«Мне повезло»

• Текст:Елена Петухова
  17 февраля 2024
• Добавить в кабинетДобавлено в кабинет

— Как вы решили выбрать профессию инженера-конструктора? Чем вы увлекались в школе? Что стало толчком к осознанию своего пути?

— У меня была склонность к математике и физике, и когда встал вопрос о выборе профессии, я очень долго колебался между чистой математикой и техническими специальностями. Но один мой товарищ рассказал о том, что в строительстве нужно делать сложнейшие расчеты, и это помогло мне определиться: я поступил в Днепропетровский инженерно-строительный институт на факультет «Промышленное и гражданское строительство», который закончил в 1958 году с отличием.

— Но проектировать вы начали значительно позже?

— Да. После окончания института я решил, что для того чтобы узнать специальность, надо все попробовать, пройти все стадии, и первые три с половиной года после выпуска я работал на строительстве казахстанской Магнитки. Нас тогда распределяли после окончания вуза, и я попросился в строительное управление «Промметаллургстрой» треста «Казметаллургстрой» в город Темиртау Казахской ССР. Для молодого инженера это была редкая удача — принять участие в таком грандиозном проекте. Я прошел все стадии: от мастера на стройке, до, сначала, прораба, потом начальника участка, затем начальника производственно-технического отдела крупного управления, в котором тысяча человек работали, а в самом конце даже исполняющего обязанности главного инженера управления, правда, недолго. На протяжении этих лет я не забывал про математику. Когда мы какие-то конструкции изготавливали прямо на стройплощадке, мне приходилось прикидывать расчеты иногда прямо в уме.

В 1961 году я поступил в аспирантуру Московского инженерно-строительного института на кафедру теоретической механики, и у меня начался новый цикл последовательного прохождения стадий, на этот раз в науке. И точно также я проходил шаг за шагом по проектной иерархии: инженер, старший инженер (это уже после прихода на работу к Никитину), руководитель группы, главный инженер проекта в ЦНИИЭП зрелищных зданий и спортивных сооружений им. Б. С. Мезенцева.

После того как я поработал ГИПом, я перешел в научную часть института, где стал руководителем сектора, потом начальником отдела конструкций, а потом заместителем директора института по научной работе и одновременно главным конструктором института. Работая в ЦНИИЭП, я защитил докторскую диссертацию, параллельно преподавал, получил звание профессора, потом уже меня избрали членом-корреспондентом в РААСН, затем — академиком и, позднее, вице-президентом Академии.

— Удивительна ваша приверженность поступательному развитию в каждой выбранной области. Люди часто сетуют на какие-то превратности судьбы, а в вашем случае видны осознанность и четкое следование своим принципам.

— Не думаю, что в моем случае нужно говорить о каком-то выборе или спланированном развитии событий. Ничего сознательно, никакой стратегии, ничего не продумывал, ничего не писал себе на бумажке. Никогда ни о чем не задумывался. Так получалось в жизни, что все шло так, как шло.

— Но одно счастливое стечение обстоятельств в вашей жизни точно было — встреча и начало работы с Николаем Васильевичем Никитиным.

— Это была случайная встреча, секунда — и мы могли разойтись. Мы с моим руководителем по аспирантуре вышли поговорить в коридор из аудитории, а мимо нас проходил Николай Васильевич¹. Они поздоровались. Мой руководитель спросил: «Вам не нужен молодой глупый человек?» Никитин ответил: «Да, мне как раз нужен, возьмем расчетчиком на проектирование телебашни в Останкино». Наверно, это было предрешено. Кто-то наверху решил выдать мне такой счастливый билет, но, может быть, получив его, я не получил что-то другое. Как знать.

— Наверно, работать вместе с таким человеком, как Никитин, — это нечто особенное? Это то, что не может не повлиять на личность, на понимание профессии, да и на всю жизнь.

— Он был фантастический человек. Все, кто работал в нашем небольшом отделе, занимавшемся проектированием Останкинской башни, очень гордились тем, что мы делаем, ведь на тот момент это было самое высокое сооружение в мире. И самое удивительное было в том, что он нас не учил, но сам факт работы бок о бок с ним давал нам огромный импульс. Ведь дело не в том, чтобы научить расчетам, — это кухня, главное — это возможность видеть, как горят у человека глаза; смотришь на него и учишься этому отношению к профессии, к своей работе.

Заливка фундамента Останкинской телебашни, 1963

— Вы можете сформулировать, чему вы научились у Никитина?

— Это очень сложно сформулировать. Мне кажется, не бояться, что ли. Конечно, ты все время боишься, сто раз себя перепроверяешь, но нужно себя заставлять идти вперед, перепрыгивать через свой страх.

— Вы проектируете больше 60 лет и в основном проектируете суперсложные объекты: большепролетные, высотные. Вы вместе со всей отраслью прошли через все этапы развития строительных технологий, изменения в способах проектирования и строительства.

— Мне повезло работать в организации, которая занималась разработкой очень разных проектов. Среди них были не только высотные и большепролетные. К Олимпиаде-80 мы проектировали много спортивных объектов. Часто доводилось участвовать в конкурсах, советских и международных. И это было особенно интересно. Много работали для сейсмоопасных зон. Например, в 1980-е годы мы спроектировали для Ташкента 30-этажное здание, что было непросто. Но период настоящих небоскребов для меня начался, когда в 1992 году мой друг Борис Тхор² предложил мне участвовать в проекте «Москва-Сити». Этот случай я считаю второй моей большой удачей в жизни. Тхор работал с американцами, и ему понадобилась моя консультация по проекту башни «Россия» — так я и оказался связан с проектом «Москва-Сити» почти на 20 лет.

— Речь об изначальной концепции ММДЦ «Москва-Сити» и первом проекте самой высокой башни?

— Да. Согласно замыслу Тхора, ансамбль «Сити» должен был развиваться по спирали, и в центре должна была стоять самая высокая башня высотой 648 метров. Вместе с американскими проектировщиками из бюро Skidmore, Owings & Merrill мы подготовили проект и представили его мэру Москвы Юрию Лужкову. Проект был поддержан, но реализовать его так и не удалось, как и изначальную концепцию.

Один из первоначальных вариантов застройки «Москва-Сити», эскиз Б. Тхора

—  Чувствовалось ли какое-то превосходство иностранных специалистов перед нашими проектировщиками?

— Я не видел в их предложениях чего-то особенного. Возможно, в самом начале мы уступали в плане инженерных решений и строительных технологий, но в том, что касалось архитектуры и конструкций наши предложения ничуть не уступали концепциям американцев, итальянцев и турков, а на мой взгляд, нередко и превосходили их.

— Но все-таки «Москва-Сити» стал очень серьезной школой для всей российской строительной отрасли.

— Безусловно. Когда мы строили первые башни, все очень боялись, постоянно консультировались. А сейчас уже стало нормальным строить здания высотой по 100, 300 метров и больше. Накоплен опыт, апробированы технологии и материалы. Можно построить практически что угодно.

— Какие из проектов «Москва-Сити» для вас наиболее значимы?

— Первой была наша с Борисом Тхром «Башня 2 000». Потом был проект башни «Федерация» с Сергеем Полонским и Сергеем Чобаном. Помню, как мы бетонировали фундамент первой башни. Это был беспрецедентный для России процесс непрерывного бетонирования. В итоге мы за трое суток залили без швов 9,4 тысячи кубов бетона. На второй башне мы залили уже 14 тысяч кубов. Это был рекорд, который мы побили только на строительстве «Лахта Центра», когда мы бетонировали фундамент беспрерывно 49 часов. 13 заводов Ленинградской области работали постоянно, каждую минуту шел самосвал. В итоге получилось 19 624 кубов. В 2015 году этот рекорд был занесен в Книгу рекордов Гиннесса. А в «Сити» после «Федерации» был «Город столиц» с Эриком ван Эгераатом, с которым у нас поначалу совсем не заладилось сотрудничество. Он смотрел на меня «как Ленин на буржуазию». Но потом притерлись и даже ездили вместе в Лондон. И даже спустя какое-то время, уже после того, как он вышел из этого проекта, я получил от него письмо, в котором он просил моего совета по конструктивным решениям одного своего проекта. Потом были и проект башни «Эволюция», и другие проекты, но степень моего участия в них уже не так уж велика. Во многих случаях я лишь консультировал проектировщиков, что не дает мне основания считать эти проекты своими. Для меня намного важнее то удовольствие, которое я получал от работы. Это было ощущение постоянного напряжения, полета.

Макет ММДЦ «Москва-Сити», конец 1990-х

—  Вы упомянули башню «Лахта Центра». Мне кажется, этот проект — один из самых непростых в вашей практике.

— Очень сложная конструкция: наклонные колонны, все скручивается по спирали. Место совершенно неподходящее — рядом с водой, буквально в 100 метрах от берега Финского залива. Проектирование шло достаточно долго, с перерывами из-за смены места строительства, из-за чего высота башни увеличилась на 70 метров, и многочисленных согласований. В процессе проектирования мы много работали с архитекторами, искали наиболее оптимальные решения. От чего-то приходилось отказываться, а что-то, наоборот, находилось. Это же процесс совместного творчества.

Владимир Травуш и Алексей Шахворостов («Инфорспроект») на бетонировании фундаментной плиты «Лахта Центра», 28 февраля 2018

—  Как архитектор и конструктор работают вместе? И как вам работается с архитекторами?

— Здесь очень важно, как мне кажется, доверяет ли архитектор конструктору или нет. Верит ли, что конструктор сначала все возможные варианты переберет, чтобы сделать так, как задумал архитектор, или предпочтет сказать «так не пойдет», только чтобы не заморачиваться. И если есть доверие, то получается совместный творческий процесс: архитектор рисует, конструктор прикидывает сечение, можно или нельзя, и постепенно они приходят к взаимопониманию. Иногда конструктор может подсказать архитектору какое-то решение или, скорее, направление поисков.

Мне было очень легко и интересно работать с Тхором. Например, как мы проектировали мост «Багратион». Он попросил меня прикинуть, каким может быть этот мост, его сечения. Я нарисовал три варианта, из которых Тхор выбрал тот, что отвечал его замыслу, и нарисовал свой проект. После этого проект был передан в разработку итальянской компании, и им ничего даже менять не пришлось. Так, как мы с Борисом нарисовали его за 1,5 часа, мост и был построен.

— Для того чтобы получилось выдающееся здание, что каждый должен в этот тандем привнести?

— Архитектор привносит замысел, образ, представляющий определенную форму и структуру. А конструктор, как это не было бы ему трудно, должен найти способ воплотить этот замысел в конструкциях и подтвердить его реализуемость расчетами. Отличный пример такого процесса — стеклянные колонны высотой в 17 метров, которые мы сделали в «Лахта Центре». Архитекторы придумали эти колонны, я сделал расчеты, а изготавливали их за рубежом. Казалось бы, увидев такую идею, можно было просто отмахнуться, сказать, что это невозможно, но самое интересное именно в том, чтобы придумать как сделать ее возможной. Иногда думаешь, а зачем каждый раз придумывать что-то такое невероятное? Ведь для того чтобы людям было комфортно, достаточно обычных решений. Но человек так устроен, что он стремится к чему-то лучшему, пусть оно кажется ему невозможным.

 

— Как мыслит конструктор? Как оценивает эффективность тех или иных решений? Работает опыт, интуиция или только расчеты?

— Если есть понимание, как работает конструкция, то многие моменты видны сразу: где будет сжатие, а где растяжение, какие-то численные показатели также несложно сделать сходу в уме. Именно так я во время бессонницы продолжаю думать над проектами, анализирую разные варианты и тут же их рассчитываю в уме. В моем возрасте часто нет необходимости что-то чертить или считать на бумажке.

 

— А как выбирается, какую конструкцию, какой материал лучше использовать в том или ином случае? Например, для того чтобы перекрыть спортивные сооружения?

— Конструктор может выбрать из многообразия большепролетных конструкций (плоских, пространственных, тросовых) наиболее рациональное решение, которое будет обусловлено множеством факторов: видом спорта, требуемой геометрией помещения для занятия им, вместимостью и расположением трибун, длиной пролета, образом, который задан архитектором, наличием в регионе производственной базы, бюджетными ограничениями и т. д.

 

— А у вас есть какие-то предпочтения среди большепролетных конструкций? Металлические фермы, деревоклееные арки и рамы, сетчатые структуры. Что вы с большим удовольствием или интересом проектируете?

— Очень трудно так однозначно выбрать. Мне приходилось заниматься и металлическими большепролетными конструкциями, и деревоклееными. Последними я занимался больше 20 лет и сделал очень много самых разных проектов. Деревоклееные конструкции очень красивы, но у них есть и свои недостатки, ограничения по использованию. Металл дает возможность перекрыть значительно больший пролет. Хотя есть очень большие, с пролетом до 250 метров, купола из клееной древесины с сетчатой структурой, состоящей из мелких элементов.

У нас в строительстве и в несущих конструкциях в основном используются три материала: железобетон, металл и дерево (клееная древесина). У них разные возможности, они используются для разных частей здания и для решения разных задач. Чаще всего используются комбинации из нескольких материалов, и есть множество выдающихся примеров, где именно комбинация материалов позволяет достичь максимальной выразительности и эффективности конструкций. Выбор материалов или конструкции — это вопрос, который решается конструктором вместе с архитектором. Только так может получиться единый образ.

 

— А как 20 лет тому назад делались расчеты большепролетных конструкций? Сейчас, с мощными компьютерами и расчетными программами, это очень непростой процесс, а как это делалось тогда, даже сложно представить…

— Раньше считали при помощи логарифмической линейки и первых калькуляторов, но при этом конструкторы очень хорошо понимали и представляли работу конструкции. Благодаря чему многие могли какие-то базовые расчеты делать в уме. А сейчас работа конструктора, в большинстве случаев, сводится к нажиманию кнопок. Я недавно консультировал бывшую коллегу и конструктора, с которым она сейчас работает. Там был достаточно простой вопрос, я быстро прикинул решение и даже назвал ему сечение, а для него было важно только в какой программе это нужно рассчитывать.

 

— Почему так мало выдающихся конструкторов?

— Надо работать с утра до вечера. Я много занимаюсь с молодыми конструкторами, аспирантами и докторами. Они, конечно, другие, но у многих горят глаза. Станут ли они выдающимися, будет зависеть от того, смогут ли они работать по выходным, не ходить в отпуск, и как на это посмотрят их жены. Много разных факторов влияют на формирование профессионального конструктора. Но самое главное, как пел в своей известной песне Владимир Высоцкий: «Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков».

^{1. Никитин Николай Васильевич (1907–1973) — советский архитектор и ученый в области строительных конструкций. Лауреат Ленинской премии. Автор проекта Останкинской башни, высотного здания МГУ на Ленинских горах.}

^{2. Тхор Борис Иванович (1929–2009) — советский и российский архитектор. Заслуженный архитектор РСФСР, лауреат Ленинской премии. Соавтор спорткомплекса «Олимпийский» в Москве, Дворца Советов в Кремле, торгового центра курорта Пицунда, павильона СССР на Всемирной выставке в Монреале, ММДЦ «Москва-Сити», проектов реконструкции жилых районов Сретенки и Цветного бульвара в Москве.}

Обложка статьи: Владимир Травуш (справа) с коллегой на строительстве металлургического завода Темиртау, 1960-е

• Фото:Предоставлены авторами издания