Мысли об архитектуре

• Текст:Огюст Перре
  15 февраля 2023
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

Фенелон когда-то сказал: —«Нельзя допустить, чтобы отдельные части здания предназначались только для одного украшения, а не имели своим постоянным стремлением красоту пропорций. В украшение следует обратить все части, необходимые для поддержания здания». А Реми-де-Гурмон, который цитирует это изречение в своей книге «Проблема стиля», прибавляет: — «Фенелон в тридцати словах дал нам всю теорию архитектуры и, быть может, всего искусства вообще».

Что представляет собой архитектор?

Это поэт, который говорит и мыслит конструкциями. Я хочу сказать, что конструкция должна как бы быть его родным языком.

Строить здания! Из всех способов художественного выражения это способ, наиболее подчиненный материальным условиям. Но эти условия двух сортов. Есть среди них такие, которые являются естественными и постоянными, другие — зависят только от людей и являются преходящими.

Законы устойчивости, свойства материалов, атмосферические изменения (солнце, дождь, ветер, пыль, различие климата), зрительное восприятие, всеобщая и извечная значимость некоторых линий являются условиями постоянными.

Назначение здания, его функция, его использование, строительные законы, мода — являются условиями переменными.

Здание тем меньше стареет, чем больше оно подчинено постоянным естественным условиям в ущерб условиям переменным. И вот это именно и вынудило воскликнуть автора-строителя парижской Медицинской школы, архитектора Жинэна, когда ему предложили построить музей Галлиера: — «Наконец-то мне удастся построить здание, которое ничему служить не будет!» Это восклицание выражало радость архитектора, который, наконец, получил возможность считаться только с постоянными и естественными требованиями архитектуры.

Следует ли думать подобно Жинэну или Фенелону? Какое из этих двух условий должно превалировать? Задача серьезная, задача старая, ставящая на карту взаимоотношения стиля и техники, духа и материи. Андрэ Жид сказал: — «Дух сам по себе не может проявиться без материи». Для разрешения этой сложной проблемы я хотел бы, не вдаваясь в абстрактное философствование, внести свою лепту личного, конкретного опыта.

Архитектура, — сказали мы, — это язык. И архитекторы испокон веков через посредство различных систем конструкции удовлетворяли всем требованиям и условиям, как постоянным, так и преходящим, предъявляемым к зданиям. И глубокое понимание этих условий и этих систем оплодотворяло воображение архитектора, как знание языка и требований стихосложения вдохновляет поэта.

Но слишком часто и слишком долго архитекторы говорили на мертвом языке, непонятном широкой публике. Со времен Возрождения, архитекторы, исчерпав все технические изобретения, стали обращать больше внимания на форму, на эффект и декоративную внешность, забывая о конструкции. Затем архитектура сделалась исключительным достоянием академий. Эти академии ограничили архитектурное творчество различными формулами, которые являются истинными загадками. Зачем, например, напяливать над внутренней дверью углы фронтона, заканчивающие крышу? А таких примеров можно набрать сколько угодно. Но вот наука открывает новые системы конструкций и новые материалы, и создается снова живой язык, н которому публика начинает прислушиваться и уделяет ему свое внимание, без чего немыслима никакая подлинная работа.

Известно, что первичной системой конструкции была перекладина. Это ствол дерева, положенный на два камня или на два других ствола, а затем деревянная балка, положенная на каменные колонны, и, наконец, балка или каменная, или мраморная плита, положенная на каменные или мраморные колонны.

Это система конструкции античных храмов, образцы которых в сравнительно хорошей сохранности мы находим в Египте, в Греции, в Италии, во Франции.

Наиболее замечательный, наиболее совершенный из этих образцов— афинский Парфенон. В этом здании все требования, предъявляемые архитектору, нашли свое полное, наиболее тонкое и совершенное выражение, причем в равной мере как постоянные, так и преходящие, ибо последние почти совпадают с первыми, благодаря религиозному назначению здания. А его подчинение естественным и постоянным требованиям: устойчивость, защита против непогоды, строгость зрительного воздействия — организовали все здание и придали ему подлинную красоту. Да, все в этом здании точно соответствует постоянным требованиям, извлеченным из наблюдений, найденным и получившим выражение благодаря ясности мысли и тонкому зрению.

Таким образом, система перекладины породила античную архитектуру, которая извлекла из нее все, что только могла.

Но одно открытие все изменило, и этим открытием являются своды. Своды, продуманные до конца византийцами, которые в Софийском соборе довели их до последовательного совершенства, полностью обновили всю архитектуру и дали нам так называемую архитектуру готики, восточную, персидскую, арабскую архитектуры, покрывшие своими произведениями огромную часть света.

На Востоке все больше мечети — это сестры собора св. Софии: они построены на основе тех же конструктивных средств.

На Западе — романская, а затем готическая архитектура покрыли Европу зданиями, родившимися благодаря открытию свода, но построенными из других материалов, — главным образом, из камня. Французы пошли дальше и ввели стрельчатое окно и контрфорсы для локализации нагрузки, для расширения внутреннего пространства здания, для установления огромных пролетов, которых требовали северный климат и создание притягательного зрелища витражей.

Сэн-Дени и Шартрский собор являются наиболее красивыми образцами такой архитектуры, а Сант-Шапелль в Париже без ее грубых придатков, приделанных сравнительно недавно, т. е. без внутренних росписей и ее стрелки, можно было бы, пожалуй, почитать французским Парфеном.

Эти здания подчинены постоянным требованиям и условиям нашей страны, ее климату и материалам.

Развитие этой системы конструкции продолжалось до конца XIII века. А когда, в конце XV века, все мыслимые комбинации ее были целиком использованы, то архитекторы, исчерпав всю свою фантазию, вновь вернулись к античности: это был период, который называли Возрождением. Это ретроспективное движение отнюдь не является, на мой взгляд, возрождением, а скорее вырождением, и можно даже сказать что если с конца XIII века гениальные люди создали такие памятники, которые можно назвать шедеврами (Валь-де-Г рас, купол Дворца инвалидов, Версальский дворец), то эти здания только великолепные украшения, созданные большими художниками, но их структура не определяет их внешности, как мы это наблюдаем в Парфеноне, в Софийском или Шартрском соборе.

Версальский дворец построен очень плохо, своды, перекрывающие зеркальную галерею, построены из тонкого слоя гипса, прилепленного к плохому костяку. Когда на этот дворец навалится время, то не развалины от него останутся, а груда жалкого мусора. Это никак нельзя назвать архитектурой. Архитектура — это то, что может сохранить свою красоту даже в развалинах.

Только с усовершенствованием производства железа мы вновь наблюдаем глубокую трансформацию строительной техники, а следовательно и архитектуры.

В строительстве французского театра в Бордо (1783 г.) арх. Луи впервые широко использовал железо и с такой изобретательностью, которая заставляет утверждать, что ни одна работа не была с тех пор произведена с подобной смелостью. Перекрытие театра заново в 1900 г.; после пожара, выдерживает такой вес железа, который, быть может, во сто раз превышает вес, намеченный архитектором Луи.

Железное строительство оставило нам серию зданий, из которых можно отметить большой читальный зал Национальной библиотеки, Центральный рынок в Париже, Дворец промышленности и, наконец, Дворец машин и прикладных и изящных искусств на Международной выставке 1889 г. Можно упомянуть также несколько мостов, которые были и остаются замечательными образцами архитектуры. Но железо ненадежно: оно требует постоянного и дорогостоящего ухода, и можно сказать, что если бы вдруг все люди исчезли, то исчезли бы все здания из обнаженного железа или стали. Малейший недосмотр грозит им разрушением. Поэтому мы у многих архитекторов, которые стремятся создать произведения прочные, рассчитанные на длительное существование, наблюдаем такое презрительное отношение к этому способу конструкции.

После выставки 1889 г., которая была торжеством обнаженного железа, на выставке 1900 г. обнаружилась совершенно новая тенденция. Почти все железные каркасы были покрыты стаффом, который всем дворцам придавал внешность каменных сооружений. Но с этого момента в руках архитекторов оказалось более могущественное и прочное строительное средство: я говорю о бетоне и железобетонном строительстве.

Железобетон, отрытый во Франции в 1849 г., успел зарекомендовать себя как испытанное средство до 1900 г. Методы исчислений были уже достаточно точно подготовлены. Де Маза в 1876 г., а затем Тедеско, Лефор, Гарель де ля Ноэ, Рэбю, Консидерэ, Менаже усовершенствовали эти методы исчислений, которые привели к правительственному циркуляру от 20 октября 1906 г., регламентирующему еще доныне железобетонное строительство. Это начальная дата огромного подъема строительства из железобетона во Франции и в других странах.

Мы считаем необходимым вкратце изложить преимущества этого строительного материала.

Бетон — это смесь щебня и песка, соединенная связующим средством извести или цемента. Этот строительный материал восходит к далекой древности, ибо и в те эпохи связующим средством служила известь, смешанная с пучоланом (с пучольским песком). Это соединение дало возможность создать такие строения, которые сохранились до наших дней.

Но только сейчас, нашей современной эпохе удалось в значительной мере усовершенствовать это связующее средство, и можно сказать, что цемент существует лишь с 1820 г. и был открыт французом из Гренобля — Вика, при обжигании известняка на глине.

Цемент — это двойной силикат из алюминия и извести. Без цемента железобетон был бы невозможен, так как только цементный бетон может быть скреплен стальными прутьями, а в этом именно и заключается великое открытие нашей современности.

Лишь благодаря введению в бетон железа или стали можно было заставить бетон изгибаться, в то время как без этой железной арматуры его можно было только сжимать.

Это означает, что из простого бетона можно было делать только опорные столбы, в то время как из железобетона стало возможным строить балки, перебрасываемые через пространство от одного столба к другому; одним словом, сталь придала бетону гибкость.

Железобетонное строительство стало возможным лишь благодаря особым свойствам цемента сохранять железо до бесконечности и превращать его таким образом в железистый силикат, благодаря определенному свойству сокращения цемента, облегающего железные прутья, а также вследствие абсолютной тождественности коэффициентов растяжения бетона и железа. Первые попытки применения этого арматурного материала относятся ко времени после открытия цемента, и только в 1865 г. французом Жозефом Монье были получены первые патенты на это открытие. Оно пролежало под спудом до 1900 г. и получило практическое распространение с появлением министерского циркуляра, регламентирующего еще до сих пор его применение. Железобетонные постройки покрывают сейчас весь мир, и если мы недавно были свидетелями очень серьезных несчастных случаев, то это только потому, что всякий считает себя способным строить из этого материала, даже если он в нем ничего не понимает. Надо, однако, отметить, что эти несчастные случаи обычно происходят только в процессе строительства; еще не было такого случая, чтобы здание из железобетона провалилось после его окончания.

Бетон отливается в формы, эти формы до сих пор состоят из деревянных ящиков. В эти ящики вводят заранее приготовленную железную арматуру, затем туда вливают бетон, который эту арматуру собой охватывает.

Здесь бывает опасный момент, когда бетон из жидкого состояния переходит в состояние затвердения. В этот период, который длится несколько дней, возможны несчастные случаи, вследствие недостаточной прочности и плохого укрепления ящиков.

Когда общая работа закончена, отдельные части конструкции образуют между собой одно целое, и самостоятельные арматуры так переплетаются, что их можно рассматривать, как единое продолжение, образующее монолит. Это применение деревянных ящиков в железобетонных постройках придает им вид больших срубов и делает их схожими с античной архитектурой, поскольку античная архитектура подражала деревянным постройкам, а железобетонные пользуются деревом. Отсюда их приятная внешность, вытекающая, главным образом, из прямой строгой линии, к которой обязывает дерево; можно, конечно, делать и сводчатые ящики, но они очень дорого стоят. И разве не экономичное использование материалов определяет стиль?

Прочность этого строительного материала такова, что его никогда не делают массивным: достаточно нескольких столбов, чтобы на них держалось все здание, а промежутки между этими столбами могут заполняться самыми разнообразными материалами.

Начальный период для бетона был очень тяжелым: несчастные случаи, вызванные неопытностью конструкторов, вызвали к нему подозрительное отношение. Нам долго ставили в вину провал небольшого мостика для пешеходов, построенного во время выставки 1900 г. Этот мостик был перекинут через Сюффреновский проспект, и его подпорки и леса мешали уличному движению. Желая поскорее очистить проспект, строители поторопились снять подпоры, и мостик провалился, убив несколько человек.

В 1903 г., более тридцати лет тому назад, я построил свой дом на улице Франклина. Это первый дом, выстроенный из железобетона и обнажающий свой костяк, как это практикуется сейчас. В то время мне казалось, что для сохранности железа необходима еще облицовка, и наиболее соответствующим этому назначению материалом мне представлялась керамика, но я счел также необходимым придать этой керамической облицовке различные формы, в зависимости от ее предназначения и применения к столбам или простенкам, для того чтобы выявить костяк.

В 1906 г. я построил гараж на улице Понтье, и в этом же году появился правительственный циркуляр. Это было для меня большой подмогой и поощрением, однако, мне стоило больших трудов, чтобы добиться применения нового строительного метода для проложения полов, которые должны были нести на себе груз автомобилей и людей.

Театр Елисейских полей был начат строительством в 1911 г. и закончен в 1913 г. Война в последующем 1914 г. окончательно утвердила железобетон.

Но как сейчас будет работать архитектор, вооруженный этой новой системой конструкции?

Зная в совершенстве эту систему, так же, как и те постоянные требования, на которые он должен ответить, и глубоко усвоив преходящие условия, т. е. программу, функцию и назначение здания, архитектор, согласуя научные данные и свою интуицию, должен будет создать интерьер и внешность здания, способные в одном целом объединить все необходимые помещения.

Творчество исключительное и типическое.

Если это здание хорошо оборудовано, то с первого взгляда ясно его назначение, а это то и следует определить как его характер. Если характер найден, при затрате минимума материальных средств, то сооружение будет иметь свой стиль.

Стиль, — сказал Расин, — это мысль, выраженная в наименьшем количестве слов.

Будут судить, насколько это здание хорошо скомпоновано по тому — можно ли к нему что-нибудь прибавить или, наоборот, что-нибудь отнять без существенного уродующего ущерба.

Характер и стиль это—два качества, необходимые для произведения искусства, но если эти качества необходимы и абсолютно необходимы, то являются ли они исчерпывающими? Нам быть может скажут, что нужно еще украшение.

Этот вопрос выдвинут на очередь дня чрезмерной оголенностью современных сооружений. Конечно, могущественные конструктивные средства сегодняшнего дня открыли путь для новых исканий, но поиски нового ради самой новизны завели многих авторов слишком далеко.

Вернем, прежде всего, нашим сооружениям то, что у них несправедливо было отнято, закрепим за ними части, несущие нагрузку, отличим те части, которые служат только заполнением грузонесущих частей, снабдим наши сооружения деталями, необходимыми для защиты от непогоды: карнизами, мулюра-ми, плинтусами, поясными карнизами, благодаря которым фасад под потоком дождя, смешанного с пылью, остается таким, каким его хотел видеть художник-архитектор, и вопрос будет решен.

Нужно, конечно, чтобы архитектор осмысливал элементы красоты, заключенные в его произведении, умел их выявить. Это то, что отличает архитектора от инженера.

Вот, например, Эйфелева башня. Вначале ее находили безобразной, теперь из нее создают шедевр архитектуры. По правде говоря, она не заслуживала ни этого возмущения, ни этого избытка чести. Вся башня покоится на четырех выступающих устьях, а между тем ее автор, чтобы сделать эту башню более декоративной, окружил ее кругом балконами с аркадами и гербами, которые ее пересекают, в то время как она монолитна; он разместил между четырьмя ногами дорогостоящие арки, которые ничего общего не имеют с этой конструкцией. Красота это — великолепие правды, а правда здесь заключается в форме, придающей устойчивость башне; нужно было, следовательно, утвердить и дать пышно развернуться этой форме, нужно было с одного размаха, от основания до вершины, дать взвиться этим четырем гиперболам, усилив их соответствующим мулюром или, в крайнем случае, краской или позолотой. Таким путем Эйфель создал бы гиперболу и был бы равен тому, кто первый покрыл сооружение сферическим сводом, — создал купол.

Вот другой пример: мост Александра III в Париже; благородная его часть, несущая на себе все сооружение, это арка, которая одним пролетом переброшена через всю реку, и вот это-то и надо было особенно выявить, это и есть тот элемент красоты, которому надо было дать пышно развернуться. Но, поскольку нужно было во чтобы то ни стало создать произведение искусства, инженер призвал себе на помощь (мне хочется верить, что его к этому обязали) декоратора, который быстро, под прикрытием гербов, ангелочков и гирлянд уничтожил подлинные элементы красоты, таившиеся в этом произведении.

И вот, наконец, ангары Орли. Принимая во внимание их назначение и расположение, здесь не пытались создать произведения искусства.

Арка в форме параболы не была изуродована, и с первого взгляда видно, каково назначение этого сооружения. Ангары имеют поэтому свой характер. Построенные с чрезвычайной скупостью они обрели даже свой стиль, но можно ли это назвать архитектурой. Нет. Это произведения большого инженера, но не архитектора.

Когда издали открываешь эти ангары, то спрашиваешь себя, что это за две огромные трубы, наполовину зарытые в землю. Когда на таком же расстоянии замечаешь Шартрский собор, то спрашиваешь себя, что это за большое сооружение, а между тем можно в один из ангаров Орли легко упрятать Реймский, Парижский и Шартрский соборы и на его площади разместить пять таких соборов. То, чего недостает ангарам Орли, чтобы стать архитектурным произведением, — это масштабность, пропорции, гармония, человечность.

Гармония — это то, чего добились греки совершенным приспособлением к изменчивым условиям: устойчивости и атмосферическим и оптическим условиям и т. д. Что же касается пропорций, то это заложено в самом человеке.

Некоторые архитекторы пользовались регулирующими чертежами (так называют фигуры или геометрические наброски, которые служат для определения пропорций сооружений); этим приемом особенно охотно пользовались египтяне, значительно меньше греки и совсем не пользовались архитекторы готики.

Я охотно применю к проблеме пропорций то, что сказал поэт и математик, Эдгар По: — «Математика не может дать более точных доказательств, чем то, которое художники извлекают из своего художественного ощущения».

Если вопрос идет о постройке железобетонного сооружения, задуманного архитектором, то он его построит из отдельных железобетонных частей, т. е. оно будет построено из столбов, широко между собой расставленных, поддерживающих балки и плиты; общность этой конструктивной системы мы называем «костяком». Этот костяк по отношению н судну или зданию — то же самое, что скелет по отношению к животному. Так же как ритмический, уравновешенный, симметричный скелет животного заключает и несет в себе самые различные органы и наиболее разнообразно расположенные, так костяк здания скомпонованный, ритмичный, уравновешенный и симметричный должен включать в себе органы и службы самые разнообразные, требуемые его назначением и функцией.

В этом — основа архитектуры.

Если структура недостойна того, чтобы оставаться видимой и обнаженной, значит архитектор плохо выполнил свою миссию.

Тот, кто укрывает столб или одну часть, несущую тяжесть здания, будь-то внутри или снаружи, лишает себя наиболее благородного элемента архитектуры, его наиболее законного и красивого украшения.

Архитектура — это искусство, заставляющее звучать точки опоры.

Если тот, кто скрывает колонну, столб или какую-нибудь опорную несущую часть здания, совершает ошибку, то тот, который создает фальшивые колонны, совершает преступление.

Костяк должен получить дополнение в виде заполнения промежуточных пространств различными материалами, соответствующими каждый своему назначению.

Для внешних частей они должны быть водонепроницаемыми, изолирующими, а по своим размерам рассчитанными на закон расширения и сокращения, вследствие температурных колебаний, которые являются главными причинами разрушения человеческих творений. Они, следовательно, не должны быть большими для того, чтоб их многочисленные швы или стыки могли компенсировать расширение и сокращение материалов: их небольшие размеры придадут масштабность сооружению, так как не размер, а количество создает величие.

Эта архитектура больших костяков, требующих заполнения промежуточных частей, является готовой рамой для живописи и скульптуры, которые, на мой взгляд, станут все больше и больше необходимы для того, чтобы архитектурные сооружения оказались под стать человеку, ибо эти сооружения, построенные при посредстве мощных машин, являются больше продуктами этих машин, чем человека.

Одним словом, архитектор должен выполнить программу в соответствии с определенной необходимостью при посредстве всех материалов, предоставленных в его распоряжение наукой, учитывая все постоянные условия, а этот учет придаст его произведению долговечность и свяжет его с традиционным прошлым. Он не должен гнаться за новизной, ибо, как сказал Андрэ Жид: «то, что скоро покажется нам слишком устаревшим, это то, что нам сначала представлялось наиболее своевременным: каждое снисхождение, каждое преувеличение предопределяет будущую морщину».

Пусть не говорят, что сооружение, которое перестало нравиться, будет завтра разрушено, — это иллюзии периода инфляции. Нет, сооружение должно долго существовать, оно восстанавливает прошлое, а прошлое удлиняет жизнь. Старью памятники создают привлекательность каждой старой страны. Страна имеет возраст только благодаря своим памятникам, а природа извечно молода.

Я прибавлю, что тот, кто, не нарушая современных требований и современных материалов, создаст произведение, которое покажется уже издавна существующим и которое в общем будет весьма ординарным, сможет считать себя вполне удовлетворенным, так как цель искусства не в том, чтоб нас удивлять или волновать: удивление и волнение — это лишь короткие потрясения и случайные переживания. Истинная цель искусства заключается в том, чтобы диалектически привести нас от удовлетворения к удовлетворению и, наконец, к глубокой, подлинной любви.