку, я понял, что мы не ошиблись. Масштаб был угадан точно. В 1960 году поселок Нуакшот (что в переводе означает «место, где дует ветер»), имевший всего 2 000 жителей, стал столицей независимой страны. К моменту моего приезда население города насчитывало порядка 130 000. Оставшись поселком в своей старой части, в новой он получил регулярную планировку, широкие асфальтированные улицы, застроенные малоэтажными домами, среди которых выделялись правительственные здания и утопавшие в зелени виллы местной знати. А его окраины, удаленные тогда от атлантического побережья на пять–шесть километров, представляли собой самодельные строения из ящиков, жести и прочего хлама.
О. К.: Были ли проблемы на этапе согласования проекта?
Ф. Н.: Проблем не было. Главный архитектор города сказал, с какими службами города нужно согласовать проект, далее в Дакаре (столица Сенегала — прим. ред.) мы нашли проектную фирму, способную исполнить рабочие чертежи. В итоге переговоров стало ясно, что проект, исполненный в масштабе 1 : 100, не может служить исходным материалом, необходимо вдвое увеличить все проекции. Более того, эту работу надо было сделать на месте. Посольство финансировало покупку инструментов, и я сделал 17 огромных листов планов, фасадов, разрезов в масштабе 1 : 50 и генплан в масштабе 1 : 200 за 17 дней.
О. К.: Претерпел ли проект какие-либо изменения после вашей поездки в Нуакшот?
Ф. Н.: Да, определенно. Знакомство с местными традициями нашло свое отражение в проекте. Заметив, что каждый уважающий себя владелец виллы украшает вход фонарем, я посчитал необходимым сделать при входе в посольство самый большой фонарь Нуакшота, который, как и светильники парадных залов, исполнил художник Василий Бубнов. Ощутив сухость климата и ценность воды в этих условиях, я решил украсить комплекс фонтанами — на входной площади, в саду приемов и во дворике виллы посла. Скульптор Вадим Космачев сделал их из фаянса с бронзовыми деталями. А на плоскостях многогранного свода экседры сада появился трехцветный декор, выполненный из керамической «ириски» и навеянный характерным орнаментом мавританским ковров. Кроме того, на фасадах зданий возникли специальные полки для комнатных кондиционеров.
Фото-альбом: 2
На постоянный надзор был определен инженер от МИДа, поэтому на какое-то время я смог вернуться домой. Спустя год я вновь приехал в Нуакшот и встретился с новым послом. Несмотря на отсутствие мощных механизмов строительство заметно продвинулось. Общие очертания комплекса в пространстве окружающей пустыни уже определились. Посетив стройку в третий раз, я застал жилой комплекс уже заселенным и сам жил в одной из квартир. В мое отсутствие между Мавританией и Испанской Сахарой вспыхнула война, и передовой отряд противника, прорвавшись к Нуакшоту, обстрелял посольство советскими снарядами. По счастливой случайности повреждены были только представительские корпуса, к моему приезду уже приведенные в порядок.
О. К.: Какие проблемы возникли в процессе стройки?
Ф. Н.: Посол ближе к завершению комплекса стал проявлять интерес к его облику и пытался кое-что покрасить по-своему. Я тому препятствовал. Меж тем выяснилось, что КГБ не выпускает Вадима Космачева в Мавританию и что ящики с фонтанами по чьему-то недосмотру залетели в столицу Гвинеи Конакри. А поскольку монтировать их кроме меня было некому, посол не выпускал меня из страны. Ждать пришлось долго. Но фонтаны прилетели, я их смонтировал и отправился домой в канун нового 1977 года.
О. К.: Как прошел прием комплекса?
Ф. Н.: Я явился в Нуакшот по приглашению посла в составе приемной комиссии МИДа на сдачу еще незавершенного комплекса. При этом сразу бросилось в глаза его самоуправство. Он приказал окрасить аванзал Дома приемов в ярко-красный цвет и распорядился остеклить цветным стеклом оконные проемы парадных залов по его эскизу. Мраморный рисунок пола главного зала также был изменен согласно вкусу посла. Я был возмущен. На мой решительный протест дипломат заявил: «Я здесь партия и правительство, мое слово — закон». Апеллировать было не к кому. Еще одна заминка случилась, когда на приемку посольства прибыли московские эксперты из МИДа. Обнаружив, что кабинет посла снабжен балконом, они сочли, что это может представлять угрозу. Надо сказать, что тенью на глухой стене от балкона и накрывающего его бетонного «балдахина» я дорожил. Но разве это аргумент против соображений государственной безопасности? По счастью выяснилось, что и посол не хочет лишаться балкона, поэтому никаких действий произведено не было.
О. К.: Была ли организована торжественная церемония открытия? Если да, то удалось ли вам на ней присутствовать?
Ф. Н.: Да, я хорошо помню этот февральский день 1977-го, когда, выстроив на площади штат посольства и самолично подняв флаг Советского Союза, дипломат Владимир Старцев, растроганный церемонией открытия, неожиданно обнял меня и трижды расцеловал на глазах своего дипломатического корпуса. Подрядчик по кличке Отелло, пожимая мне руку, сказал на прощание: «Вы оставили на этой земле заметный след». Я сделал серию слайдов специально для своих коллег, поскольку прекрасно понимал, что вживую никто из советских зодчих этот комплекс никогда не увидит.
О. К.: Известно ли вам, как посольство выглядит сегодня?
Ф. Н.: Лично мне больше не приходилось бывать там. Но в 2015-м столицу Мавритании посетил издатель моей книги «Confession of a Soviet Architect» Филипп Мойзер. Он добрался до посольства и сделал фотографии утопающих в зелени зданий и экседры. Взглянув на фото прилегающего к ней сада, я увидел, что построенный водоем с фонтанами больше не существует. Должно быть, он не выдержал 40 лет эксплуатации, сопровождаемых песчаными бурями.
